Стрелков посмотрел в сторону Литовцева. Боцман явно не одобрял громкие слова Багелева. "Ну что ж, корабли сожжены, - вздохнул Сергей. - Держись, Багелев!"
Последующие ораторы прошли как-то мимо внимания Сергея. Он было попытался набросать план своего выступления. Но из этого ничего не получилось.
- Слово имеет комсомолец Стрелков, - объявил председатель.
Стрелков встал и сразу почувствовал, как отяжелели ноги и пересохло во рту. Стараясь не показать волнения, он с ходу бросился в атаку.
- Я продолжу выступление Багелева. Он очень горячо говорил о малых золотниках. Конечно, дело не в росте. Как сказал поэт Ковынев:
Можно быть длиннее Гулливера,
Оставаясь низким истуканом.
Человек же малого размера
Иногда бывает великаном.
Вот Багелев, к примеру. Мал? Мал. Удал? Удал.
Краем глаза он заметил, как довольно ухмыляется Багелев и недоумевает боцман Литовцев.
- Не буду голословным, - продолжал Сергей. - Я на катере недавно, всего несколько дней. И очень рассчитываю на помощь своего экипажа, который пришелся мне по душе. Это опытные катерники. Но вернемся к Багелеву. Два дня тому назад, выполняя мое приказание, он подал мне план ввода катера в строй. Вы все тут опытные катерники и, надеюсь, по достоинству оцените этот любопытный документ, с которым я решил вас ознакомить. Не буду ничего выдумывать, а просто зачитаю его вам.
Стрелков взглянул в упор на Багелева, и тот не выдержал:
- Не надо, товарищ командир. Я его еще не выправил.
- Не надо, говорите, товарищ комсомолец Багелев? Сырой, значит, план? А на подпись-то вы его все-таки принесли? Нет уж, пусть послушают все, что вы сочинили, - Стрелков сделал паузу и закончил, - от имени экипажа.
И Сергей развернул план. Он видел, как оживились лица моряков, как они внимательно слушали его.
Всеобщий хохот потряс кубрик, когда был зачитан пункт о расконсервации мегафона. На лице Быкова заиграли желваки. Комдив нахмурился. Андреевский поглядел на него иронически. Лицо боцмана пылало возмущением. Багелев же готов был сквозь землю провалиться.
Сергей понял, что попал в точку, и намеренно буднично закончил:
- Вот такая петрушка вышла. А жаль, ведь Багелев мой первый помощник и опытный специалист.
…Утром в кают-компании многие с любопытством посматривали на Стрелкова. Андреевский, тот за завтраком, даже не поздоровавшись, с ходу, что называется, начал проработку:
- Думаю, дорогой Сергей Иванович, что вы вчера были неправы. Это не красит вас. Нельзя было так позорить своего старшину. Вы офицер, и могли бы решить этот вопрос у себя на катере.
- А я думаю, - вмешался Борис, - что Сергей прав. Он отстаивал не только свою командирскую честь, но и нашу, в том числе и вашу, товарищ Андреевский.
- Не мою, - возразил тот, - только не мою. Я нашел бы иные средства поставить на место зарвавшегося старшину.
- Какие, к примеру? - не без иронии спросил Борис.
- Какие? Да уж наверняка более действенные. А впрочем, у меня такое было бы просто невозможно, - проронил он, аккуратно набрав ложечкой кашу и отправляя ее в рот.
Сергей сдержанно молчал, зато Борис кипятился:
- Это почему же?
- Да по-то-му, - отодвигая тарелку, раздельно и четко произнес Андреевский, - что вы слишком примитивны со своим понятием о командирской чести. И вы еще убедитесь в этом неоднократно.
Поднявшись, он манерно откланялся и, не торопясь, двинулся к выходу.
Борис возмущенно фыркнул:
- Не обращай на него внимания, Сережа.
- А что, Боря, если он в чем-то прав? Наверное, я не очень солидно выглядел. Но, честно говоря, в тот момент не видел иного выхода, и мне показалось, что все было правильно.
- Да в чем ты себя обвиняешь, не понимаю? - даже рассердился Борис.
- Не все я продумал, как следует. Поддался порыву, стихи зачем-то читать начал, - он вздохнул. - Ты, конечно, прав, что не только себя я защищал. Но вот именно поэтому и должен был быть убедительнее и сдержаннее. Как теперь сложатся у меня отношения с Багелевым и с экипажем в целом - не знаю.
- Не волнуйся, Серега, - Борис похлопал его по руке. - Я видел реакцию зала. Она была в твою пользу. А что Багелев? Куда ему деваться? Ты - командир. Пусть он и думает, как ему с тобой отношения налаживать.
…Боцман встретил Стрелкова, как обычно, вроде и не было вчерашнего собрания. От его деловитости и спокойствия на душе у Сергея посветлело.
Багелев старался изо всех сил.
- Товарищ командир, мы тут прикинули с боцманом наши возможности. Думаю, что через три дня катер будет готов к спуску на воду. Хочется в море на своем сходить, хватит нам по чужим болтаться.
- Это верно, Багелев, чужие нам ни к чему.
Суетливость старшины, его притворно доверительный тон и желание во что бы то ни стало убедить командира в его, Багелева, положительности были неприятны Сергею и, чтобы сразу поставить все на места, он поглядел в упор на старшину и подвел черту под разговором:
- А насчет вчерашнего можно и забыть, если, конечно, вы все поняли.
Багелев вздрогнул и потупился, но тут же, оправившись от смущения, облегченно вздохнул:
- Конечно, товарищ командир, вы очень правильно сказали, можно и забыть. Я все для этого сделаю.
ФЛАГ ПОДНЯТ!
Последние двое суток перед спуском катера весь экипаж с особым рвением трудился, приводя корпус и помещение в порядок. Споры между верхней и нижней командами прекратились. Наконец-то Сергей почувствовал экипаж, как что-то единое. А когда увидел, как рядом бок о бок трудятся Багелев и Литовцев, не выдержал, поддался молодому азарту: сам взял кисть и встал между ними. И это не удивило старшин, они приняли жест командира, как вполне естественный. Правда, Сергей приметил, как потеплели глаза боцмана, и он даже, кажется, подмигнул Багелеву, а тот движением правой руки в сторону как бы сказал: "Знай наших".
Боцман же в эти дни был просто в ударе. В каждом движении его чувствовался хозяин катера. И по тому, как он аккуратно макал кисть в ведро с краской, как короткими тычками наносил ее на корпус, а потом тщательно растирал, как деловито вытирал руки ветошью и своевременно вносил поправки в действия экипажа, - во всем были основательность и твердость.
- Аметов, ты чего это машешь кистью, как сигнальными флажками. Не переводи задаром краску, она деньги стоит.
- Какой деньги? - удивляется Аметов. - Сам на склад получал, ничего не платил.
- Запомни, Аметов, - вразумлял его Литовцев, - все, чем ты пользуешься, что носишь и кушаешь, обходится государству в копеечку, и никто нам не позволит зря разбазаривать народное добро.
- Хорошо говоришь боцман, умный слово сказал, - удовлетворенно соглашается электрик.
- Ну, Аметов, похвалил. Спасибо, брат.
- Зачем спасиба? Это я спасиба говорю.
Вскоре катер выглядел, как игрушка. Подводная часть темная, верхняя часть окрашена шаровой краской установленного колера, почти под цвет моря, чтобы меньше был катер заметен для противника. А между ними четко отбитая белая полоса - ватерлиния.
- Давайте у иллюминаторов наведем белые круги, - предложил комендор Еремкин. - Уютно будет и как-то по-домашнему.
- Отставить, - возразил боцман. - Никаких петухов. Военный корабль - не прогулочная яхта. Вид у него должен быть строгий.
На верхней палубе Красанов, Соловьев и помфлагхим Букин плели маты и кранцы. Работа эта была кропотливая и требовала, немалого умения и сноровки, а потому боцман особенно тщательно проверял ее, а временами подсаживался и сам показывал, как делается хорошая оплетка для кранца.
- Конечно, - говорил он, - можно было бы элементарно решить эту задачу. Найти старые автомобильные шины, закрепить к ним концы - и кранцы готовы. Но мы ведь не какой-то портовый буксиришка, а боевой корабль, торпедный катер. На нашем корабле все должно выглядеть красиво. В том числе и ваша шевелюра, товарищ Красанов.
Красанов обиделся было, но потом раздумал сердиться и ответил коротко:
- Сегодня постригусь, боцман.
- И правильно, что не откладываешь. К спуску катера все должно быть в ажуре.
Сам спуск прошел довольно быстро и, к некоторому разочарованию Сергея, буднично. К берегу, где на блоках стояли катера, подошел плавкран, под катер в двух местах завели стропы, подложив под них деревянные подушки. Кран напряг жилы тросов и легко оторвал катер от блоков. Хобот крана пополз в сторону моря, и вскоре катер уже завис над водой. Инстинктивно Сергей напрягся, стараясь не пропустить момента касания днищем поверхности, как будто от этого что-то зависело.
- Майна помалу, - скомандовал флагманский механик Греков крановщику, репетуя команду движением ладони.
Катер медленно стал снижаться. А минуты через две он уже спокойно коснулся воды и, осев, застыл с заметно приподнятой над поверхностью ватерлинией. Это понятно; ведь на катере не было имущества, торпед и команды. Используя оттяжки, как швартовые концы, Литовцев и Красанов уже подтягивали катер к пирсу.
И вот уже весь экипаж в отстиранном и отглаженном рабочем платье построился на баке и Стрелков, волнуясь, хриплым голосом подал команду:
- На флаг! Смирно!
Выждав несколько секунд, он любовно оглядел катер и экипаж, застывший в строю, напряженным голосом, негромко, но внятно скомандовал:
- Флаг поднять!
Боцман Литовцев, мелко перебирая фал, медленно поднял флаг до упора в нок флагштока, бережно расправил полотнище. Легкий бриз колыхнул его - и над голубой полоской на белом фоне флага ярко загорелись красная звезда и серп с молотом.
- Вольно!
Катер легко покачивался на ряби бухты, а по пирсу уже спешил к нему Быков.
Для Стрелкова и всего экипажа начинался новый этап в жизни и службе.
БУХТА ОДИССЕЯ
После спуска катера каждый день для Стрелкова стал еще более насыщенным и интересным. В текучке дел ему трудно было выбрать минуту, чтобы написать письмо. И все же пять писем уже ушло в Ленинград. А ответа все не было и не было.
И, наконец-то, пришло первое письмо от Кати. Сергей обнаружил его на тумбочке, когда заскочил в общежитие после ужина. Он с умилением вглядывался в знакомый почерк с округлыми буквами. А слова были тоже родные. Катя писала:
"Милый мой Одиссей!
Вот и дождалась я от тебя весточки. Как же долго добирался ты до своего любимого Тихого океана. Я мысленно представляю твою бухту и уже окрестила ее - "Бухта Одиссея". Она вся голубая-голубая, в полукольце крутых зеленых склонов. Я слышу гул торпедного катера, уносящего тебя в океан. А ты с командирского мостика машешь мне рукой и я, как Пенелопа, готова ждать тебя всю жизнь.
Нет, ждать я не хочу! Лучше ты уходи ненадолго, чтобы мы чаще радовались встречам.
Вчера была у тети Маши. Прибежала поделиться своей радостью и прочесть ей те немногие строки твоего письма, которые можно читать не только мне. Тетя Маша выслушала внимательно и сурово заявила: "Прыток он не в меру. Кончай-ка, девонька, скорей свои дела да поезжай к нему. Очень ты ему нужна сейчас. Передай, что тетка о нем помнит, не грех написать бы ей хотя бы пару строк".
А потом пришла почта, а с ней и твое письмо к тете. Тут она даже прослезилась. "Помнит все же, постреленок, тетку свою". Я ей сказала, что ты уже давно не постреленок, а боевой командир, на что она ответила: "Это для кого как".
Какой ты все же молодец! И я так тебя люблю. Скорей бы уж к тебе. Пока пишу коротко, спешу отослать. Но скоро завалю тебя письмами, приготовься к этому.
Целую тебя.
Твоя Пенелопа!"
Сергей прятал и снова доставал письмо, перечитывая его несчетное число раз, с нежностью вспоминая Катюшу. "Пенелопа, выдумщица ты моя маленькая. И все так хорошо придумала. Бухта Одиссея. Теперь и я так буду называть ее. А тетя Маша-то, гляди как развоевалась. Поезжай, и все тут. Правильно думает тетка, в корень зрит".
Сколько помнит себя Сергей, тетя Маша была командиршей. Даже странно было видеть, что у мамы, тихой и мечтательной женщины, такая практичная и боевая сестра. Когда она приходила к ним в дом, еще в то далекое довоенное детство, сразу раздавался ее повелительный и хозяйский голос. "Ты чем это, Шура, сыновей кормишь сегодня? Опять суп-брандахлыст? Этак они у тебя совсем захиреют. Им мясо надобно, щи наваристые. Мужики ведь, воины будущие".
А "воины" с опаской, но влюбленно смотрели на бойкую тетку. Они уже знали, что вслед за "проработкой" она перейдет к делу. И что вкусные, наваристые щи и огромные котлеты с жареной картошкой появятся на столе. Это тетя Маша умела делать. И будущие воины отдавали должное кулинарному искусству тетки, уписывая все с большим аппетитом. Мясо она приносила с собой, а картошка с капустой были и дома.
Братья, Сережа и Саша, были погодками и совсем не похожими друг на друга. Они рано лишились отца, и мать, худая и болезненная женщина, с трудом поднимала ребят. Отсюда и мясо на столе было редким. Разве что тетя Маша расщедрится. Тетка жалела ребят и старалась подкормить племянников, но у нее хватало своих дел: семья, хозяйство (она жила за городом, имела огород и кое-какую живность), работа на железной дороге, где у них с мужем был свой участок, который надо было содержать в исправности, - все это не оставляло времени на частые посещения сестры. И все же дважды в месяц она наведывалась в город, притаскивая каждый раз увесистые кошелки "племянникам на вырост".
Сергей крепко любил свою тетку, и она отвечала ему тем же, однако не упуская случая покомандовать и "вразумить юного фантазера" нужным советом.
Появление Кати тетя Маша приветствовала и, как ни странно, вела себя с ней очень почтительно. Видимо, чувствовала огромную внутреннюю силу этой маленькой миловидной девушки, так рано оставшейся сиротой. Но она сумела окончить школу, а вот теперь уже и институт, считай, за плечами.
- Эх, хороша тебе девка попалась, Сережа, - нет-нет да и повторяла она. - Смотри, не упусти, другую такую не найдешь. Маловата, конечно, росточком. Так вот ведь и я невысока, а чем не тетка?
- Вы не просто тетка, - смеялся Сергей. - Вы - клад. Таких теток нет ни у кого.
И он обнимал тетю Машу, а та отмахивалась, но таяла и радостно-ворчливым тоном прибавляла:
- Конечно, я проста, без особого образования, не то что ты с Катей, но ведь люблю же я вас, чертей.
"Хорошие они у меня обе, - растроганно подумал Сергей. - Вот бы сразу и приезжали вдвоем. Небось, тетке тоже интересно будет побывать на краю света, ведь за всю свою жизнь она дальше Москвы и не ездила".
Сергей аккуратно спрятал письмо во внутренний карман кителя, а через минуту вновь читал его и мысленно уже встречал своих дорогих на владивостокском вокзале.
А за окном, внизу, синела его бухта. На очередное обеспечение торпедных стрельб в полигон уходил корабль-цель, и маленький буксиришка старательно тащил огромную баржу к хозяйственному причалу. Все шло своим чередом, и в этой жизни у Сергея было свое определенное место.
Бухта стала теперь ему еще ближе, ведь это сама Катя в честь его назвала ее бухтой Одиссея.
ПЕРВАЯ АТАКА
Раннее утро. Солнце едва показалось из-за сопок, и золотые блики легли на гладь бухты. Прошла полоса туманов над дальневосточным побережьем, и наступили ясные погожие дни августа. Сейчас бы валяться где-нибудь блаженно на пляжном песочке под жарким солнышком. Или нырять за морскими звездами и ежами, собирать диковинные ракушки и, подставив их к уху, слушать, как шумит внутри неугомонное море. Радоваться жизни, миру и покою.
Однако некогда думать об этом. Сегодня торпедные стрельбы! И когда за плечами у тебя всего двадцать с небольшим, да училище и курсантские практики, а все остальное - впереди, то первый выход в качестве командира катера на торпедные стрельбы - это событие! Но не дрейфь, лейтенант, даром что ли учили тебя опытные наставники? Оправдай их доверие!
Капитан 3 ранга Турков перед выходом в море еще раз собрал всех молодых лейтенантов в курилке, на "малый хурал", как он пошутил. Окинув цепким взглядом новое пополнение своего дивизиона, он провел последний инструктаж.
- Итак, отряд боевых кораблей "противника" обнаружен в нашем районе… Задача - под прикрытием дымовой завесы, это поручается вам, лейтенант Иванов, - обращается он к Борису, - выйти в атаку в составе дивизиона. На головном катере буду я. Второе звено нанесет удар по центру вражеского отряда. А вы, - кивает он в сторону Стрелкова, - обеспечите прикрытие кормового сектора. В целом веер наших торпед должен захватить все корабли отряда, с учетом их возможного маневрирования курсами и ходами.
Стрелков мысленно представил: мощный многоторпедный веер перекрывает всю площадь, на которой отчаянно маневрирует, мечется, ведет ураганный артиллерийский огонь отряд боевых кораблей "противника"; пенные росчерки торпед неумолимо пересекают курсы вражеских кораблей, прямо под их килями, выходят из строя "подбитые врагом" наши катера, а остальные, смыкая строй, продолжают лихую атаку, завершая ее точными торпедными ударами.
- А теперь, - продолжает комдив, - давайте сверим часы.
Все снимают свои наручные часы и ждут команды.
- Итак, сейчас будет семь часов пятнадцать минут. Товсь! Ноль!
По команде "Ноль"! все ставят на своих часах семь пятнадцать.
- Товарищ капитан третьего ранга, - удивленно вскидывается Андреевский, - а у вас часы неточные. Я только что проверил свои по радио. Сейчас должно быть семь семнадцать.
Все вопросительно смотрят на комдива, а тот, подавив усмешку, бросает:
- Лейтенант Андреевский, вы поставили на своих часах семь пятнадцать?
- Так точно!
- Вот и запомните, что на флоте самые точные часы у самого большого начальника. А у нас в дивизионе - у меня. А свои часы я сверил с группой наблюдения, которая находится на атакуемых кораблях. Ведомость атаки наших катеров мы должны вести в соответствии с их временем. Разнобоя быть не должно. Кому еще не ясно!
Всем все ясно, но Андреевский не сдается:
- Но ведь Москва… - начинает он.
Комдив не дает ему закончить.
- Москва, дорогой мой, простит нам эту вольность, когда мы вернемся с победой. А теперь по катерам!
Боцмана на катерах опытные. Завидев движение офицеров в сторону пирсов и понимая, что совещание закончено, они машут руками старшинам команд мотористов, а те, не теряя времени, пускают дизеля.
Короткие выхлопы - и вот уже взревели дизеля и катера рвутся на швартовах, дрожа в стартовой лихорадке. Им тоже хочется скорей в море.
Один за другим отдают катера швартовы и согласно походному ордеру вытягиваются в одну линию за катером, несущим на мачте брейд-вымпел комдива. Идут на малой скорости, чтобы не развести волну в бухте.
После поворота на выход в Западный залив катера набирают скорость, постепенно переходя с "малого" на "средний", а затем на "полный" и "самый полный", несутся на зюйд, где предполагается нахождение "противника". Все средства технического и визуального наблюдения в действии. Командиры, боцмана, комендоры и торпедисты пристально вглядываются в даль. На экранах радиолокаторов радиометристы узнают знакомые очертания берегов, мысов, островков, иногда проходящих судов. Но все это не то. А то, чего все ждут, возникает внезапно.