ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Взрослый сын
Лёня поступал в институт вместе с Аней. Их знакомство заслуживает отдельного рассказа. Дело в том, что какое-то время я работала в школе с Аниной мамой, Александрой Ефимовной. Она учительница математики. Потом я ушла в другую школу, но мы сохранили хорошие отношения и довольно часто звонили друг другу. Так что Анечку я знала с шести лет. Она тоже была единственным ребенком. Иногда Шура (так почти все называли Александру Ефимовну) вместе с Аней приходила к нам, поэтому Лёня с Аней знакомы с детства. Она июньская, он сентябрьский.
Анна Невзлина
Мне не надо готовиться к тому, чтобы рассказать об Ирине Марковне. Мы с Лёней, можно сказать, вместе выросли у неё на глазах. Ирина Марковна знает меня с раннего детства, я всю жизнь звала её тетя Ира. Наши отношения - это отношения родных людей.
Моя мама так же, как и Ирина Марковна, была учительницей.
Ирина Марковна преподавала русский язык и литературу, а моя мама в той же самой школе преподавала математику. Очень часто они с мамой даже вели один и тот же класс. Или, например, мама была классным руководителем в девятом "а", а Ирина Марковна - в девятом "б", но и та, и другая преподавали, естественно, в обоих классах. Одна - русский язык и литературу, другая -математику.
Они были молодыми. У них были семьи, дети. Обычно в любом коллективе взаимные симпатии и общие интересы приводят к тому, что люди начинают общаться, встречаться. Вот таким образом они и стали дружить - семья Ирины Марковны, наша семья и семья Липатовых. Вера Евгеньевна Липатова - ещё одна учительница той же школы. Встречались они, конечно, семьями, поэтому подружились и их мужья. Когда собирались всей компанией, то собирались и их дети. То есть, мы!
Наши родители встречались по праздникам, в дни рождения, очень часто ходили в совместные походы. Признаюсь, когда мама уходила в походы, я не чувствовала её отсутствия. Я, конечно же, понимаю то состояние одиночества, о котором говорит Лёня, и понимаю его обиду, но у меня такого не было. Я была с бабушкой и дедушкой, которые во мне души не чаяли, и я в них тоже души не чаяла. Если мне не изменяет память, то Лёня тоже оставался с бабушкой и дедушкой. Хотя, я знаю, что Марк Исаакович допоздна работал, но всё же. Может быть, отсутствие родителей Лёня воспринимал немного иначе. Знаю, что он оставался один в квартире на Новаторов, но от Новаторов до квартиры Евгении Семёновны и Марка Исааковича было всего несколько остановок на троллейбусе.
Помню, что, возвращаясь из этих походов, все в один голос говорили о том, что дядя Боря был душой компании. Признаться, я часто называла его дед Боря.
Он всегда принимал самое активное участие в жизни учеников Ирины Марковны. Даже будучи взрослой, когда я уже была замужем за Лёней, я частенько заставала такую картину: сидит дядя Боря и помогает проверять тетради. В отличие от моей мамы, у которой проверка работ учеников занимала мало времени, ведь примеры по математике довольно короткие, у Ирины Марковны всё было гораздо сложнее. Там были сочинения, где надо было проверять и русский язык тоже. Дядя Боря старательно отмечал ошибки карандашом, а потом ту же тетрадь проверяла Ирина Марковна. Эта работа не кончалась. Она была бесконечной.
Работа учителя - это очень тяжелая доля. Работа, которая никогда не кончается - ни в школе, ни дома.
Естественно, когда собирались наши мамы вместе с Верой Евгеньевной Липатовой, то это уже был педсовет за домашним столом. И это было нормально, ведь разговаривали три учительницы. Во время застолья, после первых рюмочек, начинали петь. Пели прекрасно. Если до этого мы, дети, занимались своими делами, то тут мы вбегали в комнату. Я очень хорошо помню, как они пели "...обхвачу жену свою за широку талию..." Они буквально упивались этими встречами, общением, общим весельем и хорошим настроением.
Конечно, я не представляла себе тогда, когда была школьницей и когда вместе с Лёней вбегала в комнату, где наши родители сидели за столом и пели, что когда-нибудь Ирина Марковна будет моей свекровью. Да и представить такое было невозможно.
Я воспринимала Ирину Марковну как близкую подругу мамы. Тетя Ира и дед Боря были родителями Лёни, с которым я играла. Их семья была неотъемлемой частью моей жизни.
Когда Аня училась в восьмом классе, Шура обратилась ко мне с просьбой позаниматься с ней русским языком. Я, конечно, сказала: "Ради бога!" И какое-то время Аня приезжала к нам домой. Говоря откровенно, я не могу сказать, что Лёня с Аней проявляли друг к другу какой-то интерес.
Леонид Невзлин
Мы с Аней знакомы давно, с детских лет. Позднее, уже в старших классах, она приходила к маме,чтобы подтянуть русский язык. В это время я обычно занимался своими делами и практически её не замечал. Сблизились мы, когда стали готовиться к поступлению в один институт. Ходили к одним репетиторам. Интерес друг к другу у нас появился во время вступительных экзаменов, и к моменту поездки на картошку мы уже были парой.
Анна Невзлина
Мы с Лёней вместе поступали в институт. Это был 76-й год. В школе и я, и Лёня учились очень хорошо, но нам обоим пришлось ходить к репетиторам. Дело в том, что в Москве, как и во всем Советском Союзе, школьная программа не давала тех знаний, которые требовались для поступления в ВУЗ. Очень многие старшеклассники занимались с преподавателями, чтобы "добрать" до необходимого уровня. Эти репетиторы чаще всего были как-то связаны с выбранными учебными заведениями. Ведь экзамены в каждом отдельном институте имели свои особенности.
Скажу честно. Я в Губкинский институт не хотела. Я к тому времени прекрасно знала английский и хотела, чтобы моя работа была связана с языками. Мне же, как говорится, популярно объяснили, что поступить в Педагогический институт, а тем более в Институт иностранных языков, не вполне реально. Точнее, совершенно не реально. И я пошла туда, куда поступить было "реально". В тот год поступить можно было в Плехановский институт или в Институт имени Губкина. Почему? Потому что в эти ВУЗы евреев принимали.
Мы оба, и я, и Лёня, прекрасно осознавали своё еврейство. Честно говоря, нам и не давали забывать об этом. В московских ВУЗах была процентная норма, и об этом все знали. Конечно, и мы знали, куда мы можем поступать, а куда не можем. В этом вопросе мы были достаточно хорошо осведомлены.
Большое количество юных еврейских мальчиков и девочек поступали в июле в МГУ, куда, как вы догадываетесь, не проходили по количеству набранных баллов, и уже после этого шли в Плехановский институт или в институт имени Губкина. В отличие от многих, ни я, ни Лёня в июле никуда не поступали. Мы сразу пришли в Губкинский.
В том году было введено одно новшество. Абитуриенты, получившие на первых двух экзаменах 4 и 5 и набравшие 9 баллов, считались зачисленными. У Лёни было 9 баллов. И он, конечно, поступил.
Первые экзамены были устные - по математике и физике. И здесь завалить абитуриента, если он знает предмет, довольно трудно. Если бы первые экзамены были письменные, например, сочинение, то поставить неугодному абитуриенту низкую оценку было бы проще простого. Написать, например, "тема сочинения не раскрыта" - и всё. То есть, можно считать, что нам повезло.
Тогда поступающих делили на потоки. Лёня сдавал экзамены на поток раньше меня. Он раньше сдал документы и поэтому раньше поступал. К тому времени мы уже были молодыми влюбленными. И как молодые влюбленные пришли вместе смотреть списки групп. Тут нас ждал приятный сюрприз, мы были зачислены в одну группу - группу москвичей. И что мне очень хорошо запомнилось - читая списки, мы видели: еврейская фамилия, еврейская фамилия, еврейская фамилия. И таких фамилий в списке было тринадцать. Явно тринадцать еврейских мальчиков и девочек. А вот четырнадцатая фамилия была Жидов. И как потом выяснилось, именно человек с такой фамилией был русский. Вот в такой группе мы с Лёней и учились.
Про наше еврейство нам не давали забыть и после поступления. Например, в институте была санчасть. Каждый поступивший в институт в обязательном порядке имел при себе медицинскую справку о состоянии здоровья из своей поликлиники, так называемую форму 286. На этой справке начальник медсанчасти института должен был поставить свою печать и тем самым как бы подтвердить состояние здоровья студента. Можете не сомневаться, что у всех первокурсников были абсолютно нормальные справки. И вот я прихожу в санчасть, кладу на стол свою справку и жду. Начальник медсанчасти смотрит на справку, потом на меня и начинает выговаривать, мол, что же это ты, с такой фамилией, куда ты полезла. Я даже не знала, что ему ответить. Я, между прочим, принята в институт, я студентка. Ему, конечно, объяснили, что справка нормальная, и никаких сомнений в этом быть не может. Печать свою он поставил.
В процессе учебы нам приходилось с ним сталкиваться, и мы узнали, что фамилия его Дыбенко, он наполовину еврей.
И вот, когда они вместе поступали в Губкинский, я думала, мол, все мамы волнуются, где их сын, почему, скажем, он так поздно не дома, а у меня таких проблем не будет. Я ведь могу всегда позвонить Шуре и спросить, где Аня, где Лёня. Я предложила им записаться в одну группу. Они и записались. И никакой хитрости в моём предложении не было. Я всего лишь хотела быть спокойной за Лёню. Ведь они знакомы с детства, так что ничего "такого" у меня и в мыслях не было, а у них вдруг начались отношения. Они стали проводить вместе очень много времени. Лёня часто бывал у Ани в гостях. Он не рассказывал, но я и без этого все поняла. У них - роман.
Хорошо помню, как говорила ему, что Аня может забеременеть, что это пока рано, что они студенты, только начали учиться и надо думать о будущем, но он тогда несколько легкомысленно отшутился, и наш разговор на этом закончился.
Анна Невзлина
Когда мы уже стали встречаться с Лёней, я никогда не задумывалась о том, что будет и как, не задумывалась о будущем. Не думаю, что это было от легкомыслия - я никогда не считала себя легкомысленным человеком. Полагаю, что это происходило от внутренней уверенности, что всё правильно и всё будет хорошо...
Я из школьницы превратилась в студентку. У нас была группа, в которой только начинали складываться отношения. Люди только-только познакомились. И вот среди этих ребят, среди едва знакомых между собой первокурсников, было два человека, которые знали друг друга до этого. Два человека, которые пришли в эту группу уже знакомыми. Более того, уже близкими людьми. Молодой парой!
Естественно, что студенческая жизнь - это нечто другое. Мы все когда-то учились в разных школах и жили в разных городах, но в институте у нас образовалась большая группа единомышленников, и нам было хорошо вместе. Нам, как, наверное, и многим молодым людям, студентам, казалось, что мир крутится вокруг нас. Мы были молоды, учились на Ленинском проспекте, недалеко от ресторана "Гавана", от кафе "Чебуреки" и все, к примеру, знали, что такая-то группа прогуливает сейчас лекции на первом этаже кафе " Чебуреки", а такая-то - на втором этаже "Гаваны".
Родители, как и раньше, собирались большими компаниями, но всё чаще они встречались со своими друзьями отдельно, а мы, их повзрослевшие дети, собирались отдельно. У каждого из нас были свои приоритеты. И это, как мне кажется, нормально.
После первого курса, так как наши мамы были близкими подругами, мы поехали отдыхать в Феодосию. Лёня с родителями жили у мамы Бориса Иосифовича, а нам неподалёку сняли квартиру, и мы опять были одной большой компанией.
Я очень хорошо помню нашу совместную поездку в Феодосию в 77-м году. Аня и Лёня окончили первый курс, и мы решили все вместе поехать на море. В Феодосии я, Боря и Лёня остановились у родителей Бориса, а Аня с Шурой сняли квартиру. Мы очень хорошо тогда отдохнули и весело провели время. Помню нашу экскурсию в горы. Мы так устали, что я буквально висела на Боре, а Аня - на Лёне. В тот отпуск мы совершили прогулку на катере до поселка Новый свет, побывали в гроте Шаляпина, оттуда нас довезли до горы Карадаг. Эта поездка очень сблизила нас.
Осенью того же года Лёня сообщил нам, что хочет жениться на Ане, что она беременна и ждёт ребенка. Я не возражала, сказала только, что вопрос о женитьбе надо решать, когда будет точно известно, беременна Аня или нет.
Мне кажется, Аня тогда обиделась, так мне сказала Шура. Я вовсе не хотела Аню обижать. Мне совершенно искренне казалось, что жениться им пока рано, вот и всё. Беременность Ани очень скоро подтвердилась, и мы назначили свадьбу на 29 января 1978 года. Заказали ресторан "Черемушки" на пятьдесят гостей. У Ани было очень красивое свадебное платье с капюшоном, Лёня был в темно-синем костюме, который мы с Борей ему купили. Посоветовавшись с Шурой, мы решили, что молодым надо подарить стиральную машину. Признаться, не помню, кто покупал обручальные кольца и где они сейчас. Может быть, Лёня или Аня помнят.
Кстати, был ещё один момент тогда, который я хорошо запомнила. Перед самой свадьбой Борис спросил Лёню:
- Ты любишь Аню?
- Да, - ответил Лёня. - Я её люблю и хочу жениться. Так что никаких сомнений у нас больше не было.
Леонид Невзлин
Отношения у нас начались как-то сразу, ещё до поступления, в 76-м. И мы уже практически не расставались. Повсюду были вместе.
Аня у меня была первая, и я у неё был первый. Неудивительно, что в таком молодом возрасте это привело к беременности. Ира родилась в 78-м. Слава богу, что всё так обернулось и у нас появилась дочь.
Если говорить откровенно, то я ведь на самом деле был очень советского воспитания. Для меня жить с женщиной - это жениться, а не жить - это разводиться. В этом я был тогда абсолютно уверен. Ведь меня воспитали люди, для которых слово "семья" было святым понятием. Это никогда не проговаривалось, но весь уклад жизни моих родителей, моих дедушек и бабушек, и со стороны мамы, и со стороны папы, и взаимоотношения в нашей семье и в семье наших соседей воспитали во мне именно такое отношение.
Про близость с девушкой мне ничего особенно не объясняли. Ни мама, ни папа. И я ничего не знал. Именно поэтому всё это для меня было загадкой и представляло большой интерес. И именно поэтому у меня всё это так быстро получилось. Я уверен, что мама и папа должны были говорить со мной на эту тему. И глубоко убеждён, что дети должны получать элементарное сексуальное воспитание, каким бы трудным это ни казалось поначалу. Особенно, когда ребенок в половом смысле созревает или созрел. Меня никто не предостерегал. А установка у меня была одна. Если спать с женщиной, то это почти жениться, а если ребёнок появился, то это - точно жениться. Ни о каком аборте вообще не могло быть и речи. Ведь девушка потом не родит никогда.
Я очень хотела, чтобы молодые жили у нас, но Шура смогла меня убедить, что Лёне и Ане лучше жить с ней. Для меня это была драма. Лёня переехал жить к Шуре, я это переживала очень тяжело. В доме сразу стало пусто, и такая была тоска. что я не могла найти себе места.
И вот именно тогда я особенно остро пожалела о том, что у меня один ребёнок. Почему я не родила второго? Почему этого не произошло? Дело в том, что когда я рожала Лёню, а роды у меня были очень быстротечные, ко мне подошла врач-гинеколог, посмотрела на меня и совершенно неожиданно начала кричать:
- Вы что, с ума сошли?! Разве вам никто ничего не сказал? Вы же можете ослепнуть!
Все это происходило в родовой палате. Я была совсем девчонка, двадцать один год. Зрение у меня не упало до сих пор, но тогда я страшно испугалась. И потом, когда у меня возникали мысли о втором ребенке, то в голову приходила пугающая мысль: а вдруг действительно такое может случиться и я ослепну?!
Борис Невзлин
Конечно, не эта причина была определяющей. Всё объясняется школой. Каждый раз Ира говорила, что вот выпустит этот десятый класс, и можно будет говорить о втором ребёнке. Но выпускался этот десятый, и тут же начинал готовиться к выпускным экзаменам новый десятый класс. И оставить их без своей помощи она не могла. Так продолжалось несколько лет. А потом всё, потом как-то сразу стало поздно...
Боря считает, что это не главная причина. И сейчас, когда прошли годы, я, конечно, могу сказать, что он прав. Было другое, может быть, более важное основание - мне было некогда. Каждый раз я говорила себе, вот сейчас я выпущу этот десятый класс и тогда... После этого начинался новый десятый взрослый сын 75 класс, затем новый класс, и ещё десятый класс, а бывало и так, что я была классным руководителем сразу в двух классах. Некому было работать! Так время и пролетело.
Леонид Невзлин
Я порой задаю себе вопрос, почему у меня нет брата или сестры. Может быть, именно поэтому, из-за вечной нехватки времени?
При этом отсутствие брата или сестры меня в детстве нисколько не тяготило. Наверное, я даже не думал об этом. Рядом, часто и подолгу была бабушка, затем - присутствие мамы, папы, затем детский сад, первые годы учебы в школе - всё это, несомненно, было и осталось в жизни как часть моих воспоминаний о детстве. Но только часть. Другая часть детских воспоминаний - это дедушка. Он был отличным от всех человеком. Человеком такого типа, что и представить сложно.
А вот сейчас мне очень жаль, что у меня нет такого близкого человека как брат или сестра. Ведь это было бы так прекрасно.
И вот, когда Лёня женился на Ане и ушёл из дома, я остро почувствовала, как не хватает мне второго ребенка. Это, пожалуй, единственное, о чём я жалею. У меня тогда даже возникла мысль взять на воспитание малыша. Хотелось усыновить именно еврейского ребёнка. Я даже решила посоветоваться с Шурой и Тамарой, родственницей Шуры, которая была врачом-гинекологом. Долго обсуждали эту тему и пришли к мысли, что делать этого не следует: у Лёни и Ани скоро будет ребёнок, и моя помощь понадобится им.
Когда родилась девочка, то имя ей Лёня с Аней выбирали сами. Это немножко странная история. Анину бабушку, маму Шуры, звали Фира. Ребята хотели назвать дочку в её честь, но рассудили, что столь еврейское имя будет звучать слишком вызывающе, а вот Ира - это хорошо. Получалось, будто бы в мою честь. Меня даже спрашивали об этом, ведь не принято у евреев называть в честь живых, но нас в тот момент еврейская традиция мало волновала. Лёня даже сказал как-то: "Ну, и хорошо, пусть будет Ира, как будто в честь тебя". Ира, кстати, больше похожа на мою маму.