Сюжет пьески "Спасибо за внимание" незамысловат. Лейтенант приезжает с фронта к своей невесте, а соседям хочется поговорить с фронтовиком, и под разными предлогами они то и дело приходят к девушке. Только лейтенант протянет руки, чтобы обнять любимую, - кто-нибудь из соседей тут как тут! Срок побывки истекает, лейтенанту нужно уезжать. "Спасибо за внимание", - говорит в финале польщенный вниманием, но все же огорченный лейтенант. Ему так и не удалось побыть с любимой наедине…
Невесту лейтенанта играла Митяшка… И каждый раз, обнимая ее, лейтенант - Менглет испытывал легкое сладостное волнение. На миг к нему прикасалась юность, на миг Менглет чувствовал себя двадцатилетним… Это не было интимным театром для двоих.
Во время ежедневных переездов Менглет не подсаживал Митяшку на платформу "студебеккера", не снимал с платформы - это проделывал ее муж, Яшка. И даже если Митяшка оказывалась рядом в машине, при толчках на ухабах Менглет не хватал ее (как бы случайно), чтобы поддержать. Нет. Ему это и в голову не приходило.
За сутки спектакль-концерт повторялся три-четыре раза.
Легкое, сладостное волнение повторялось, не исчезало.
Иногда, обнимая "невесту", Менглет шептал ей: "Митяшка…" "Что… Георгий Павлович?" - шептала она, краснея.
Лейтенант - Менглет не отвечал.
"Спектакль-концерт "…" включал самые разнообразные номера: скетчи, построенные на легко узнаваемом военно-бытовом материале, танцы, музыкальные сценки, такие, например, как "Музыкальное письмо", пользовавшееся неизменным успехом. Номер строился на том, что юная Шагодат Сидикова, талант которой сочетал лиризм и задушевность с восточным лукавством, просунув голову в отверстие огромной граммофонной пластинки, проникновенно читала письмо к своему любимому на фронт. Заканчивался номер так, что даже бывалые солдаты, не стесняясь, утирали слезы".
…Был еще один номер (Менглет о нем забыл упомянуть), включенный в программу по настоянию приемной комиссии: подлинный документ - речь матери Зои Космодемьянской. Галя Степанова - специалист по матерям (мать сыновей-героев в "Славе", Кручинина - мать Незнамова и так далее) - накидывала на голову траурный кружевной платок и, пылая щеками, требовала отомстить за ее дочь Зою. Трагический документ-монолог выбивался из общего комедийно-лирического настроя программы, и Жорик думал: "Как-то неловко получилось - мы Космодемьянскую без ее разрешения в эстрадного автора превратили". Галя никакой неловкости не ощущала и, поклонившись на аплодисменты, гордо уходила за ширмы.
"Всегда с удовольствием встречали солдаты выступление великолепного комика Мирбобо Зияева, наделенного редкой непосредственностью, обаянием, народным юмором. Пользовалась успехом и лирическая комедия "Душа героя" в исполнении драматического актера Ивана Гришина и яркой комедийной актрисы Маргариты Волиной. Подолгу не отпускали со сцены исполнительниц прославленных народных танцев Истат Баракоеву и Сарвар Ниязову. Заметное место в спектакле занимали интересная характерно-комедийная актриса Галина Степанова, превосходная чтица, к тому же обладавшая хорошими вокальными данными Валентина Королева, остроумный изящный актер и режиссер Александр Бендер, совсем молоденькая Ольга Митяшина, артист Воронежского театра оперетты Александр Гордон. В труппу входила также певица Евгения Левенцева и талантливый композитор, пианист и аккордеонист Генрих Вагнер.
Свой первый фронтовой спектакль мы сыграли, еще не доехав до места назначения. Нас остановили бойцы танкового гвардейского корпуса:
- Давайте концерт!
Усталые, оглушенные все нарастающим гулом артобстрела, мы были в полной растерянности. Но гвардейцы - народ решительный. Они быстро устроили сцену между двух стогов сена, неизвестно как уцелевших в голом, выжженном поле. Подходившие бойцы рассаживались на земле, ждали. Мы решили не ударить в грязь лицом и дать свой первый концерт при полной выкладке. Расставили свои ширмы, переоделись в концертные костюмы. Начали…
Концерт шел под непрерывный смех зрителей и нудный, свербящий звук немецких самолетов.
После спектакля - оглушительное, гвардейское "ура!".
Нет, нужны и смех и шутка, мы убеждались в этом на каждом выступлении, в каких бы условиях нам ни приходилось играть.
Впрочем, иногда нам приходилось и отказываться от них.
Армия Крылова. Танковый корпус. Мы едем на передовую! Едем дорогой, которая простреливается врагом. Все гудит. Небо багровое - пожары. По дорогам и вокруг - разбитые машины, орудия. Окопы. Мы на передовой.
Играем в окопах скетчи, стоя на коленях. В полный рост вставать нельзя. Тревожно. Нас - артистов - пятеро, зрителей снайперов - двое. На расстоянии ружейного выстрела от фашистов. Через наши головы - артиллерийский огонь.
Выступили - перебрались в соседние окопы. Опять играем на коленях, поем под сурдинку. Тихо вторит аккордеон.
Впечатление таинственности. Высокое эмоциональное напряжение.
Сопровождающий нас офицер командует:
- Сейчас сыграете только маленький скетч. Женщинам лучше не ходить (т. е. не ползти!).
И опять тот же отзвук в сердцах бойцов, те же сияющие лица, блестящие радостью глаза…
Во время войны я всем своим существом чувствовал потребность людей в искусстве, жажду смеха. Я это говорю не как артист Театра сатиры, который исповедует смех, - нет, тогда я был артистом драмы. Я видел, что смех вдохновлял, мобилизовывал, вселял жажду жить даже в тяжелораненых, заставлял вспоминать о мирной жизни и с еще большей силой ненавидеть фашистов, драться, освобождать, защищать, побеждать! Эта неистребимая, вечно живая любовь к шутке, к острому слову неопровержимо утверждала духовную крепость народа. Никакие дискуссии о необходимых жанрах и формах искусства не были так убедительны, как практика фронтового театра, как реакция фронтового зрителя".
…Пока ночевали в солдатских палатках, в заброшенных клубах и школах - никто не чесался. В избах освобожденных сел - набрались вшей. Избавиться от них не было возможности. На постирушки в речушках вши плевали, размножались и кусались.
Искусанные актеры - чтобы не плакать - забавлялись.
- Я сегодня поймал самца! - говорил Жорик. - Он на меня посмотрел такими глазами!…
- Убей немца! Где ты его ни увидишь, там ты его и убей! Вошь - немецкий сатрап! Ты убил его?
- Посадил на лист лопуха - пусть переквалифицируется в травоядное…
Переезд на второй концерт. Пыль, жарища. Майка (Жорик называл жену Шурки Бендера Почесуй - насекомые как-то особенно ее любили) сует руку за пазуху.
- Поймала, Почесуй? - любопытствует Жорик.
- Да!
- Покажи!
Почесуй- Майка "показывает".
- Тоже самец! - констатирует Жорик. - Убьешь его?
- Не могу… Я выкину его за борт.
- Ты сошла с ума! Он разобьется о камни!
- Эх, дороги, пыль да туман!…
Майка "бросает" вон из машины "сатрапа".
Жорик свесился за борт:
- Приземлился на ноги. Догонит? Догоняет! Шофер, нажми на акселератор - догонит!! Отстал…
Все довольны и даже чешутся меньше.
Исчезли вши только после краткого отдыха в Москве. Не впустив актеров в гостиницу Дома Красной Армии, их сначала повели в преисподнюю - санпропускник, размещенный в подвале. Жара. Темень. Пар. Ад! Пропарили тела. Прожарили одежду. Вышли на свет не вшивые, счастливые - и все улыбались, как Жорик.
Перед отправкой на фронт получили валенки и новехонькие белые полушубки. Митяшка сразу превратилась в Снегурочку, Королева - в Снежную королеву, а Степанова - в Фальстафа!
Пусть я Фальстаф, - говорила Галя, - зато мне тепленько…
…В составе театра произошли некоторые изменения. Выбыла Майка (Почесуй). Ее затребовал Сталинабад - на роль Мирандолины в "Хозяйке гостиницы" К. Гольдони. Взамен ее прибыла Сара Косогляд. Фронтовой театр от этого не пострадал, а выиграл.
Сарра, в отличие от Майки, обладала отличными вокальными данными и часто пела (под аккомпанемент Г. Вагнера) в эвакогоспиталях для тяжелораненых.
"Для нашей второй поездки на фронт мы, кроме спектакля-концерта "Салом, друзья!", подготовили сокращенный вариант спектакля "Без вины виноватые" А.Н. Островского. Этот спектакль предполагалось играть на более или менее приспособленной сцене, в тех случаях, когда наши зрители будут располагать достаточным временем.
Вслед за советскими войсками - мы в Белоруссии, в Могилевской области. В комендатуре получаем новый маршрут и грузовик. Только отъехали - дом комендатуры взлетает на воздух.
Концерт в открытом поле. Мороз. Страшнейший ветер. Машины маскируются. Играем на передовой.
Видим: немецкие зенитки стреляют по нашим самолетам.
На машинах доехали до Ново-Белицы, затем - в Гомель. Два концерта в офицерском клубе.
Остаемся в одном из госпиталей, где дадим несколько концертов. Здесь много пленных фрицев. У них в основном преобладают два состояния души: страх и подхалимство или озлобленность. Пленным приказано вымыть и прибрать помещение для концерта, забить проемы окон фанерой. Один из них входит к нам с вязанкой дров, улыбается подобострастно, охотно заявляет:
"…"Русские - народ отходчивый, к пленным относятся беззлобно. Любят позубоскалить над ними, но и хлебом делятся, и американской тушенкой. Чувствуется моральное превосходство. По-настоящему люто ненавидят, не прощают "…" предателей. "…"
22 февраля. Мозырь на горе. На площади три виселицы: казнены начальник полиции и два полицая. Надпись: "Изменники Родины". У одного из них упала шапка. Валяется. Никто не берет.
Наконец- то приехали в нашу подшефную кавалерийскую дивизию, которая формировалась в Таджикистане. Передали бойцам подарки от Таджикской республики -теплую одежду, белье, валяные сапоги.
Прием блестящий! Здесь мы пробыли двадцать один день. Играли "Без вины виноватые". Удивительная сила заключена в русской классике. Страдания Незнамова, его тоска по дому, по матери в этих условиях преломлялись в какие-то особые, вечные, непреходящие человеческие чувства. Бойцы с напряженным интересом следили за перипетиями судьбы Незнамова, чутко воспринимали слово Островского.
В дивизии было много таджиков, на нашем концерте их с почетом усаживали в первые ряды. С упоением слушали они звуки своих родных музыкальных инструментов дойры и тары, зачарованно следили за изящными танцами, весело смеялись, слушая своих любимых артистов. Но многие плакали. От волнения. От встречи с Родиной".
Москва, краткий отдых. Пахнет весной - сосульки сверкают, - но ветер прохватывает по-зимнему. Менглет еще в полушубке. За три месяца фронтовых дорог полушубок засалился, потемнел - им покры вались, на нем спали в землянках… Другой одежды пока нет, и Жорик в полушубке и в валенках шагает по талому снегу московских улиц к Юткевичу. Фронтовой театр остался должен ему какую-то сумму денег, и Менглет обязан эту сумму ему вручить. Юткевич уже покинул Сталинабад и проживает в своей квартире в престижном доме на улице Немировича-Данченко… От Юткевича - к Дикому! Жорик разговаривал с ним по телефону… Алексей Денисович его ждет! "Ждет!…" "Ждет, ждет", - жвакает талый снег под ногами.
Элегантный Сергей Осипович Юткевич приветливо встретил Менглета. Предложил раздеться, но на его полушубок поглядел опасливо.
Менглет сконфузился. И, стягивая свою овчину, спросил:
- А куда… мне полушубок деть?
- Положите у вешалки… на пол… Я вам… тряпочку подстелю…
Менглет, свернув мехом внутрь полушубок, положил его на тряпку. Полушубок остался лежать, как собака у двери, а Жорик вслед за хозяином прошел в его кабинет. На паркете остались влажные следы… "Мать твою так…" - подумал Жорик. Юткевич - на следы внимания не обратил, предложил сесть. Жорик сел. Все стены - в полках с книгами, а книги все - в пестрых ситцевых переплетах. Авторов по корешкам не распознать. Заметив взгляд Жорика, Юткевич сказал:
- Я все книги отдаю переплетать в ситец. Монтень у меня в зеленом ситчике, Кокто - в голубеньком, Бодлер и Рембо - в розово-синих цветах.
Менглет отсчитал замусоленные купюры. Юткевич, не пересчитывая, взял. Поблагодарил. Менглет встал.
- Я с Алексеем Денисовичем условился…
- Привет и низкий поклон ему. И пожалуйста, передайте Алексею Денисовичу, что его генерал Горлов - это шедевр. Видели?
- Нет еще…
- Рекомендую посмотреть.
- Не премину, - ответил Жорик.
…Предстоящая встреча с Диким - едва Менглет ушел от Юткевича - вытеснила из головы и Монтеня в ситчике, и Кокто, и элегантного хозяина. Спасибо ему за "Салом, друзья!" - он мастер. Ну и пусть наслаждается своим Монтенем.
Жорик знал, что Дикого освободили перед войной. Что его тут же "заграбастал" Театр имени Евг. Вахтангова, что Дикий у них сыграл генерала Горлова - и положил всех на обе лопатки… Знал, что его квартиру на улице Горького, пока он числился "врагом народа", отдали кому-то… Знал, что Дикий вместе с Александрой Александровной живет у Надежды Петровны - тещи. А больше в общем-то ничего не знал.
Оттого, что Жорик у Юткевича не засиделся, он явился в Старопименовский переулок раньше времени. Решил переждать, чтобы быть точным. Но не утерпел - позвонил. Его впустила тощая бледная дама теща. В открытой двери кабинета Жорик увидел тяжелую спину сидящего возле стола человека. Плечи были развернуты, но… напряжены? Менглет замер: "Сейчас Алексей Денисович обернется, и я увижу, как он постарел…"
Надежда Петровна сказала:
- Алеша… к тебе Менглет!…
Дикий обернулся. От сердца отлегло: "Все тот же! Совсем не изменился… Совсем!"
- Менглет?! - крикнул Дикий, вставая. - А я было подумал, - он усмехнулся, - не "ко мне", а;$а мной… кто-то пришел?
- Что за глупости, Алеша! - рассердилась теща.
- Шучу, конечно… - Алексей Денисович обнял Жорика. - Хорош! Обветренный, загорелый, на морозце загорал, да? Надя! Чаю! С вареньем! И Шурка пусть выползет Менглет пришел. А ты, дорогой, славный мой фронтовик, раздевайся! У нас тепло…
Жорик стянул засаленный полушубок и спросил: - А его куда девать? Он грязный…
- На самое почетное место! - распорядился Дикий и взял у Жорика полушубок. - Овчинка не грязная, а фронтовым порохом продымленная.
Дикий растолкал на вешалке одежду, повесил на свободный крюк полушубок и, словно бы приласкав, погладил его.
За чаем о лагере Дикий почти не говорил. Вспомнил с удовольствием, что заключенные называли его Отцом - и уважали за физическую силу. Менглет понял: под Соликамском Дикий был все время на общих работах. "Загорал" - и на морозе, и на ветру - похлеще, чем Жорик. Кто добился пересмотра дела, Дикий не рассказал… Может быть, толком и не знал? Для Жорика было главное - Алексей Денисович не сломлен, не согнут, он все тот же неукрощенный Дикий.
Александра Александровна тоже на лагерные мытарства на сетовала… Но она вся как-то скукожилась… хотя и казалась счастливой. Александра Александровна рассказала: узнав о своей полной реабилитации, Дикий заявил кому надо: "Пока жену не освободят, я из лагеря не выйду". Александру Александровну - освободили. Они вместе из Соликамска уехали в Омск.
Когда вахтанговцы раскрыли Дикому свои объятия - в Москве, до эвакуации в Омск или во время эвакуации в Омске, - Менглет не запомнил. Слова Дикого о генерале Горлове запомнил отлично:
- Я сыграл Горлова - тихо! - сказал Дикий.
- К сожалению, не видел… Но говорят, вы, Алексей Денисович, играете Горлова гениально!
- Я сыграл Горлова - тихо. Ему незачем горло драть. Шепнет - его за километр слышат. Как… Сталина. На Сталина, - произнес Алексей Денисович, -Горлов, конечно, совсем не похож. Он ученик Сталина… Но плохой… ОЧЭНЬ плохой, - с еле заметным грузинским акцентом закончил Дикий. - Понял?
- Да, - сказал Менглет.
Впереди у Дикого были новые ступени восхождения по лестнице славы, у Менглета - новые фронтовые пути-дороги.
"Киев. Чудеснейший город. Сравнительно не разрушен, но Крещатик - вдребезги. Даем концерт за концертом. Такое впечатление, что концерт длится без перерыва весь день: играем на Подоле - для населения, в воинских соединениях, в госпиталях…
От Киева двигаемся на запад. Живем в теплушках. Играем на платформах.
16 мая мы на государственной границе - реке Прут. Метров семьдесят - восемьдесят до отвесного берега. Румыния. Кругом сирень, буйная сирень всюду!
Немцы и румыны не думали сдаваться. Переправа была тяжелой. Эти сутки на государственной границе были для артистов нашего театра одним из самых тяжелых испытаний в нашей фронтовой жизни.
Ночью мы пробрались в наши укрепленные окопы, находящиеся на горном склоне. Хотя возможность попадания снарядов и невелика, но высунуться нет возможности. Просидели всю ночь.
На фронте происходят самые невероятные встречи. На границе с Румынией мы встретились с генералом Г. Шейпаком. Раньше он был военным комиссаром Душанбе".
…Помилуйте, Георгий Павлович! Ну что вы такое сейчас сказали! Не был никогда генерал Шейпак комиссаром в Душанбе! То есть, может быть, он и был комиссаром (не знаю), но только не в Душанбе, а в Сталинабаде! И в 1937 году, когда он стал другом Сталинабадского русского драматического театра, и в момент вашей встречи с ним на фронте Шейпаку и в страшном сне не снилось, что Сталинабад когда-нибудь переименуют в Душанбе. Куда смотрела ваша редактура? Они выхолостили ваши воспоминания, выхолостили ваш юмор, придали вашему лицу - общее выражение, а вы известны "лица не общим выраженьем", и вдобавок раньше времени (задним числом) переименовали Сталинабад в Душанбе. Не вздумайте где-нибудь сказать (написать): "Я работал в Санкт-Петербурге в БДТ"… Это будет такой же нонсенс, как работа военным комиссаром Шейпака в Душанбе в 1937 году.
Шейпак (в Сталинабаде) пил пиво с Ширшовым. Ухаживал за Лидочкой Бергер (в Сталинабаде) и восхищался Саррой Косогляд в "Повести о женщине", ее демоническая внешность сразила Шейпака. И конечно же генерал Шейпак был рад встретить героическую Саррочку среди фронтовых артисток.
И наверное, генерал Шейпак закатил после концерта грандиозный банкет. Генералы и полковники на банкеты не скупились. Вы пили воду и крякали, зато налегали на американскую тушенку. Артисты (и артистки) принимали по сто грамм (и больше) и тушенкой (она называлась "второй фронт") тоже не брезговали.
Первый тост был ВСЕГДА "За Сталина!", второй - "За победу!". Никогда не наоборот, но иногда объединенно: "За Сталина - за победу!"
Что было, то было, Георгий Павлович!
"Здесь, на фронте (Шейпак. - М. В.) командовал дивизией. Он потом, когда все обошлось благополучно, рассказал, какой опасности мы подвергались. Вокруг все гремело. Свист пуль, очереди автоматов, артиллерийский обстрел. Прошло много лет с тех пор, и я могу честно сказать, о чем я вспоминал в те, казавшиеся мне последними, минуты жизни. Я вспоминал не о доме, не о театре - о футболе. В этой игре есть мужество, оптимизм наступления. Это бодрило и придавало силы.
Наши войска с тяжелыми, упорными боями вступили в Румынию. Эти бои в сводке Совинформбюро была названы боями местного значения. Какого напряжения сил, отваги, ума требовали они - эти бои "местного значения"!