"Три артиста" - забавная песенка. Но Бендер, Джигафаров, Ширшов - славные люди, талантливые люди! Люди - а не "зверки" и не звери.
Обхохочешься… Над Менглетом!
С подвязанным ухом Гафа отправилась в дальнее пошивочное ателье - к вокзалу. И робким (ей несвойственным) голосом попросила сшить мужской костюм. Все размеры - ширина плеч, пояса и рост (метр восемьдесят) - были ею измерены, записаны и отданы портному. Миропольскую узнали. Для кого она хочет сшить костюм - не спросили.
Вскоре Джигафаров - в спортивном костюме букле с накладными карманами, длинный и скромный - вновь шагал вместе с Гафой повсюду.
Я по Путовской прохожу -
И мой "зверок" со мною.
Я в кафетерий захожу -
И мой "зверок" со мною.
Везде, повсюду мой "зверок" и т. д.
Исполнялось от лица Гафы на мотив песни шарманщика:
Везде и всюду я брожу,
И мой сурок со мною…
(Слова Гете, музыка Бетховена, а может быть -наоборот, несущественно.)
Котлован для "Комсомольского озера" вместе с другими комсомольцами города рыли и артисты Театра имени В. Маяковского. Лопатами выгребали землю (работали вручную), долбили киркой, увозили щебень и гальку на тачках. Обжигаясь под солнцем, бегали окунуться в Дюшанбинку. После пекла сунуться в ледяные струи - наслаждение.
"Комсомольское озеро" получилось большое, глубокое. Но, думается, если бы котлован заполнила не вода Дюшанбинки, а водка, поглощенная за время пребывания в Сталинабаде "тремя артистами" и другими, - озеро нужно было бы еще глубже.
У Менглета (еще одна его особенность) - водобоязнь. Котлован для озера он, естественно, рыл. В воду его ни разу не вошел (плавать не умел).
Что раньше появилось у Менглета - "водобоязнь" или "водкоотвращение"? Думается, первое. В детстве тонул. Спасли. Но его до сих пор шарахает от рек, озер и морей. Он, хотя бы для интереса, и в Средиземном море ног не замочил. А бывая неоднократно в санатории "Актер", близко к Черному морю не подходил, и и бассейн его ни разу не заманили. Менглет плавает только в ванне.
В "Комсомольском озере" часто тонули. По пьянке…
Александр Бендер в озере не утонул (умел плавать). Но свой талант актера, юмор, легкость, изящество все же в водке утопил. Жена оставила его. Он жил в Москве, в квартире отчима, с матерью и сестрами, за фанерной перегородкой. Долгое время преподавал во ВГИКе (мастерская С.А. Герасимова) мастерство актера. На занятия являлся всегда чисто выбритым и трезвым. Ученики любили его. С Менглетом больше не встречался, иногда пил с Ширшовым.
Во время войны эвакуированная старая дама, москвичка и театралка, увидела Ширшова в "Женитьбе Белугина" (Островский и Соловьев). И она сказала Солюсу (режиссеру спектакля): "Я видела в "Белугине" Блюменталь-Тамарина, видела (она перечислила имена известных гастролеров, ныне забытых)… - лучше Ширшова никто Андрея Белугина не играл! Он удивителен! И он… не Андрей - он Андрюша Белугин. Он так молод и так непосредствен, что… Ах! Нет слов! Какая будущность у этого славного парня!"
Сашка Ширшов дожил до седин. Гитара его пылилась на шкафу. После пятидесяти лет к струнам он не притрагивался - опухшие пальцы не ворочались! Жил в Москве, в 3-м Михалковском переулке, в однокомнатной квартире (в хрущобах) - одиноко. Пил понемножку - в одиночестве, иногда с Бендером подкармливал зимой снегирей - кормушка стояла за окном.
Александром Григорьевичем Сашка так и не стал. Для актеров Театра на Малой Бронной, где Ширшов прослужил десятилетия, он поначалу был все тем же Сашкой; новые актерские поколения называли его дядей Сашей, дядькой Сашей, дяденькой Сашенькой - с легким оттенком презрения -алкаш!
Его торжественно спровадили на пенсию, наградив буклетом (кожа - тиснение) хвалебных слов и букетом гладиолусов. Все, что он играл, - он играл хорошо.
Успеха сталинабадского Белугина не повторил. Анатолий Васильевич Эфрос в своих спектаклях его не занимал.
Кто сейчас помнит Ширшова? Кто знает хотя бы что-нибудь о нем? Таких раз-два и обчелся.
Кто не знает Менглета? Раз-два и обчелся. А начинали они вместе…
…Жжет солнце. Сияют горные вершины. Миша-рулевой везет трех артистов на Варзоб, на Каферниган - по-над пропастями…
Укусила Бабина собака,
Но состав всегда у них готов -
Три артиста, три веселых друга,
Джигафаров, Бендер и Ширшов!
Обхохочешься!
Глава 13. "У меня бронь"
На таджикской декаде в Москве (апрель 1941 года) почетными представителями от Русского драматического театра имени В. Маяковского были: члены партии Степанова Галина Дмитриевна, Якушев Сергей Ильич и беспартийный Менглет Георгий Павлович.
Столица нашей Родины ликовала!
Жить стало лучше, жить стало веселей. Машины со свастикой на бортах вливались в общий поток движения, ветровые стекла больше не разбивали камнями - исконная дружба русского и германского народов была восстановлена.
Менглет шел на торжественный прием в Кремль с искренним душевным волнением: он увидит Сталина! Не в кино, не на портретах, а живого.
Все правильно.
Дипломатия есть дипломатия.
Мир с Гитлером поначалу трудно было пережить. Но сейчас ясно: главное, чтоб не было войны. Заваруха с маленькой Финляндией - и то сколько горя принесла! Не сдипломатничай Иосиф Виссарионович, не протяни руку дружбы, пусть мнимой, бесноватый фюрер двинул бы войска на СССР. А брат Женька - почти призывного возраста. Даже представить трудно: голенастый Женюрка - завтра призывник? Но теперь о нем можно не беспокоиться. Отслужит срок - и вернется в Воронеж. К родителям. К Майке. Женя всего на двенадцать лет ее старше. Племянница и дядя - приятели…
После декады русских актеров - Менглета, Степанову и Якушева - за успехи в деле развития искусства Таджикистана наградили орденом "Знак Почета". Ширшову привезли в Сталинабад медаль "За доблестный труд". Обиженный, что не отметили "Знаком", Ширшов медаль не носил.
Утром 22 июня Менглет зашел в парикмахерскую побриться-постричься. Услышал: "Война!" - и с намыленной щекой побежал в театр.
На выпуске была премьера: "Золотой мальчик" - о плохой Америке. Роль скрипача, ставшего боксером - "золотым мальчиком" (скрипичное искусство в США никому не нужно, бокс - обогащает), репетировал Миша Джигафаров.
Миша стоял перед алым бархатным занавесом и водил смычком по веревочным струнам. За занавесом Юра Флейфедер играл на скрипке (предполагалось, что гениально).
Менглет вбежал в темный зал, увидел на кровавом фоне лицо Миши, выхваченное прожектором, и закричал:
- Война!
Солюс (режиссер спектакля) сказал:
- Репетиция отменяется.
С кем война - никто не спросил. Все поняли: не с "плохой Америкой" и ее мальчиками, а с другом Сталина - Гитлером.
Миша отложил бутафорскую скрипку и пошел в военкомат (он был военнообязанным). Менглет с Королевой побежали на почтамт. Перевести деньги родителям Жорика и дать телеграмму, чтобы немедленно выезжали в Сталинабад.
…Воронеж бомбили одним из первых. Но семья Менглета вырвалась из дымящейся России без потерь.
В двухкомнатной квартире на улице Орджоникидзе стало тесно и… весело. Екатерина Михайловна не уставала повторять:
- Мы вместе! Вот гуавное.
Мама не выговаривала букву "л", и это всегда забавляло Жорика.
Майка прыгала через скакалочку, играла в классики, то есть опять же прыгала, только на одной ножке.
Екатерина Михайловна кричала в окно:
- Я катык принесуа! Будешь есть, чтоб ты пропауа!
Майка продолжала прыгать!… Она больше всех на свете любила бабушку, но слушалась (не всегда) только деда. С Женей - озорничала. Суровой мамы… сторонилась. И малознакомого папы тоже…
А Менглет, когда дочка засыпала, подходил к ней, смотрел на нее и думал: "Хороша!" Но поцеловать не решался. Чтобы не разбудить.
Сталинабад разбух от эвакуированных. Таджикской речи теперь на улицах совсем не слышалось. Польские евреи заполонили город. Низкорослые, оборванные, грязные (баня - одна, горячей воды часто нет, в санпропускники - по талонам). Работы по специальности не находилось. Профессор из Кракова служил гардеробщиком в Театре имени Лахути. Поэт Грааде - в заморской шинели, застегнутой на все пуговицы (жара - солнце печет!), - где и как служил, неизвестно, но, всегда вдохновленный, он слагал на иврите стихи артисткам Театра имени В. Маяковского.
Рынки кипели, бурлили. Все чем-то торговали. Актер Ленинградского театра комедии Борис Тенин мастерил на продажу деревянные босоножки, актер Театра имени В. Маяковского Валентин Рублевский - спиральки для электроплиток.
Но свет часто гас. Местные и эвакуированные сидели при коптилках - электроплитки были без надобности.
Жорик ничего не мастерил, ничем не торговал - играл спектакли и репетировал. О судьбе Абрама Николаевича Клотца Менглет узнал от артистов Воронежской оперетты, эвакуированной в Сталинабад.
Воронеж непрестанно бомбили. В суматохе и толчее жена, дочь и двое подростков-сыновей Клотца вскарабкались в набитый до отказа вагон. Абрам Николаевич на своих "зеленых ногах" влезть не сумел.
Немцы заняли город.
Покровский собор стал убежищем для многих оставшихся. Спрятался в соборе и Абрам Николаевич. Когда собор очищали от русских "швайн", полицай Виктор Никульников указал немцам на калеку и сказал: "Он - жид!"
Русских свиней выгнали из собора, но никого не убили, а жида Клотца схватили за деревянные "ноги" и с хохотом поволокли по улицам. Больше Абрама Николаевича не видели.
- Мама, - спросил Жорик Екатерину Михайловну, - ты помнишь Витьку Никульникова?
- Помню… - не сразу ответила мать. - Ты с ним все в футбоу гоняу…
- Я с ним вместе и к Абраму Николаевичу приходил… картины его смотреть.
- Ну и что? - У матери было подозрительно равнодушное лицо. - Ну, смотреу?
- Он стал полицаем - это правда?
Откуда мне знать… Свовочь он быу… Хуви-ган… Майчишка.
- Мне воронежцы из оперетты сказали - Витька выдал Клотца немцам.
- Но это же все свухи, Жоринька.
- А ты слышала эти слухи?
Мать отвернулась. Закричала на Майку:
- Иди мой руки, чтоб ты пропауа!
Дни шли - советские войска отступали. Пехота - иногда бежала, двигаясь со скоростью мотовойск.
Но вот что удивительно. Ужасаясь, не понимая, почему "мы" - большинство советских людей объединено в этом "мы" - так трагически позорно отступаем, ни на минуту не сомневались, что "мы" победим. Что Москву не сдадут, а "мы" прогоним немцев и войдем в Берлин! Не сомневался и Георгий Менглет.
…Земля крутилась вокруг солнца, Женя окончил среднюю школу и был призван в армию.
Провожали его на вокзале всей семьей - Екатерина Михайловна, Павел Владимирович, Жорик, Королева и притихшая Майка. Рослый, голубоглазый солдат Евгений Менглет возвышался над всем семейством. Екатерина Михайловна шутила, смеялась, то прижималась лицом к гимнастерке своего солдата, то с озорством отталкивала его:
- Чтоб ты пропау.
Жорик с беспокойством смотрел на мать. Все здесь на перроне плачут, причитают, а мама веселится? И даже… помолодела? На круглом личике разгладились морщины, каштановые волосы завились у висков, голубые глаза сверкают?…
- У меня - бронь! - отвечал Жорик.
У Менглета была бронь. Пленных немцев нескончаемым строем уже провели по улицам Москвы. Но в Киеве ("матери русских городов") хозяйничали немцы. У Менглета - бронь. А Миша Джигафаров в Краснодаре - готовился к отправке на фронт. Дьяконов (рабочий сцены) воюет. Валентин Прожогин на фронте. Боря Гутман, администратор ("хороший человек"), уже убит. Краснощекий, кудрявый, черноглазый мальчик "пал смертью храбрых". Менглет за горами, за долами - играет спектакли. Женя учится на летных курсах - выйдет оттуда ночным бомбардировщиком. А войне не видно конца, но у Менглета - бронь. В Сталинабаде формируются воинские части. Патриотические спектакли нужны воинам, Менглет - нужен театру. Бронь - не стыд, а почетное признание твоей необходимости быть в тылу.
Глава 14 "Нашествие"
Герой пьесы Л. Леонова "Нашествие" (у него есть имя, но назовем его просто Сын) в первом варианте пьесы - "враг народа", возвращается после заключения в родной город, занятый немцами. Обвинение было ошибочным - Сыну есть за что ненавидеть советскую власть. Но, любя мать-родину, он встает на ее защиту. И, выдав себя за вожака подпольщиков, тем самым спасает его и гибнет сам.
Советской цензуре такой вариант не понравился. Леонов конфликт Сына с советской властью заменяет конфликтом со своей совестью. Обвиненный - справедливо - за преступление, совершенное по личным мотивам (ревность), Сын, отбыв срок, попадает в город, занятый немцами.
И… дальше все, как в первом (черновом) варианте. Сын, спасая вожака подпольщиков, погибает сам. Геройской смертью снимает грех с души.
Пьеса Леонова "Нашествие" обошла все театры страны. В Сталинабаде "Нашествие" поставил Олег Солюс.
Сына - нервно, темпераментно, поднимаясь до высокой трагедии, - играл Сергей Якушев.
На смотре молодых режиссеров "Нашествие" в постановке Солюса заметили, отметили, а режиссера наградили шестимесячной стажировкой в Московском театре сатиры, где Олег и прижился.
На фронте Олег не был…
Как- то одна влюбленная в него женщина спросила Олега:
- Почему ты не на фронте?
- Я не могу убить и воробья! Стрелять в людей я не могу.
Странный ответ! Непротивленец? Толстовец?
- Призовут - пойду! Добровольцем не пойду! - сказал Олег бестактной влюбленной.
Через десятилетия, когда Олежка "золотые рожки" стал седым "паном Пузиком" (телесериал "Кабачок "13 стульев"), по радио и в центральной прессе сообщили о деле "таможенных чиновников", сфабрикованном ЧК. Все его участники - за шпионаж в пользу Британии, США, Антанты - были приговорены к высшей мере. Но милостивая советская власть некоторым из обвиняемых, в том числе "шпиону" чиновнику Павлу Солюсу, "вышку" заменила лагерями. "Перестройка" - всех реабилитировала. Старая приятельница Олега, та самая, что в молодости была влюблена в него, а сейчас тоже проживала в Москве, набрала знакомый номер телефона.
- Олег Павлович, - сказала она, - можно задать тебе один вопрос?
- Ты мастер задавать вопросы, отозвался Олег. - Задавай!
- Павел Солюс, таможенный чиновник, - твой отец?
- Как вы мне все надоели! - закричал в трубку Олежка. - Конечно отец!
- А ты дождался его возвращения?
- Чьего возвращения?
- Отца. Ему же "вышку" заменили лагерями?
- Их всех расстреляли!
- Что?! А по радио передали…
- Вранье! Расстреляли всех, и отца тоже.
- А ты знал об этом? Олег… засмеялся:
- А ты как думаешь?
Старая приятельница положила трубку на рычаг. Знал. И никому никогда ни слова. Всю жизнь. До седых волос. До реабилитации их всех - которых расстреляли.
…Отца Олег не помнил. Был мал. Максим подросшему Олегу об отце рассказал. В буйных припадках Максим бегал по комнатам с ножом - грозился зарезать… Ленина… Дзержинского… неведомых "исполнителей". Домочадцы ловили Максима и связывали.
Что писал в анкетах об отце Олег? Не знаю. Думаю, полуправду. "Мать - вдова служащего. Отец умер от голода в 1919-м. Я его не помню".
Олега Солюса советская власть не угнетала. Он вырос не антисоветчиком (как Петр Ершов). Ставил советские пьесы, играл в советских пьесах, во "Фронте" А. Корнейчука - замечательно - сына генерала Горлова, солдата, погибшего из-за преступной тупости отца.
Нацизм, как всякому нормальному человеку, казался Олегу безумием.
Но в военкомат Олег не побежал. "Призовут - пойду! Не призовут - не пойду…" Если бы Олега призвали - уверена, звания русского солдата он бы не запятнал. Но Солюса Олега Павловича - сына "врага народа" - не призвали.
Менглет в дни реабилитации таможенных чиновников Олегу не звонил. Но при встрече сказал:
- Опять соврали!
- Опять, - ответил Олег.
Менглету об отце Олега давно было все известно. Известно еще со времени расстрела "шпионов-диверсантов", "причастных" к убийству Кирова.
- Они такие же "шпионы", как мой отец! вдруг выпалил Олежка и выдал Жорику об отце все, что знал сам.
Менглет вместе с Олегом молчал об его отце. До седых волос - молчал.
Глава 15. Фронт
Во "Фронте" А. Корнейчука Менглет играл Крикуна. У всех персонажей в этой пьесе (Горлов, Огнев и другие) фамилия определяет сущность образа, Крикун (журналист) до хрипоты кричит, превознося генерала Горлова. Крикун роль остросатирическая, предвестник сатирических масок, созданных Менглетом впоследствии. Менглет отнесся к Крикуну беспощадно. "Крикуны", сидящие в зале, узнавать себя не желали, смеялись и аплодировали.
Но Крикун - роль не главная. И замена, пусть не в том же качестве, "Фронт" под удар не ставила. В "Нашествии" Олег Солюс Менглета не занял, "Без вины виноватые" идут редко, "Похищение Елены" отыграли. Менглет уже не исполняет обязанности главрежа, главный режиссер теперь Вениамин Яковлевич Ланге. Но бронь - крепка. Менглета из театра не отпустят. А жить за пять тысяч километров от Москвы, от Воронежа он просто больше не в состоянии. "Ночной бомбардировщик" - Женька, каждую ночь вылетая, может не вернуться, а старший брат!… Он уже стал огрызаться на Валю, на мать, чего с ним раньше никогда не случалось. Он весь прокурен. Если бы мог - запил! Но пить он не может - так его дурацкий организм устроен.
Как же освободиться от брони? Как? Ему тридцать лет, а воинской специальности никакой! Мама ночами не спала, и Жорик не спал, думал: в Сталинабаде он все-таки нужен! "Союздетфильм" эвакуирован из Москвы сюда, за пять тысяч километров. Киноактеры призывного возраста и его ровесники не занимаются самоедством: "Почему я не на фронте?"
Алексей Консовский - счастлив. Влюблен в свою разноглазую (один глазок карий, другой - голубой) жену - очаровательную Веру Алтайскую. Начали снимать фильм "Лермонтов", и Консовский - Мишель Лермонтов - счастлив. Здесь, за горами, за пять тысяч километров от Москвы.
Менглета пригласили на роль князя Васильчикова, значит, и детфильмовцам Менглет нужен.
Васильчиков - кавалергард. Менглет в пору поголовного увлечения "конным спортом" конником не стал. Но в кино вскочить на коня должен был не Менглет, а князь Васильчиков, и Васильчиков Жорик, спросив, с какой стороны подходить к лошади и какую ногу вдевать в стремя, вскочил в седло… и поскакал!
- Жорка на Жорке! - хохотали актеры. (У послушной спокойной лошадки была кличка Жорка.)
Пришла весна 1943-го. На Ленинской вновь зацвела белая акация, воздух был одурманивающе сладок. Шумели весенние ливни, арыки наполнились белыми лепестками… Белели вершины гор… Менглет отснялся в "Лермонтове", и мысли о фронте - не театральном, а таком, где убивают всерьез, - вновь охватили его. Как туда попасть?