* * *
Вчера у меня был НН. Третьяго дня я его просила в записочке передать мне с Алей книги <…>. Вчера утром он их принес.
Всего записывать не буду. Обрадовалась, но с ума не сошла. Он пришел вовремя. Сейчас я отвлечена Вячеславом, Худолеевым, - немножко пьесой, собой, а главным образом женщинами, загадкой женского.
Такие фразы: - "Это у Вас халат?" - "Нет, шаль." - "Она немножко похожа на Вас." - Шаль золотая с бирюзовым, (рыжее золото) - старинная - прекрасная. Если бы из худшей ткани могла бы быть безвкусной. И сейчас еще - цыганский просвет (как привкус.)
Похожа - да - на мою душу сияющую.
Увидев его, поняла, что все-таки - как-то так - по-своему - на копеечку! - любит, во всяком случае помнит. Не удивилась - обрадовалась - повеселела.
И сразу - всё забыв и миновав - о первичный дикарский инстинкт победителя! (я - не побежденная - уже победитель!) - спокойствие, уверенность, - "хочешь, люби, хочешь - нет", готовность к игре: из под угнетавшей его руки укротителя готовность тигра - к прыжку! Желание растравить немножко <…>, желание, чтобы поверил, что не нужен, страх, что поверит.
- "Словом, старайтесь не обижать, не отталкивать слишком. А то ведь - по чести? - зачем Вы мне? Веселиться у меня с Вами не выходит, для веселья у меня есть партнеры веселей…"
- "Для ума - умней", подсказывает он в растяжку - каменно.
И тут я не выдерживаю. Ибо как восторг во мне сильней смущения, так жалость во мне сильнее воспитания! - встаю: он такой высокий - и за это люблю! за то, что подымаю голову! - встаю, беру его обе руки, свожу - прижимаю к губам.
Потом сажусь на парту - он в кресло - держу его руку у щеки - что-то говорим. Я очень спокойна, чувство совершенно чистой совести.
- "Я еще раз Вас хочу попросить: не забывайте, что перед Вами живой человек. Видите: я протягиваю Вам руку на дружбу, я хочу с Вами дружить, но только: не забывайте, что мне от всего больно."
- "Я Вас не обижал."
- "Кому лучше знать: тому кому больно или тому кому не больно? Вы м. б. не хотели…"
- "А я в свою очередь…"
- "Всё, что угодно."
- "Вы просите меня считаться с тем, что я живой человек, а я прошу Вас считаться с обстановкой…"
Я, ebahié: - "Да разве я?!. Да я и так обхожу Вашу комнату на сто верст! - Да разве?!
- "На посторонний взгляд, Вы более, чем считались, но на взгляд более внимательный - угадывающий…"
- "Понимаю! Но позвольте мне Вам ответить…"
- "Лучше не отвечайте!"
- "Нет, не бойтесь, я отвечу очень хорошо. Играешь хорошо только собственные роли. Я не актриса. Видя Вас я не могу скрыть ни смущения, ни радости, т. е. преувеличенного равнодушия. Единственное, что я могу сделать, это продолжать обходить Вашу комнату на сто верст."
- "Ну, предоставим всё это естественной последовательности. - Жизни."
Потом копали книжки - его жадность - моя умиленная ирония (ему сразу 10 лет, мне - 70!), - успокоение его от меня за книгами, мое - от него
- А ведь было же! Ныло же! - Куда ушло? - Была определенная боль в груди - не аллегорическая! - самая настоящая, могу даже указать место, не боль, когда ударишься (та острее и душевно переносней), а другая, бестелесная какая-то, т. е. в другом теле отзывающаяся, - не могу выразить лучше.
Когда зуб болит иногда нарочно бередишь нерв, но в конце концов вскачь к зубному врачу, - ведь не лелеешь боль! - Так и здесь. - Разве я играла?! Ведь я мучилась, места себе не находила, всё бы - чего бы не? - отдала, чтобы не любить, забыть. Значит было!!! - А теперь нет.
Начинается с головы, падает на сердце, завладевает всем существом - стихи, бессонные ночи, необходимость умереть! - и вдруг: человек в комнате, любит (предположим) - куда ж это всё уходит? Мне нужно так: если не нравлюсь, отталкиваюсь, если нравлюсь, несусь к человеку, если отталкивает - рвусь, если возвращается - недоумеваю [12; 175–175].
* * *
Москва, 31 го мая cm. cm. 1920 г.
НН!
Мне так - так много нужно сказать Вам, что надо бы сразу - сто рук!
Пишу Вам еще как не-чужому изо всех сил пытаюсь вырвать Вас у небытия (в себе), я не хочу кончать, не могу кончать, не могу расставаться!
У нас с Вами сейчас дурная полоса, это пройдет, это должно пройти, ибо если бы Вы были действ<итель-но> таким, каким Вы сейчас хотите, чтобы я Вас видела (и каким Вас - увы! - начинаю видеть!), я бы никогда к Вам не подошла.
Поймите! - Я еще пытаюсь говорить с Вами по человечески - по своему! - добром, я совсем Вам другое письмо писать хотела, я вернулась домой, захлебываясь от негодования - оскорбления - обиды, но с Вами нельзя так, не нужно так, я не хочу забывать Вас другого, к к<отор>ому у меня шла душа!
НН! Вы неправильно со мной поступили.
Нравится - разонравилась, нужна (по Вашему: приятна) - неприятна, это я понимаю, это в порядке вещей.
И если бы здесь так было - о Господи, мне ли бы это нужно было говорить два раза, - один хотя бы?!
Но ведь отношение здесь шло не на "нравится" и "не нравится" - мало ли кто мне нравился - и больше Вас! - а книжек я своих никому не давала, в Вас я увидела человека, а с этим своим человеческим я последние годы совсем не знала куда деваться! Помните начало встречи: Опавшие листья? - С этого началось, на этом - из самых недр, - до самых недр - человеческом - шло.
А как кончилось? - Не знаю - не понимаю - всё время спрашиваю себя: что я сделала? М. б. Вы переоценили важность для меня - Ваших рук, Вашего реального присутствия в комнате, (осади назад!) - эх, дружочек, не я ли всю жизнь свою напролет любила - взамен и страстнее существующих! - бывших - небывших - Сущих!
Пишу Вам в полной чистоте своего сердца Я правдива, это мой единственный смысл. А если это похоже на унижение - Боже мой! - я на целые семь небес выше унижения, я совсем не понимаю, что это такое. Мне так важен человек - душа - тайна этой души, что я ногами себя дам топтать, чтобы только понять - справиться!
Чувство воспитанности, - да, я ему следую, - здравый смысл, да, когда партия проиграна (раньше, чем партия проиграна), но я здесь честна и чиста, хочу и буду сражаться до конца, ибо ставка - моя собственная душа!
- И божественная трезвость, к<отор>ая больше, чем здравый смысл, - она-то и учит меня сейчас: не верь тому, что видишь, ибо день сейчас заслоняет Вечность, не слышь того, что слышишь, ибо слово сейчас заслоняет сущность.
Первое зрение во мне острее второго. Я увидели Вас прекрасным.
Поэтому, минуя "унижение" - и - оскорбления всё забывая, стараясь забыть, хочу только сказать Вам несколько слов об этой злополучной книжечке…
Стихи, написанные человеку. Под сеткой стихотворной формы - живая душа: мой смех, мой крик, мой вздох, то, что во сне снилось, то что сказать хотелось - и не сказалось, - неужели Вы не понимаете?! - живой человек - я. -
Как же мне всё это: улыбку, крик, вздох, протянутые руки - живое!!! - отдавать Вам, к<оторо>му это нужно только как стихи?!
- "Я к этой потере отношусь не лирически", а стихи-то все, дар-то весь: Вы - я - Вам - мое - Вас… Как же после этого, зачем же после этого мне Вам их давать? - Если только как рифм<ованные> строки - есть люди, к<отор>ым они более нужны, чем Вам, ибо не я же! - не моей породы поэты - Ваши любимые!
То же самое что: тебе отрубают палец, а другой стоит и смотрит, - зачем? Вы слишком уверены, что стихи - только стихи. Это не так, у меня не так, я, когда пишу, умереть готова! И долго спустя, перечитывая, сердце рвется.
Я пишу п. ч. не могу дать этого (души своей!) - иначе. - Вот. -
А давать их - только п. ч. обещала - что ж! - мертвая буква закона. Если бы Вы сказали: "Мне они дороги, п. ч. мне"…, - "дороги, п. ч. Ваши", "дороги п. ч. было"…, "дороги, п. ч. прошло", - или просто: дороги - о, Господи! - как сразу! как обеими руками!
- А так давать, - лучше бы они никогда написаны не были!
- Странный Вы человек! - Просить меня переписать Вам стихи Д<жалало>вой - привет моей беспутной души ее беспутной шкуре.
Зачем они Вам? - Форма? - Самая обыкновенная: ямб, кажется. Значит, сущность: я. - А то, что Вам написано, Вами вызвано, Вам отдано, - теряя это (даже не зная - что, ибо не читали) Вы не огорчены лирически, а просите у меня книжечку, чтобы дать мне возможность поступить хорошо. - Не нужно меня учить широким жестам, они все у меня в руке.
- Как мне бы хотелось, чтобы Вы меня поняли в этой истории со стихами - с Вами самим!
Как я хотела бы, чтобы Вы в какой-нибудь простой и ясный час Вашей жизни просто и ясно сказали мне, объяснили мне: в чем дело, почему отошли. - Так, чтобы я поняла! - поверила!
Я, доверчивая, достойна правды.
Устала. - Правда как волна бьюсь об скалу (не нелюбви, а непонимания!)
- И с грустью вижу, насколько я, легковесная, оказалась здесь тяжелее Вас.
МЦ.
- И на фронт уходите и не сказали. -
Так, выбившись из страстной колеи,
- Настанет день - скажу: "Не до любви!"
Но где же на календаре веков
Тот день, когда скажу: "Не до стихов!"
* * *
(Можно было бы - обратно!) <…>
* * *
Встреча с НН. в саду. Мой лепет про покойника (выдумала вчера, всю ночь хохотала одна - вслух - до утра - не могла спать!)
- НН, у меня есть к Вам маленькая просьба: у одной моей знакомой дамы умер муж, - и вот - ее выселяют с квартиры, не могли ли бы Вы взять его к себе - пока - потом, когда она найдет квартиру, она опять его возьмет…"
(Говорила, сдавливая, проваливая смех в горло, потому - робко - неуверенно - естественно, точно стесняясь.)
- "Т. е. кого - его?" (Пауза) - "Покойника?"
- "Да."
- "Во первых я здесь сам живу без прописки, во вторых - куда же я его помещу?"
- "Я думала, - в проходной комнате."
- "Т. е. там, где я развешиваю хлеб?"
- "Да. - Не надолго, на неделю, она наверное скоро найдет квартиру."
- "Но он в неделю отравит мне весь воздух. Нет, не могу, отказываюсь."
- "Я так и думала", (и, не унывая:) - "тогда у меня другая просьба: не могли ли бы Вы его нарисовать, так, по памяти?"
- "?"
- "П. ч. карточки нет, а сам он сейчас ужасно непохож. - Так… скомбинировать…" затем, побезумившись, изложила, в чем дело.
- "Я Вам отвечу через 3 дня, п. ч. меня посылают на Зап-Фронт…"
Слушаю, не сморгнув. Сердце рухает.
Говорила ему что-то о Будде, что читала вчера его жизнь, он что-то начал советовать, я: - "Впрочем, особенно я им заниматься не буду!"
Он: - "Конечно! Что Вам - Будда?!"
(Наглость.)
…"Вы мне отравили много прекрасных вещей: Природу - Будду - Марк Аврелия…"
Он, самодовольно: - "А Вы мне - ни одной. Даже Блока отравить не смогли…"
Я, падая с облаков:
- "Я - Блока?!! Да чем же, да как же… Да понимаете ли Вы, что Вы говорите?"
- "Своим ожесточенным восторгом…"
- "Я - кому-нибудь - что-нибудь - отравить?! О, знаете: Вы очень дурной человек!"
- "Я вам говорил, что Вы будете меня очень не любить." Потом - со зла - говорю ему, что выстригла всю его книжку.
- "Жалко. Жалко, что не сдержали обещания - и самой книжки жалко."
- "Я же только написанное, переплет остался, можно вклеить новые листочки."
- "Нет, все-таки будет не то. И весь поступок нестройный: сначала написать, потом вырезать, потом заново написать, опять вырезать… Лирически мне не жаль!"
- "Но я то - сплошь лирика!"
(Вчера у Бальмонта узнала, что меня какие-то "исты" пропечатали на букву е под заголовком: интимисты.)
- "Книжечка была дана Вам с доверием…"
- "Вам больше было дано, Вам душа была дана - с доверием."
- "Я не брал на себя никаких обязательств."
- "Принимая подарок Вы тем самым обязываетесь беречь его…"
- Но иногда дарят то, что ни самому, ни другому не нужно…" (К чести его сказать: эту реплику он проглотил, - или - тогда уж - не к чести - остроумия не хватило! - Жаль - немножко наглости больше - не в счет, а я бы любовалась и быстротой выпада и точностью.) Потом, в комнате:
- "Вам очень скучно?" (Он, прямо глядя в глаза:) - "Нет, не очень." Потом, по какому-то поводу:
- "Нет, я люблю живое и настоящее…" Я, уже искренне смеясь:
- "Господи! У меня сейчас на губах горит…"
- "Скажите, ежели на губах горит…"
(Он или комедьянт - или маньяк - или ничтожество.)
- "Что Вы, в конце концов, думаете обо мне…"
- "По правде сказать - никогда не думал, но еже ли бы подумал, Вы наверное услышали бы много приятного…"
- "Приятного? Я уж и так его сейчас слышу со всех сторон…"
- "Ну, услыхали бы еще от меня…"
Явление его приятельницы. Истерическое поведение, она кого-то не может дождаться, ждать здесь не хочет, уж лучше дома сидеть, книжку читать - голос рвется, как нитка - если придет, угостите редиской, редиска в миске, - реплики НН, уснащенные его обычными: "неприятно", "ежели", "огорчительно" - она потом вернется, дома книжку читать, редиска в миске, - остолбенев, боюсь двинуться - уходит. Через секунду - последним фортелем - "НН! Я уйду и не приду, что взад вперед ходить, лучше совсем не приходить." - Меню обеда, количество порций, упоминание о другом НН - тоже художнике - тоже живущем здесь (даже у моего (хорош - мой!) НН. в комнате) - чувствую что уже схожу с ума - и этот НН тоже не ест селедки. - НН: - "Давайте, я сейчас подумаю"… И я: - "А пока Вы думаете, я пойду. - До свидания."
- Что? - [12; 190–195]
Марина Ивановна Цветаева. Из письма Е. Ланну. Москва, 6 декабря 1920 г.:
Дверь настежь: художник из Дворца (открывший после смерти Ирины серию моего дурного поведения - просто - за сходство с Борисом - как первое, чему я улыбнулась после всего того ужаса).
- "М. И. Я к Вам! Я по Вас соскучился. Можно?" (Когда-то видались три раза в день, теперь не видались с июня, хотя соседи.)
- "Очень рада! Садитесь. Кушать будете?"
- "Все, что дадите!"
Аля: "М.! Он тоже голоден, как смерть!" Я: "Чудесно! Два таких аппетита в доме, - мне больше не нужно! Аля, разжоги!"
И - пошло! - Топлю, колю, пилю, сидят, едят.
- "Аля, мойся!" - К 11-ти мы на улице. - Куда идти? Пошли к Антокольским (соседям, он - поэт и неплохой). Съели очень много черного хлеба и ушли. Оттуда на Арбатскую площадь, - уже 12 ч., оттуда к Скрябиным, оттуда - в 2 ч. по домам.
Сегодня он опять зайдет за мной: неутомимый ходок, как я, мне с ним весело - и абсолютно безразличен. Просто - для не сидения по вечерам в трущобе. - А о сходстве с Борисом - вот что: вьющаяся голова (хотя темная) - и посадка головы, - разлетающийся полушубок - нелепая грандиозность - химеричность - всех замыслов, - обожание нелепости, comme telle - так мы, напр<имер>, в прошлом году всю дорогу из Замоскворечья к моему дому говорили о каком-то баране, сначала маленьком: бяша, бяша! потом он уже большой и нас везет (под луной - было полнолуние - и очень поздний час ночи) - потом он, везя, начинает на нас оглядываться и - скалиться! потом мы его усмиряем, - один бок жареный, едим - и т. д., и т. д., и т. д. - В итоге - возвращаясь каждый к себе домой: хочу лечь - баран, книгу беру - шерстит - баран! печку топлю, - пахнет паленым, - он же сгорбатился - и т. д.
Идем вчера, смеясь, - вспоминаем.
- "Да, но наш баран - все-таки не баран! И в этом наше оправдание", говорит он.
Крылатый баран! - поправляю я и - внезапно - "от нашего барана до Пегаса - один шаг!"
* * *
Простите за всю эту ересь - это для характеристики. Иду вчера и думаю. - "Я дура. Премированная дура. Баран-поддевка - веселье. При чем тут любовь? Зачем всегда это бесплатное приложение? - Моя галантность? - Нет, глупость. - Надо же понять, наконец, что не всякое желание другого - насущное, что есть - в этой области и - м. б. - больше, чем в других - Прихоть. А я, всегда принимающая малейшую причуду другого au grand sérieux - просто дура!"
- Но, дружочек, у меня есть одно оправдание: я невозвратна. Не потому, что я так решаю, а потому что что-то во мне не может вторично, - другие глаза и голос и та естественная преграда, которая у меня никогда не падает - ибо ее нет! - при первом знакомстве, и неизбежно вырастает - во втором. - Точно, заплатив дань своему женскому естеству (формальному!) - я внимательно занимаюсь изучением того, кто передо мной.
И это так невинно, что ни один - клянусь! - ничего не помнит [9; 160–161].
Марина Ивановна Цветаева. Из письма К. Б. Родзевичу. Прага, 24 октября 1923 г.:
Пришел он ко мне впервые непосредственно от той, оторвавшись от нее, случайно встретив меня в гостях, ушел он от меня - непосредственно к ней, оторвавшись от меня, случайно встретив ее на улице.
Потом - его письмо и исповедь - и мое прощение (мой промах!). И после этой склейки (трещины!) - рассказ того: "Вы знаете, почему он к Вам вернулся? П. ч. он в то утро свез ее в больницу, а вечером был у Вас". Мотивировка: "не могу без женщины".
Та умерла одна, томясь по нем, зовя его, завещав ему всё, что у нее оставалось: свои чудные черные волосы.
* * *
Когда, долго спустя, уже давно расставшись, я однажды спросила его: "Но почему же Вы ни разу, ни разу не пошли?" он ответил: - "Раз зашел, она спала, такая тонкая, тонкая куриная шея, - все жилы наружу - я не мог"… И вздохнул.
Рассталась я с ним не из-за себя, а из-за нее, из-за ее одинокого смертного часа, из-за косы, которую он взял как дикарь - трофей, из-за глаз ее, которых я ему не могла простить. <…>
* * *
Человек говорит мне то, что мог бы скрыть (его добрая воля!), человек из жалости (так он говорил) дает нежность, - мне ли судить?! И, наконец, разве эта фактическая измена - не мелочь, и не мелочность ли будет с моей стороны из-за этого - отталкивать? Не будет ли это перенесением отношения исключительно в лежачую плоскость близости - с высот дружбы? Но - ты не пошел к женщине в ее смертный час, ты, два года бывший с ней и - по своему - любивший ее, ничего не увидел, кроме "куриной шеи" - этого я не поняла и, посему, простить не смогла.
И еще: ты скрыл от меня ее существование, заставил меня почти что грабить мертвую - меня, так страдающую от чужой боли, так содрогающуюся от нее! Меньше всего меня уязвило то, что он пришел ко мне "п. ч. нельзя же без женщины". - "На это дело - есть лучше!" Это всё что я ему потом… промолчала. <…>