* * *
Однажды, когда мне было 17 лет, один человек говорил мне, что меня любит. - "Отыщите мой любимый камень на этом побережье", ответила я: "тогда я поверю, что Вы меня любите". Дело было в Крыму и побережье длилось на несколько верст.
Вы, ничего не говоря и без всякой моей просьбы, этот камень взяли и подали. Этот камень - "Добровольческий Марш" в "Ремесле", и этот камень еще - то (не знаю, что) что Вы мне из всех людей сейчас в письмах даете.
* * *
Хорошо именно, что Вам 20 л<ет>, а мне 30 л<ет> Если бы я была на 7 лет старше, я не говорила бы о материнстве.
* * *
Что совершает события между нами?
* * *
30-го июля.
Мой друг, скучаю без Вас. Скука во мне - не сознание отсутствия, а усиленное присутствие, так что если быть честным: не без Вас, а от (!) Вас.
В каком-то из Ваших писем Вы, на не совсем еще умелом, но чем-то уже мне кровно-близком языке Вашем, пишете: "мне не хватало теплоты". Прочтя, задумалась, п. ч. во мне ее нет. И тут же, мысленно перечеркнув, поставила: нежность. И тоже задумалась, потому что во мне она есть.
Дитя, никогда не берите (а м. б. - никогда не ждите!) - никогда не применяйте ко мне того, что заведомо не может жечь: ведь даже лед жжет! И бесстрастие жжет! А вот теплота - нет, п. ч. она тогда уже жар, т. е. ее уже нежность. А нежность: от ледяной - до смоляной! И все-таки - нежность.
Так вот, об этой нежности моей…
* * *
Думаю о Вас и боюсь, что в жизни я Вам буду вредна: мое дело - срывать все личины, иногда при этом задевая кожу, а иногда и мясо. Людей Вы через меня любить не научитесь, всё, кроме людей - ДА! Но живут "с людьми"…
У меня нет даже этого утешения: Вашего опыта со мной. Мой случай слишком редок (не читайте: ценен), чтобы когда-либо в чем-либо Вам служить.
* * *
1-го августа.
Я давно не слышала Вашего голоса, и мне уже немножко пусто без Вас. Молчание мне враждебно, я молчу только, когда это нужно другому. Голос - между нами - единственная достоверность. Когда я долго Вас не слышу, Вы перестаете быть.
* * *
О разминовении взглядов и пр<очем>.
Пока я буду говорить: "Нет, не так, так не надо, так - надо" - все хорошо, ибо за всеми этими нет - одно сплошное ДА. Когда же начнется: "да, да, правильно, совершенно верно" - ВСЁ поздно: ибо за всеми этими да - одно сплошное НЕТ.
* * *
(В первом - сосредоточенное внимание, страстная жажда правды, своей и чужой, исхищреннейщее и напряженнейшее проникновение в другого: ЧУДО доверия, все взятые барьеры розни.
Во втором: снисхождение, высокомерие, усталость, равнодушие, бездушие.
В первом: tout a gagner
Во втором: rien a perdre!)
* * *
Присылайте мне вырезки всех Ваших статей: газетами брезгую, но Вас (сущность) чту. Вы для меня не газета, а книга, распахнутая на первой странице. Бытия.
Мне это важно, как встреча с Вами вне Вас и меня, как Вы - и мир. Много ли Вы в газетах лжете? (Иного они и не заслуживают.) - Прочувствовать Вас сквозь ложь. -
* * *
Стихи сбываются. Поэтому - не все пишу.
* * *
Перечтите, если не лень, в "Ремесле" - Сугробы.
"И не оглянется
Жизнь крутобровая!
Здесь нет свиданьица,
Здесь только проводы…"
Писано было в полный разгар дружбы, все шло к другому, - а ведь вышло! сбылось! В час разминовения я бы иначе не написала.
Я знаю это мимовольное наколдовыванье (почти всегда - бед! Но, слава богам - себе!) Я не себя боюсь, я своих стихов боюсь.
* * *
Как странно, что пространство - стена, в которуюломишься!
* * *
2-го августа.
Когда люди, сталкиваясь со мной на час, ужасаются теми размерами чувств, которые во мне возбуждают, они делают тройную ошибку: не они - не во мне - не размеры. Просто безмерность, встающая на пути. И они, м. б., правы в одном только: в чувстве ужаса.
* * *
4-го августа.
Просьба: не относитесь ко мне, как к человеку. Ну- как к дереву, которое шумит Вам навстречу. Вы же дерево не будете упрекать в "избытке чувств", Вы только услышите, как "уста глаголют". Если Вы меня заставите с Вами быть человеком, т. е. считать, я замкнусь, п. ч. считать я не умею.
* * *
В молчании - что? Занятость? Небрежность? Расчет? "Привычка"? Преувеличенно-исполненная просьба? Теряюсь. Через несколько дней (10, примерно) привыкнув и отказавшись, успокоюсь. Но пока мне эти дни тяжелы. <…>
* * *
3-го августа (перепутала записи)
<…> Сейчас, когда я, всходя по тропинке, раздвигала маленькие нежные колкие елочки, у меня было чувство, что это всё - Вы, Ваша душа, а мысли были такие: Держал пари с Х<одасеви>чем:
"Окручу в три письма". Х<одасеви>ч: "Нет, в пять". - "Три. Пари". - "Пари!" (Дружочек, что Вы выиграли?)
Руки, гладившие елочки, думали одно, голова другое. Потом я уже перестала гладить елочки, легла на спину и стала глядеть в небо. Постепенно все уплыло.
* * *
5-го августа.
Мне некому о Вас сказать. Аля, с 2-х лет до 9-ти бывшая моим "в горах - отзывом", сейчас играет в куклы и глубоко-равнодушна ко мне. Вы моя тайна, сначала радостная, потом болевая. О, Бог действительно хочет сделать меня большим поэтом иначе бы Он так не отнимал у меня всё!
* * *
Наблюдаю боль (в который раз!) Те же физические законы болезни: дни до, взрыв, постепенность, кризис. До смерти у меня никогда не доходило, т. е. чтобы душа умерла!
Боль для меня сейчас уже колея, с трудом - но ввыкаюсь.
* * *
Я поняла: Вы не мой родной сын, а приемыш, о котором иногда тоскуешь: почему не мой?
* * *
6-го августа.
Болезнь? Любовь? Обида? Сознание вины? Разочарование? Страх? Оставляя болезнь: любовь, - но чем Ваша любовь к кому-нибудь может помешать Вашей ко мне дружбе? Обида - да, поводов много: просьба не писать, отзыв о Х<одасеви>че, отзыв о его жене, упрек в эстетстве… Но только по шерсти - разве это не превращаться (Вам) в кошку? Со знание вины? Т. е. содеянное предательство. - Но разве у меня есть виноватые? Разочарование: "слишком сразу отозвалась". Друг, я не обещала Вам быть глухой! Страх: вовлечься. Я не вовлекаю и не завлекаю, я извлекаю: из жизни, из меня - в Жизнь!
И, последнее, просто небрежность. Не верю в такую простоту. Небрежность - следствие. <…>
8-го, на горе.
Нет, мне еще очень больно. Но я безмерно-терпелива. Сегодня утром - письмо, смотрю - не Ваш почерк, все равно чей, раз не Ваш. Завтра а недели, как я получила Ваше последнее письмо. Что я теряю в Вас? Да временное русло своей души, общий знаменатель дел и дней, упор свой. - Опять разливаться! -
Вы были моим руслом, моей формой, необходимыми мне тисками. И еще - моим деревцем!
Душа и Молодость. Некая встреча двух абсолютов. (Разве я Вас считала человеком?!) Я думала, - Вы молодость, стихия, могущая вместить меня - мою! Я за сто верст.
* * *
Если Вы тот, кому я пишу. Вы так же мучаетесь, как я.
* * *
12 bis авг<уста>, понед<елъник>.
Боль уже перестала быть событием, она стала состоянием. Что Вы были - я уже не верю, Вы - это моя боль. Ваших писем я не перечитываю, я не хочу, чтобы слова, сказанные вчера, звучали во мне и сегодня, не хочу ни вчера, ни сегодня, а завтра - меньше всего. Я с Вас оборвалась, как с горы. - Точное чувство.-
Живу, уже почти не жду почтальона, пишу, шью, хожу. Как я странно в этой встрече предвосхитила боль. Ведь не иначе было бы, если бы мы, предположим, в упор встретились, и так расстались. Но, ручаюсь, что моя боль - большая, я обокрадена - на все будущее, тогда бы - только на бывшее. - Бюллетень болезни - так бы я определила письмо. Внимательный ли я врач? И послушный ли я больной? <…>
14-го августа, вторник.
Думаю иногда: кто же будет той последней каплей горечи, превратившей меня в насыщенный (ею) раствор? <…>
* * *
Мало того, что я Вас никогда (глазами) не видела и (ушами) не слышала, надо еще, чтобы Вы исчезли из моего внутреннего слуха и взгляда: чтоб неслышанный голос - замолк!
И после этого мне говорят, что я выдумываю людей!
* * *
Бог хочет сделать меня богом - или поэтом - а я иногда хочу быть человеком и отбиваюсь и доказываю Богу, что он неправ. И Бог, усмехнувшись, отпускает: "Поди-поживи"…
Так он меня отпустил к Вам - на часочек.
* * *
Теперь Вы видите, как пишутся стихи. <…>
* * *
Пространство - стена, но время - брешь. Будет день, число, час, я все узнаю. Это дает мне спокойствие. Я не люблю участвовать в своей жизни: о, не лень! - брезгливость: устилать себе дорогу коврами. Пальцем не шевельну, чтобы облегчить себе ношу, сократить себе сроки.
* * *
16-го авг<уста>, четверг.
А вчера был соблазн. Я сидела с человеком, заведомо знающим Вас. И, после долгих борений, прохладно: "Кстати, не знаете ли Вы адр<ес> такого-то?" - "Знаю, т. е. могу. Вам это срочно?" - "О, нет. У меня с ним дела". Спросила - и отлегло. Не из какой-либо пользы - будь Вы в соседней комнате, я бы без зова Вашего туда не вошла! - нет, только лишний соблазн (уже преодоленный!) лишний барьер (уже взятый!): лишний - труднейший! - себе отказ. Это - из болевых достижений, а из радостных:
некое удостоверение в Вашем существовании: разесть адрес - есть человек.
Кстати, адр<еса> Вашего так и не знаю, весь упор был в вопросе, ответа я как-то недослышала: не то узнает, не то может, не то мог бы узнать.
* * *
<…> Дитя, каждое мое отношение - лавина: не очнусь, пока не докачусь! Я не знаю законов физики, но не сомневаюсь, что где-нибудь, под каким-нибудь параграфом умещаюсь целиком.
* * *
М. б. из этих записей мало встает боль? Но это единственное, к чему я ревнива.
Кстати, нынче три недели, как от Вас ни слова. А я думала, что пройдет в 10 дней!
* * *
18-го августа.
Вчера отправила Вам письмо.
* * *
Боли хотели - Вы, а получила ее - я. Справедливо?
* * *
Вы украли у меня целых три недели жизни. Вы бы могли их получить в подарок. А сейчас - украли и выбросили, ни Вам, ни людям.
Писала я эти дни мало и вяло: точное ощущение птицы, которая не может лететь. Беседа со стеной, за которой никого нет. БЕЗ ОТЗЫВА! <…>
21-го ав<густа>, вторник.
Еще несколько мыслей вслух. - К Вам ли все то, что я чувствую, или не к Вам? "Повод" для чувств, - но почему именно Вы, а не сосед? Соседей у Вас много. Помню, я с первого разу, прочтя Ваш отзыв, как-то по-человечески, лично - взволновалась.
Ах, встречная мысль! М. б. я пишу к Вам - через Десять лет, к Вам через двадцать, выросшему, человеку. М. б. я только опережаю Вас. - Но откуда тогда любовь к деревцу?
В четверг будет ровно месяц с Вашего последнего письма. В этом какое-то успокоение.
* * *
25-го, суббота.
Я устала думать о Вас: в Вас: к Вам. Я перед Вами ни в чем не виновата, зла Вам не сделала ни делом, ни помыслом. Обычная история - не в моей жизни, а вообще в жизни душ, душу имеющих. Вы, очевидно, бездушная кукла, эстет, мелкий игрок. Но все эти определения все-таки не изъясняют Вашего поведения, ах как мне хочется назвать Вас одним словом! Это последняя страница моего письма, вырывать его из тетради не буду, мало того: когда-нибудь, в свой час - Вы его все-таки получите.
На днях уезжаю, для Вас мой след потерян, а для меня - Ваш во мне! Оставляю Вас здесь, в лесах, в дождях, в глине, на заборных кольях, - одного с здешними заживо-ощипанными гусями.
В Прагу Вас с собой не беру, а в Праге у меня хорошо: огромное окно на весь город и все небо, улицы - лестницами, даль, поезда, туман.
В Праге непременно пойду к гадалке с Вашим письмом, что расскажет - забуду. А когда Бог на Страшном Суде меня спросит: "Откуда такая ненависть?" я отвечу: "Должно быть - уж очень хорошо любила".
* * *
Мне не любовь нужна, мне нужна ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Ваш поступок бесчеловечен. (Это не значит, что Вы - бог, или полубог!) И еще - невоспитан, это, пожалуй, меня огорчает больше всего.
* * *
26-го, воскресенье.
Кончился бюллетень, но кончилась ли - БОЛЕЗНЬ? А 27-го - письмо, и я безумно счастлива.
Прага, 5-го сенпкября> 1923 г.
Дружочек,
Вы настолько чисты и благородны в каждом помысле, так Там, живете, а не здесь, что со спокойным сердцем разрешаю Вам писать мне в Моравию, где буду не одна - что угодно.
Вы моих писем бойтесь, т. е. или сжигайте, или берегите их. В моих руках жизнь другого человека, жизнь жестока, бойтесь Случайностей, не бросайте моих писем. - Я страстнее Вас в моей заочной жизни: человек чувств, я в заочносги превращаюсь в человека страстей, ибо душа моя - страсти, а Заочность - страна Души. <…>
Шлю Вам свою любовь и память.
МЦ [8; 589–600].
Марина Ивановна Цветаева.Из письма А. В. Бахраху. Прага, 10сентября 1923 г.:
Мой дорогой вестник, молодой и нежный, я Вас даром мучила неверием. Вы невинны и Вы меня любите, но хватит ли у Вас силы долюбить меня до конца, т. е. в час, когда я скажу: "Мне надо умереть" из всей чистоты Вашего десятилетия сказать: "Да".
Ведь я не для жизни. У меня всё - пожар! Я могу вести десять отношений (хороши "отношения"!) сразу и каждого, из глубочайшей глубины, уверять, что он - единственный. А малейшего поворота головы от себя - не терплю. Мне БОЛЬНО, понимаете? Я ободранный человек, а Вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг, у меня, на глубину, НИ-ЧЕ-ГО. Все спадает как кожа, а под кожей - живое мясо или огонь: я: Психея. Я ни в одну форму не умещаюсь - даже в наипросторнейшую своих стихов! Не могу жить. Все не как у людей. Могу жить только во сне, в простом сне, который снится: вот падаю с сорокового сан-францисского этажа, вот рассвет и меня преследуют, вот чужой - и - сразу - целую, вот сейчас убьют - и лечу. Я не сказки рассказываю, мне снятся чудные и страшные сны, с любовью, со смертью, это моя настоящая жизнь, без случайностей, вся роковая, где все сбывается. Что мне делать - с этим?! - в жизни. Целую - и за тридевять земель, другой отодвинулся на миллиметр - и внутри: "Не любит - устал - не мой - умереть". О, все время: умереть, от всего!
Этого - Вы ждали? И это ли Вы любите, когда говорите (а м. б. и не говорили?) о любви. И разве это- можно любить?! [8; 607]
Марина Ивановна Цветаева.Из письма А. В. Бахраху. Прага, 20 сентября 1923 г.:
Мой дорогой друг,
Соберите все свое мужество в две руки и выслушайте меня: что-то кончено.
Теперь самое тяжелое сделано, слушайте дальше. Я люблю другого - проще, грубее и правдивее не скажешь. Перестала ли я Вас любить? Нет. Вы не изменились и не изменилась - я. Изменилось одно: моя болевая сосредоточенность на Вас. Вы не перестали существовать для меня, я перестала существовать в Вас. Мой час с Вами кончен, остается моя вечность с Вами. О, на этом помедлите! Есть, кроме страстей, еще и просторы. В просторах сейчас наша встреча с Вами.
О, тепло не ушло. Перестав быть моей бедой. Вы не перестали быть моей заботой. (Не хочу писать Вам нежней, чем мне сейчас перед Вами и собой можно.) Жизнь страстна, из моего отношения к Вам ушла жизнь: срочность. Моя любовь к Вам (а она есть и будет) спокойна. Тревога будет идти от Вас, от Вашей боли, - о, между настоящими людьми это не так важно: у кого болит! Вы мое дитя, и Ваша боль - моя, видите, я совсем не то вам пишу, что решила.
* * *
В первую секунду, сгоряча, решение было: "Ни слова! Лгать, длить, беречь! "Лгать?" Но я его люблю! Нет, лгать, потому что я и его люблю!" Во вторую секунду: "Обрубить сразу! Связь, грязь, - пусть отвратится и разлюбит!" И, непосредственно: "Нет, чистая рана. лучше, чем сомнительный рубец. "Люблю" - ложь и "не люблю" (да разве это есть?!) - ложь, всю правду!" - Вот она. -
* * *
Как это случилось? О, друг, как это случается?! Я рванулась, другой ответил, я услышала большие слова, проще которых нет, и которые я, может быть, в первый раз за жизнь слышу. "Связь?" Не знаю. Я и ветром в ветвях связана. От руки - до губ - и где же предел? И есть ли предел? Земные дороги коротки. Что из этого выйдет - не знаю. Знаю: большая боль. Иду на страдание.
* * *
Это письмо есть акт моей вали. Я могла бы его не писать, и Вы бы никогда ничего не узнали, одно - здесь, другое - там, во мне (в молчании моем!) все сживается и спевается. Но те же слова - двум, "моя жизнь" - дважды, - нет, я бы почувствовала брезгливость к себе. Мальчик, я Вас чту, простите мне эту рану.
* * *
Теперь, главное: если Вы без меня не можете- берите мою дружбу, мои бережные и внимательные руки. Их я не отнимаю, хотя они к Вам и не тянутся, …"влеченье - род недуга". Недуг прошел, болезнь прошла, - ну, будем правдивы: женская смута прошла, но…
Jener Goldschmuck und das Luftgewürze,
Das sich taubend in die Sinne streut, -
Alles dieses ist von rascher Kürze, -
Und am Ende hat man es bereut!
Друг, я Вас не утешаю, я себя ужасаю, я не умею жить и любить здесь.