30
Диплом. Тонкая, строго оформленная книжечка. Раскроешь - и сразу бросается в глаза напечатанное красными буквами: "С отличием". Ниже написано: "Громова Варвара Васильевна". Почти никто не называл ее так. И дома и в институте все "Варя" да "Варюша", хотя ей уже тридцать пятый год и давно пора величать ее по отчеству. Вот выйдет на работу - и тогда: глазной врач Варвара Васильевна. Институт закончен. Наконец-то! Теперь и Никита Бурцев получил бы диплом. Дорогой земляк Никита не дожил до Дня Победы. Если бы не война, он давно был бы хирургом в родных наслегах Якутии. И Варя раньше шагнула бы в жизнь. Но никогда не поздно получить диплом. Наоборот: чем позже это совершается, тем больше радости на душе.
Варя смотрит на девушек-однокурсниц и улыбается им: ах вы, счастливые птички! Щебечете себе и не сознаете того, как вам везет в жизни. Только не променяйте свое большое счастье на обманчивый домашний уют. Что греха таить, даже у Вари случались минуты, когда казалось, что важнее всего устроить семейное гнездышко. Но Иван Иванович, наученный горьким опытом, не допустил бы этого. Да и она сама не усидит дома.
Смотрит на диплом, а душа ее поет: "Теперь ты навсегда мой, дорогой Иван Иванович! И сын у нас есть. Ах, как хорошо! Но если бы мне начать работу вместе с тобой!"
Наступил вечер… Первый вечер после Вариного выпуска из института. В ярко освещенной комнате дома на Ленинградском проспекте накрыт стол в виде буквы Т: обеденный придвинут к письменному, и оба застланы белыми скатертями. Варя, Галина Остаповна и Раечка - жена Леонида Алексеевича Злобина - хлопочут то у стола, то на кухне.
У Раечки хорошенькое, искусно подкрашенное лицо, тронутое мелкими морщинками: тонкий нос, узкие губы и очень белые хищные зубки. Она маленького роста, двигается легко и быстро, у нее такие же светлые волосы и черные глаза, как и у Леонида Алексеевича. Она старше своего богатыря мужа на восемь лет и очень крепко держит его в крошечных ручках. Чуть только заговорит с ним посторонняя женщина, у Раечки уже злые огоньки в глазах, а подкрашенные губки так сжимаются, что их и не видно, - значит, готов разразиться скандал.
Она нигде не работает и не жалеет об этом, всегда модно одета, много читает и хорошо знает несколько языков. Кажется, на этой почве и произошло ее сближение со Злобиным: она что-то переводила для него. Варя завидует ее начитанности, а Раечка важничает.
- Мне нравится впечатление, которое производит на людей контраст между моей внешностью и содержанием. Посмотрят на меня - и думают, "фитюлька", а заговорят - и удивлены.
- Шли бы вы преподавать, вот тогда действительно был бы контраст, - с грубоватой искренностью сказала Галина Остаповна, очень представительная в новом платье из синего крепа с белой вставкой на груди.
Она радуется успехам Вари, и карие глаза ее так и светятся из-под черных бровей. Тоже ведь когда-то окончила институт и так же вот ликовала и робела на пороге новой жизни.
- Из вас получился бы хороший преподаватель, шутка сказать: английский, немецкий, греческий! Какой капитал у вас пропадает! - говорила она Раечке, принимаясь орудовать у газовой плиты.
Жену Злобина в аржановской компании называют Раечкой не из чувства симпатии… Вот она готовит винегрет, повязала вокруг узких бедер вместо фартука кусок марли… На маленьких ножках туфли с высоченными каблуками, из-под коротких рукавчиков нарядного платья выглядывают острые локотки; высокая прическа с накрученными, как у принцессы, белокурыми буклями, открывает тоненькую шейку с ниткой настоящего жемчуга; в ушах тоже матово отсвечивают две продолговатые жемчужины. Все вещи очень дорогие и красивые: родители балуют ее до сих пор.
- Эгоистка первостатейная, а все девочку из себя строит. Верно говорят: маленькая собачка до старости щенок, - сказала о ней Варе Галина Остаповна, которая, будучи членом партии с тысяча девятьсот двадцать четвертого года и имея тридцатилетний стаж работы, не мыслила себя вне коллектива.
Подружиться с женой Злобина они не собирались. Слишком уж чужда им эта Раечка! Конечно, образование у нее блестящее - росла единственной дочерью в семье инженера, известного далеко за пределами страны, - окончила десятилетку, институт, в музыкальной школе училась. Но вся поглощена заботой только о себе. Злобин, по ее мнению, существует и трудится только для того, чтобы иметь такую необыкновенную жену. Дети - средство крепче привязать мужа.
- Преподавать? - Она птичьим движением повернула красивую головку в сторону Галины Остаповны. - Я могла бы преподавать, но у меня нет диплома: государственные экзамены не сдала. А сдавать теперь ради диплома не хочу. Ведь все равно не стану работать. - Тоненькими пальчиками, красными от свеклы, она соорудила еще один цветок на горке мелко нарезанных овощей, украсила ее зеленью петрушки и залюбовалась своим произведением. - Я иногда люблю похозяйничать и считаю себя достаточно квалифицированной в роли домашней хозяйки, - добавила она, напомнив Варе веселую болтушку Паву Романовну. - Но мне больше нравится читать, изучать древних поэтов и философов.
- Но для чего же? - вырвалось у Вари.
- Хотя бы для собственного удовольствия и для мужа, чтобы он гордился мною.
Женщины хлопотали с увлечением. Нашлось дело и для Дуси, жены чертежника, соседа по квартире. Их Аржановы тоже пригласили на вечеринку: шуметь - так уж всем, чтобы никому не было обидно.
Раздался звонок. Варя побежала открывать, и в переднюю ввалились Иван Иванович и Злобин с большой корзиной живых цветов. Чего там только не было: и белая сирень, и розы, и яркие бантики цикламенов! Варя даже опешила. Шествие замыкал Решетов с Мишуткой на руках, которого мужчины сегодня сами принесли из детского садика.
- Вот вам еще один цветок! - сказал Решетов, передавая ребенка Варе.
- Я не тветот, а мальтит, - строго возразил Мишутка, прижимаясь к лицу матери смуглой рожицей.
- Поздравляем! Поздравляем! - дружно прокричали Злобин и Иван Иванович и поставили корзину на подоконник, загородив окно.
- Ну, дорогая моя отличница, дай я тебя расцелую.
Иван Иванович поднял сразу и Варю и сынишку и среди общего оживления расцеловал ее.
- А меня? - обиделся Мишутка.
- Тебя я же поцеловал в садике. Но можно повторить. Сегодня ты как будто ничего не унес оттуда. - И Иван Иванович, смеясь глазами, рассказал Злобину, как Мишутка чуть было не утащил домой игрушечного зайчика.
- Подарок-то! - напомнил Решетов.
- Ах да! - Иван Иванович схватился за карман пиджака. - Цветы - это от нас всех, а вот это от меня… - Он извлек небольшой футляр и шутливо-торжественно преподнес Варе. Она открыла и вспыхнула от удовольствия: на темном бархате блестел золотой браслет.
- Дай я сам надену. - Иван Иванович отстегнул крошечный замок, надел браслет на гладкую руку Вари и застегнул его с ловкостью заправского ювелира. - Нравится?
Она молча глядела на мужа и улыбалась.
- Да ты посмотри! - настаивал он, почти обиженный. - Мы втроем объездили несколько магазинов и никак не могли решить, что взять.
- Замечательно! Спасибо, родной мой! - Варя подняла руку и залюбовалась украшением, сверкавшим на ее руке. "Но ведь это очень дорого, - подумала она. - Наверно, все сбережения истратил".
- Очень мило! - заметила Раечка, уже успевшая отмыть свои пальчики. - Вставка из бирюзы прелестна. Русский народ всегда любил бирюзу: голубой цвет означает верность.
- Богатая вещь! - похвалила Галина Остаповна.
- Это я пите тюпил! - похвастался Мишутка, искательно заглядывая в глаза матери.
- Не ври, хлопушка! - сказал Иван Иванович, и друзья засмеялись.
"Ой, как хорошо! Как радостно! - подумала Варя, спеша на кухню. - И как это красиво! - Она снова полюбовалась подарком. - Бирюза. Голубой цвет - верность. Да, верность на всю жизнь!"
31
- Выпьем за нового глазного врача! - Решетов высоко поднял рюмку. - Я сегодня пить не могу: в девять часов у меня срочная операция, но ради такого торжественного случая… Теперь держитесь, Варя. Не ударьте в грязь лицом.
- Лицом нельзя ударить, надо тулатом! - поправил Мишутка, показав пухлый кулачок.
- Ох, уж ты! - Варя пристегнула фартучек на груди сына и тоже подняла рюмку.
- Куда получили назначение? - спросил Злобин, смирно сидевший возле своей малютки жены.
- В челюстно-лицевой госпиталь.
- Значит, вместе с Ларисой Петровной будете работать! - сказал Решетов.
- С какой Ларисой Петровной?
- Вот тебе на! Забывать фронтовых друзей не годится, тем более таких, как Фирсова.
- Фирсова?! - скорее удивилась, чем обрадовалась Варя.
- Разве Иван Иванович не говорил вам? - спокойно топил приятеля ничего не подозревавший Решетов.
- Нет… - Варя растерянно взглянула на мужа.
- Я совсем забыл… - Иван Иванович покраснел, как школьник. - Я ее не видел, мне Григорий Герасимович сказал, что она там, - торопливо оправдывался он, но вспомнил свою встречу с Фирсовой и побагровел еще пуще: "Почему я отрекся от того, что видел Ларису, вот она еще Вареньке подбросит!"
- Та-та-та! - пропела Раечка, насмешливо посматривая на супругов. Маленькая неловкость за столом доставила ей развлечение: ведь Аржановы и Решетовы открыто осуждали ее ревнивость.
- Большая новаторская работа сейчас у Ларисы Петровны, - задумчиво сказал Решетов, не заметив того, какое действие произвело его сообщение.
"И правда, мог забыть. Поговорили о ее работе, и все. Что она для него теперь?" - Варя взглянула на браслет, на цветы и Мишутку и, прояснев, улыбнулась Ивану Ивановичу. Поняв, что прегрешение ему отпущено, он поцеловал ей руку.
- До чего приятно, когда в семье лад! - порадовалась Галина Остаповна, по-женски чутко разгадавшая причину растерянности Вари и смущения Аржанова.
Потом все пели: веселиться так веселиться, и Иван Иванович, который прекрасно пел басом, со смехом говорил:
- Ах, черт возьми, мы совсем не спелись! До чего мы плохо поем! - А глядя на него, смеялись остальные.
Только Мишутка (ему наливали в рюмку боржому, и он пил его, морщась и крякая, совсем как взрослые мужчины) не смеялся, а порывался петь и никак не соглашался лечь в кроватку.
- Ну хорошо, ты нам споешь один, а потом ляжешь спать, - решила Варя, взглянув на его макушку, где лежало тоненькое закрученное колечко волос.
И он запел громко и воодушевленно:
Бей, тинтопта, бей, тинтопта,
ипосятно, именю,
я пите, моя тинтопта,
отей тапей помаду.
- Это по-гречески? - добродушно спросил Решетов Раечку.
Она нахмурилась, но румяное личико Мишутки было так миловидно, а пение его звучало так забавно, что рассердиться было просто невозможно.
- Нет, это местный говор, - пояснил Иван Иванович, тоже с удовольствием глядя на сынишку. - Значит: "Бей, винтовка, бей, винтовка, беспощадно по врагу, а я тебе, моя винтовка, острой саблей помогу". Понятно? Не виноваты же мы, что у нас такой толстый язык!
И он с сожалением проводил взглядом Мишутку, снова было запевшего, но прерванного Варей, которая потащила его спать в комнату соседей. Но и повиснув на руке матери, охватившей его, как кота, поперек живота, он еще что-то выкрикивал на своем тарабарском наречии и размахивал кулачонками.
А чуть позднее вспылила Раечка, приревновав Леонида Алексеевича к Дусе, соседке Аржановых, и вечеринка была бы испорчена, если бы не энергичное вмешательство Галины Остаповны. У жены Решетова оказался талант настоящего дипломата: она помирила супругов и успокоила Дусю, подсказав Раечке, что ее вспышка вызвана лишь нервной раздражительностью и что нужно извиниться. Но Раечка, принеся извинения, не успокоилась, и Варя услышала, как она, налив мужу чай и опуская в стакан маленькими пальчиками один за другим несколько кусков сахару, тихо говорила:
- Ты опять доведешь меня до бешенства. Мне хочется выплеснуть этот стакан в твою рожу. Я тебе пощечин надаю, мерзавец, если ты еще посмотришь на нее!
Варя, обомлев, чуть не выронила вазу с печеньем. Она не поверила собственным ушам. Как могла произносить такие слова изящная женщина, которая прочитала столько книг, интересовалась древней поэзией и философией и знала несколько языков? Вот это действительно контраст! Гигант Злобин сидел очень бледный и только подавленно вздыхал, опасаясь, чтобы Раечка не прорвалась громкой бранью. Беглый взгляд его, брошенный на приятелей, выражал такое огорчение, что Варя, встретившись с ним, отвернулась.
"Разве можно так жить? - подумала она. - Почему он - сильный, храбрый, хирург отличный - терпит подобные гадости? Любит ее очень или из-за дочек терпит? Ах, как нехорошо: "Выплеснуть из стакана в рожу". Как ей не совестно!"
Отойдя от стола, Варя показала Ивану Ивановичу глазами на супружескую чету: выручай, мол! Он понял, что от него требуется, и попросил:
- Леонид Алексеевич! Расскажите нам, что у вас в клинике?
- Выпрямляем искривленные позвоночники у детей и подростков, - торопливо заговорил обрадованный Злобин. - Вы представляете, какое великое дело - предупредить появление горба у молодого человека?
- Еще бы! - Иван Иванович взял Злобина за руку и, потянув, усадил на диван между собой и Решетовым.
"Видишь, как ловко я изъял его у этой маленькой, но ядовитой штучки?" - сказал Варе его весело прищуренный глаз.
32
- Григорий Герасимович тоже шагает в гору; развернул работу в отделении по-настоящему! - сообщил Иван Иванович Злобину, искренне радуясь успехам друзей. - Но странно, черт возьми! Сколько лишних, вздорных препятствий приходится иногда преодолевать!
- Консерватизм! - угрюмо буркнул Злобин, натянутое оживление которого уже угасло.
- Если бы! Консерватизм - понятно, это даже закономерно, если хотите. Старое не уступает дороги без боя. Оно отмирает, враждуя и страдая, и, несмотря на помеху, иной раз вызывает даже уважение. Тут борьба убеждений. А нам зачастую приходится сталкиваться с безразличием, это страшнее всякого консерватизма!
- Вы уважаете консерваторов, товарищ профессор? - Злобин снова загорелся: Иван Иванович задел его больное место.
- Да, уважаю как противника, нешуточного и убежденного. А людей тупо или эгоистически безразличных я бы просто убивал. Корнями они там же - в прошлом. А суть какова? Мне удобно, спокойно. Главное, спокойно, а вы тут о чем-то хлопочете, мешаете своей суетней и толкаете меня на риск потерять тепленькое местечко. И вот только ради личного спокойствия такой чиновник зарежет любое мероприятие, нужное народу. И страшнее всего, что спокойно-безразличные люди существуют при любом деле.
- Конкретнее, профессор!
- Конкретнее? Пожалуйста. Разрабатываю методику исследования сердца зондом. Возражения ярые. Что-нибудь противопоставили? Ничего. Лечение покоем. Иначе говоря, никакого лечения, лишь бы не рисковать. Григорий Герасимович широко внедряет в практику способ хирургического лечения переломов шейки бедра. Возражения ярые. Что противопоставили? Лечение покоем. Значит, никакого лечения. Люди по десять месяцев должны лежать на вытяжении, хотя смертность при этом колоссальная. А у нас больные с такими переломами поднимаются на седьмой день…
- Шуточки! - удивился Злобин, давненько уже не встречавшийся с друзьями. - Хотя кое-что я слышал…
- Какие там шуточки! Но из-за безразличия спокойных чинуш у нас остановка за гвоздями. Гвозди - конечно, условное название. Скорее болты металлические.
- Что за гвозди? - заинтересовалась Раечка.
Решетов усмехнулся нервно, всей пятерней взъерошил жесткие волосы.
- Представьте себе вот такую вечеринку и тоже на втором этаже. Он и она. Он самозабвенно влюблен, она кокетничает. Молодой человек, подогретый вином, говорит: "Люблю тебя!" - "Не верю". - "Жизни за тебя не пожалею!" - "Выпрыгни в окно". Тот недолго думая разбежался - раз! И уже на тротуаре, но не встает. Обе ноги на четверть выше колена хрястнули. Да какие сложные переломы получились!
- Ужас! - воскликнули в один голос Дуся, Галина Остаповна и Варя.
- Глупо! - заявила Раечка. - Но, ей-богу, мы слишком скучно живем. Не только за окошко выпрыгнуть, но даже опоздать на работу ради любимой женщины нельзя. Никакой романтики и никаких страстей. В древности было иначе. Взять хотя бы Антония и Клеопатру…
- Ваша Клеопатра сразу, наверное, воспылала взаимностью? - спросил Злобин Решетова, совсем осмелев, коль скоро мысли Раечки перешли на героев древности.
- Даже не навестила беднягу в больнице. - Решетов с тонкой усмешкой взглянул на Раечку. - Вот и пускайся после того в романтику!
- Какая дрянь! - рассердилась Варя. - Толкнула человека на безрассудный поступок и хоть бы пожалела!
- На сколько же дней, по-вашему, этот товарищ выбыл из строя? - спросил Злобина Иван Иванович, притянув к себе Варю и потеснись к приятелям, чтобы дать ей место.
- Наверно, месяца два провалялся в гипсе.
- Нет, он на седьмой день пошел по палате. С костылями, конечно, но пошел.
- Сказки для маленьких детей!