Потом приехал кто-то, и его нужно было встретить на КПП. Сына Квачкова я довез до КПП, и там он кого-то встретил. Квачков-сын на КПП из-за сугроба машину не сразу увидел, он кому-то позвонил с моего телефона, свои вещи он на даче оставил, и машина, то ли "девятка", то ли "восьмерка" проехала на участки. Стекла у нее были тонированные. Машина стояла на дороге, на улице около гаража стоял сын Квачкова и молодой человек. Он был в зимней одежде и диодный фонарь на лбу. Лица этого человека я не увидел. Они зашли в дом. Я тоже потом зашел в дом узнать, где Найденов. Он сидел в кресле. Я взял кружку, чтобы выпить чаю, и тут состоялся разговор между Квачковым и Квачковым-сыном. Квачков спрашивает его, на сколько хватит аккумулятора, если он будет гореть в парилке (свет ведь Саша так и не сделал). Я тоже посмотрел на аккумулятор, он был с зеленым огоньком. Я объяснил, что он новый и будет гореть не один день. Я запомнил, что на аккумуляторе был индикатор и синяя ручка для переноски. И в дальнейшем, когда мне предъявляли аккумулятор для опознания, я говорил, что синяя ручка…".
В этом месте прокурор вдруг резко прерывает свидетеля, запрещая ему говорить о следственных действиях, и Карватко возвращается к событиям на даче 16 марта 2005 года.
"Они определились со светом, Найденова попросили на выход. Он, пьяный, шатаясь, пошел на выход, дошел до моей машины раньше меня. Берется за ручку, дергает, отламывает ее, падает в снег и начинает смеяться. Я говорю Яшину: что я буду с ним делать, Петрович? Как хочешь, я его такого не повезу. Роберт махнул рукой, сказал: "Езжай, мы сами разберемся". Я поехал, выехал через КПП. Когда - сказать не могу. Приехал я в "Зеленую рощу" в 13 часов, а остальное время я не фиксировал, это время в моих показаниях мне называли сотрудники милиции, которые меня в Твери держали…"
В монолог Карватко теперь уже вмешивается судья Пантелеева: "Вы зачем переводите стрелки на сотрудников милиции? Говорите о фактических обстоятельствах дела".
Карватко согласно кивает головой: "Итак, я проехал КПП. Само КПП - хорошо освещенное место, а выезд на Можайское шоссе не освещен. Там я остановился, чтобы протереть фары, так как шоссе темное. Я остановился у обочины, долил жидкости. В это время я увидел, что с этого места на Можайку выезжает автомашина СААБ. Номера его я не видел, но из Москвы ехала фура, свет от фуры осветил салон СААБа и через лобовое стекло я увидел Квачкова, очень четко. А рядом с ним сидел человек, и сзади тоже сидел человек. Я их не разглядел, но видел, что верхняя одежда их была светлая. Машина Квачкова быстро ушла вперед, но я нагнал ее у светофора. Она стояла впереди меня через три-четыре машины. Потом он на повышенной скорости уехал. Больше я его не видел.
Уже на следующий день в мастерской - у меня машина сломалась - я узнал о покушении на Чубайса, и в обед увидел репортаж по телевизору, где сказали, что Квачкова обвиняют в покушении. Вот и все…"
Первым добывать доказательства из главного свидетеля принялся прокурор: "Вы упомянули про белую машину. Что это за машина?"
Карватко: "Понятия не имею. Но мне же говорили сотрудники милиции, когда допрашивали, в какое время я приехал на дачу. Откуда они это знали? Может, у экипажа этой машины и спросили".
Прокурор: "С какой целью Найденов просил протопить дом?"
Карватко: "Я должен только факты излагать или свои предположения?"
Недоумение свидетеля разрешает судья: "Можете разъяснить, какая связь между теплом в доме и освещением".
Карватко пожимает плечами: "Я не знаю, почему Найденов не мог на морозе сделать проводку. Наверное, нежный очень".
Прокурор: "Как Вы определили, что 14 марта Найденов упал?"
Карватко: "Я обернулся на звук падающего тела в пяти метрах от меня".
Прокурор настаивает: "Как Вы определили, что это был именно Найденов?"
Карватко начинает терпеливо объяснять: "На участке находились Роберт Яшин, Александр Квачков и Александр Найденов. К машине пошли Яшин и я. Александр Квачков остался в доме. За моей спиной кто-то упал. Я обернулся, увидел человека, который высказался по поводу этого события словами, которые я не могу привести в суде, и я увидел его лицо".
Прокурор не унимается: "Как Вы определили, что Найденов повредил руку?"
Карватко, постепенно теряя терпение: "Я же объяснил, что 16 марта Найденов здоровался со мной левой рукой".
Прокурор: "Как Вы определили, что это именно результат падения 14 числа?"
Карватко: "Он мне сам объяснил. Он был выпивши".
Прокурор: "Он не объяснил, почему не обратился в больницу?"
Карватко: "Он мне сказал, что принимает "анестезию", и к врачу ехать не собирается".
Прокурор: "16 марта, когда Вы приехали на дачу Квачкова, чем занимался Найденов?"
Карватко вновь начинает рисовать картину особенностей национального ремонта дачи: "Они все обедали. Водка стояла. При мне строительных работ не велось. Единственно, это Найденов пробовал померить рулеткой высоту двери".
Прокурор нетерпеливо: "Электричество он делал или нет?"
Карватко раздумчиво: "Я видел лампочку в патроне на конце длинного провода. Кто его удлинил, я не знаю".
Прокурор: "Осветительные приборы 16 марта были в том же состоянии, или что-то поменялось?"
Карватко: "Нет, лампочку на длинном проводе подвешивали в помещении. А с этим проводом можно было уже в любое помещение пройти и его осветить".
Прокурор меняет тему: "Кто Вам указал квартиру в Жаворонках?"
Карватко: "Дорогу показывал Роберт Яшин".
Прокурор: "Вы с какой целью туда ехали?"
Карватко: "Я приехал туда 16 числа по просьбе Яшина и мне за это заплатили".
Прокурор обрадованно: "Почему раньше Вы сказали, что приехали за водой?"
Карватко потихоньку наливаясь раздражением: "Вы мои слова пробуете перевирать, как это было не раз во всех этих процессах".
Судья защищает прокурора: "Карватко, почему Вы так агрессивны?"
Карватко берет себя в руки: "Ну, человек явно изменяет мои слова. Меня Найденов повел в эту квартиру за водой, когда Яшин уже туда ушел".
Прокурор: "Почему Вы жидкость не купили на базаре?"
Карватко: "А жидкость у меня была. Я ее просто разбавлял водой. У меня вода в этот момент кончилась. А расход был большой - погода грязная".
Прокурор заметно разочарован ответами Карватко, но стоически продолжает искать уязвимые места в показаниях свидетеля: "Как Вы определили, что человек, который говорил с Яшиным, говорил именно с украинским акцентом?"
Карватко оторопев: "Мне доводилось бывать на Украине, и я слышал украинскую речь".
Но прокурор требует именно лингвистического анализа: "А чем его речь походила на украинскую речь?"
Карватко с большим усилием сохраняет видимое спокойствие: "Мне так показалось".
Прокурор резко меняет направление допроса: "Как звали парня с фонариком на голове, которого Вы видели на даче?"
Карватко: "Квачков-отец обратился к нему "Иван".
Прокурор: "Какая машина была у Ивана?"
Карватко: "Мне это неизвестно".
Прокурор тоном ниже, мягко: "Найденов все три дня выпивал?"
Карватко удивляется: "Почему три дня? Первый день - 14 числа он был выпивши, но вменяемый. Он тогда вышел из ресторана навеселе, потом еще купил коктейль. Во второй день - 16 числа он был в обед уже изрядно выпивши".
Прокурор роняет невзначай: "Вы были на месте взрыва до 17 марта?"
Но Карватко уловил подвох: "Меня сотрудники привозили туда и говорят: покажи, что ты здесь был. Но я этого места не знаю".
Судья Пантелеева тоже не дремлет: "Уважаемые присяжные, оставьте без внимания показания Карватко о том, куда его привозили сотрудники следственных органов. Вопрос я снимаю. Свидетель не давал показаний, что ему известно место взрыва".
Подсудимый Квачков: "Видели ли Вы аккумуляторную батарею в других местах, кроме моей дачи?"
Карватко: "Мне фотографию показывали…".
Судья Пантелеева начеку: "Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании".
Квачков: "Вас похищали в ходе следственных действий?"
Карватко: "Да".
Судья: "Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании".
Квачков: "Вам подкидывали наркотики?"
Карватко: "Да".
Судья: "Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании".
Квачков: "Вашей жене подкидывали патроны?"
Карватко: "Да".
Судья: "Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании". Немного подумав, Пантелеева глубокомысленно добавляет: "Мы можем сейчас заявлять и спрашивать: "Был ли Квачков на Луне?", но мы не можем исследовать этого вопроса в судебном заседании. Прошу присяжных заседателей оставить без внимания вопросы подсудимого и ответы свидетеля".
Подсудимый Найденов: "На участке поселка "Зеленая роща" в доме Квачкова Вы видели оружие, взрывчатые вещества, средства наблюдения, боеприпасы?"
Карватко: "Нет, ничего подобного не видел".
Найденов: "Расскажите про зеленые ворота промзоны, про которые Вы говорили".
Карватко: "Из поселка Жаворонки можно выехать по дороге на станцию, а параллельно идет дорога, которая ведет к промзоне. Там тупик и зеленые ворота в тупике. Они находятся в противоположной стороне от имения Чубайса, то есть от зоны бывших детских садиков РАО "ЕЭС".
Найденов: "Сотрудники следственных органов именно эти ворота представляли как ворота имения Чубайса?"
Судья торопливо снимает вопрос.
Найденов: "Вы в Твери когда-нибудь были?"
Судья не медлит с запретом вопроса.
Котеночкина, адвокат Найденова, пытается выправить линию защиты, искореженную судьей: "Сколько раз и где Вы видели аккумуляторную батарею?"
Судья и рта не дает открыть Карватко: "Я снимаю вопрос, так как догадываюсь, для чего Вы его задаете!"
Прокурор подсказывает судье: "Свидетель говорил, что видел аккумулятор дважды - 14 и 16 марта".
Карватко: "Я такого не говорил! Прокурор искажает мои показания!"
Котеночкина тихо, но язвительно: "Если адвокатам запрещается задавать уточняющие вопросы, так и скажите, Ваша честь. Мы не будем их задавать".
Судья: "Прошу оставить без внимания заявление адвоката Котеночкиной!"
Закалюжный, адвокат Яшина: "В законе нет положения о запрете повторяющихся вопросов".
Судья: "Прошу оставить без внимания заявление адвоката Закалюжного!"
Уникальный допрос. Прокурор явно пытается поймать на неточностях, уличить в противоречиях главного своего свидетеля, но при всех попытках сделать это, рассказ Карватко на суде об особенностях национального ремонта дачи все равно не имеет ничего общего с заявленным в обвинительном заключении, что Карватко И. П. являлся свидетелем тщательной подготовки членов организованной преступной группы к посягательству на жизнь государственного и общественного деятеля Чубайса А. Б. Защита пытается дать возможность Карватко хоть слово молвить о шантаже и угрозах, которым он подвергался со стороны следственных органов, но все это намертво глушит судья, которая зорко сторожит подобные вылазки защиты.
В конце-концов, убедившись, что от прокурора с чубайсовскими адвокатами толку мало, судья Пантелеева сама учиняет допрос свидетелю.
Судья: "14 марта при заезде домой по пути на дачу брал ли Найденов какие-либо вещи?"
Карватко вежливо напоминает: "Про инструменты я уже говорил".
Судья Пантелеева победоносно: "Про инструменты Вы не говорили!"
Гул возмущения в зале. Карватко: "Я говорил. У Найденова был вольтметр или амперметр, я не знаю, и белый пакет с плоскогубцами и другим инструментом".
Судья: "14 числа на даче находились вещи, необходимые для проводки?"
Карватко: "Что находилось на даче в бытовых помещениях, я не знаю".
Судья: "Было ли Вам известно, имеет ли Найденов навыки по устройству электросети?"
Карватко: "Я привозил его раньше в Люберецкий район на его дачу, где он делал разветвление".
Судья: "Проводка для дома покупалась или нет?"
Карватко: "Сумок и пакетов было много".
Судья: "Назовите те вещи, которые предназначались для электропроводки?"
Карватко: "Я же сказал, что не знаю. Правильно я понял, что после этих покупок я должен был проверить, что у них в пакетах?"
В этот момент судье передают вопросы присяжных к главному свидетелю обвинения. Судья читает вопросы присяжных про себя, молча откладывает их в сторону. Не оглашает! Подсудимые в лучшем положении, чем присяжные, их вопросы косяком снимает судья, но они хотя бы звучат. Но даже этого лишены присяжные заседатели, наши народные судьи.
Миронов пытается дать шанс свидетелю говорить: "Вы связывались с Яшиным после 21 марта?"
Карватко: "Нет, 21 марта я был задержан…".
Судья снимает и этот вопрос, призывает присяжных забыть, что сказал свидетель, и закрывает судебное заседание.
"У меня была цель - дожить до суда" (Заседание двадцатое)
Вступив в очередное заседание, прокурор Каверин просит судью огласить показания свидетеля Карватко, данные им на следствии в 2005 году. Адвокат Закалюжный просит признать эти доказательства недопустимыми, а чтобы решение суда было обоснованным, Закалюжный предложил без присяжных допросить Карватко, как эти самые показания были получены от него на следствии.
Судья, нехотя повинуясь обязательной судебной процедуре, поставила вопрос на обсуждение.
Подсудимый Квачков: "Наступил критический момент в суде. Прокуратурой заявлено ходатайство об оглашении сведений, полученных от похищенного человека, которому подбросили наркотики, а его жене - боеприпасы. И если подобное доказательство не рассматривается судом как преступное, то что есть наш российский суд?"
Пантелеева привычно берет прокурорское племя под защиту: "Суд предупреждает Квачкова о недопустимости некорректного отношения к стороне обвинения".
Квачкова поддержал подсудимый Миронов: "То, что прокурор Каверин, хорошо зная, каким грязным, циничным путем были получены показания Карватко…".
Но судья уже заняла жесткую круговую оборону на подступах к прокурору: "Миронов, почему Вы позволяете в своих выступлениях оскорблять прокурора?!"
Миронов продолжает, чеканя каждое слово: "Ходатайство прокурора о признании этих доказательств допустимыми и законными - серьезный шаг к легализации допросов с пытками в судебных процессах".
Драматичность момента, явно выходящего за рамки конкретного судебного процесса, почувствовал и прокурор, спешно и напористо принявшийся защищать следователей: "Исходя из материалов уголовного дела, эти документы получены в полном соответствии с УПК. Никаких заявлений ни сам Карватко, ни его защитник не делали. Некоторые заявления написаны свидетелем Карватко и вовсе собственноручно. Конечно, я догадывался, что сторона защиты будет возражать против этих показаний, данных на следствии Карватко, так как эти протоколы неопровержимо свидетельствуют о причастности подсудимых, за исключением Миронова, к преступлению. Что касается якобы обнаруженных у него наркотиков и патронов, то я считаю, что данные аргументы являются надуманными. Конечно, я понимаю, что мы вынуждены будем выслушать Карватко после таких заявлений защиты, но все равно доказательства, полученные от него на следствии, надо огласить перед присяжными".
Судья приняла соломоново решение: "Постановляю удовлетворить ходатайство защиты в части допроса Карватко без присяжных заседателей. Решение о признании доказательств недопустимыми принять после его допроса".
Можно только посочувствовать присяжным заседателям, которых ограждают от любых подробностей того, как добываются доказательства преступления следователями с прокурорами. Мы, праздные зрители, азартные наблюдатели этого судебного процесса, имеем такую возможность, а народные судьи, в первую очередь должные получать полное представление об истинном положении вещей, не вправе!
Допрос главного свидетеля обвинения начал адвокат Закалюжный: "Поясните, где Вы находились с 22 марта по 2 апреля 2005 года?"
Карватко: "В следственном изоляторе Твери".
Закалюжный: "Как Вы туда попали?"
Карватко: "Я занимался частным извозом. Ночью 21 марта ко мне в Москве сел пассажир и попросил довезти его до Конаково, у него там родственница какая-то умирала. Вообще он вел себя странно. По телефону разговаривал якобы с женщиной, называл ее по имени, а ему отвечал мужской голос: да, понял, ждем. Он держал трубку у левого уха и я слышал мужской голос. Он сильно нервничал. В поисках места, где живет родственница, мы свернули не туда, он, якобы, не мог вспомнить дорогу. Тут я увидел два экипажа сотрудников милиции. Я предложил остановиться, узнать у них дорогу. Он еще больше занервничал. Я остановился. И на меня эти сотрудники милиции сразу надели наручники без объяснения причин. Привезли в какое-то отделение милиции, предъявили обвинение в хранении наркотиков, в сопротивлении при задержании. На следующий день меня отвезли к судье. Якобы за неповиновение сотрудникам милиции я был арестован на несколько суток. После суда меня долго куда-то везли, оказалось, в следственный изолятор. Мне по-прежнему никто ничего не объяснял. Наконец, вызвали на допрос, и человек в гражданской одежде, Владимир Сулейманович, не представившись кто он, начал меня допрашивать о 17 марта. Их всех интересовало 16-е число. Я им рассказывал то, что рассказал здесь в суде. Допросы проходили постоянно, по нескольку раз в день. Потом появился Корягин Олег Васильевич, сотрудник департамента по борьбе с организованной преступностью. Они показали мне распечатки телефонных переговоров, пояснили, где я находился в те дни. Они постоянно мне говорили: тебя видели в таком-то месте в такой-то день. Видели или нет на самом деле - не знаю. Мне показывали фотографии Яшина и Найденова, и другие. Я узнал их. Потом Владимир Сулейманович пояснил, что Найденов - это Белов, а я вообще не знал его фамилии. Так что все, что мне нужно говорить на допросе, они говорили мне сами. Показали протокол, что у меня в машине обнаружены наркотики. Согласно их протоколу я поехал из Подольска в Тверь, чтобы купить грамм марихуаны. Владимир Сулейманович мне говорит: "Видишь папочку пластиковую, - они в этой папочке пластиковой давали мне фотографии смотреть, - на ней твои отпечатки пальцев, потом в этой папочке у тебя в машине найдут героин, и свидетелей будет столько, сколько нужно". Потом мне показали протокол, что у меня дома в коробке с дрелью обнаружены боеприпасы. Владимир Сулейманович сказал: за них не ты будешь отвечать, за них будет отвечать твоя супруга, а у нее шестимесячный сын… Подумай.
Когда я заспорил, что Найденов просто не мог бы стрелять, у него рука не работала, он ее расшиб, Владимир Сулейманович мне сказал: о состоянии Найденова тебя никто не спрашивает, ты об этом не говори. Они ведь мне сразу написали те показания, которые я должен был дать следователю из Генеральной прокуратуры Ущаповскому, и предупредили, чтобы я никаких глупостей не делал. Ущаповский был единственный, кто мне представился. Я спросил его, могу ли сообщить жене, где я нахожусь. Ущаповский дал мне телефон - звони. Но Владимир Сулейманович забрал телефон и сказал: "Ему звонить нельзя". У них возник спор, и они вышли из кабинета. Потом вернулись, сказали: звони матери, скажи, что живой, но не говори, что с тобой.