- Поэтому ты решила, занявшись проблемой глаза, остаться слепой по отношению к другим областям медицины? - спросил Иван Иванович, озадаченный тем, что она, будучи лишь студенткой третьего курса, пытается утвердить свое мнение в споре с ним, человеком, который отдал медицине добрую половину жизни. - Хорошо иметь свою точку зрения, но в дискуссии должна быть не только убежденность в собственной правоте, но и широта кругозора.
- Ты находишь меня ограниченной? - смущенно и все-таки упрямо спросила Варя.
- Если ты останешься при своем мнении о моей работе, то да.
- Я остаюсь. Не обижайся, пожалуйста, но меня поразило определение Медведева. Он сказал: "Специалист - это человек, который все в меньшем и меньшем познает все большее и большее". А ты… раньше был общим хирургом, потом переключился на нейрохирургию, а теперь хочешь заняться лечением сердца.
- Ну и что же?
- Разве это не значит разбрасываться? Каких высот ты мог бы достигнуть, если бы отдался одной проблеме!
Несколько минут Иван Иванович молча смотрел на жену. Она совсем недавно родила ребенка и продолжала учиться, успев наверстать все, что прошел курс за время ее декретного отпуска. Веселые искорки вспыхнули в глазах хирурга: он должен был ждать от нее такого упорства, ведь это одна из основных черт ее характера.
- Упорства - да, но не упрямства, - невольно вслух вырвалось у него.
- Я не из упрямства, - сразу уловила Варя ход его мыслей. - Ты пойми: ведь я так мечтала о нашей будущей совместной работе! Как это было бы интересно! Тебе-то это, возможно, ничего не дало бы, а мне…
- Я сумею помогать тебе, над чем бы ни работал.
- Это не то.
Иван Иванович рассердился.
- Почему я должен подчинять свою работу твоим интересам? Каких высот ты ждешь от меня в нейрохирургии? Чтобы я возглавлял нейрохирургическое отделение или институт? Для этого у нас достаточно замечательных нейрохирургов. А в лечении сердца разрабатывается новая глава, и я не могу упустить возможность принять участие в разработке этой главы.
- Потом еще что-нибудь появится, - сказала Варя тихим, ровным голосом.
- Знаешь что, - так же тихо ответил доктор, - это попросту бабье упрямство!
- Ну и пусть. Если бы не это упрямство, я до сих пор сидела бы в юрте.
- Нашла чем похвалиться! Конечно, хорошо, что ты настойчивая. Но нельзя все приписывать только силе своего характера. А разве не помогли тебе условия, созданные на Севере советской властью? Разве ничего не значила поддержка и повседневная помощь в учебе, которую я тебе оказываю? Ведь я помогаю тебе… А ты, еще ничему не научась, учишь меня!
Варя побледнела.
- Неужели это дерзость с моей стороны - рассчитывать на то, чтобы сделаться твоим другом и помощником в работе?.. Но теперь я чувствую: мне за тобой никогда не угнаться!
- Еще бы! Дилетант. Непоследовательный человек. Интересно, какие еще выводы ты сделаешь из поучений Медведева?
15
Больше они с Варей по этому поводу не разговаривали. Он занялся разработкой методики исследования сердца, делая опыты над собаками; она продолжала учиться. Внешне все оставалось по-прежнему, и самые близкие их знакомые Решетовы не заметили первой, очень серьезной размолвки между супругами. Решетов, работавший в травматологическом отделении той же клиники, наоборот, горячо поддержал Аржанова.
- Это великое дело! - сказал он с воодушевлением. - Хирургия сердца - поистине вопрос будущего.
Когда во время защиты диссертации два виднейших профессора-терапевта - Медведев и его бывший шеф - обрушились на Ивана Ивановича с возражениями против "механического, грубого вторжения в сердце", Решетов волновался больше самого диссертанта.
Первый опыт, проведенный Аржановым в присутствии оппонентов, не получился: у собаки оказались тонкие вены: кроме того, возникли спазмы сосудов, и зонд не прошел. Больше всех возражений, больше неудачи с зондом потрясло хирурга нескрываемое торжество его противников, когда они выходили из рентгеновского кабинета.
- Они рады неудаче! - вне себя воскликнул он, оставшись в тесном дружеском кругу. - Но ведь это не просто моя личная неудача. Нельзя же превращать борьбу мнений в мелкое злорадство!
А Варя молчала. Молчала в институте, где проходила защита диссертации, после которой Ивану Ивановичу было присвоено звание доктора медицинских наук, молчала и дома.
- Отчего ты так отчужденно держишься? Разве тебе безразлично то, чем я занимаюсь? - не выдержав, спросил Иван Иванович.
- Мне очень больно слушать возражения профессоров. Ведь это такие уважаемые люди, - сдержанно ответила она.
- А мне еще больнее слушать тебя! Значит, ты заодно с ними!
- Не совсем. Но лучше бы эти опыты в клинике Гриднева проводил другой хирург, который занялся бы только одним этим делом.
- Вот как ты думаешь? Чисто по-женски, даже во вред нам обоим, ты была бы довольна, если бы оказалось, что не зря предостерегала меня!
- Не сердись. Я не могу лицемерить. Каково слышать, когда тебя упрекают в верхоглядстве!
- Смотря по тому, кто упрекает! Зачем ты защищаешь вздор, опираясь на авторитет Медведева? Настоящим нейрохирургом становится тот, кто блестяще знает общую хирургию. Зная нейрохирургию, гораздо легче подойти к проблеме лечения сердца. - Тут Иван Иванович вспомнил первый разговор с Варей, и у него пропала охота говорить с нею о самом дорогом и волнующем деле.
Потом острота столкновения опять сгладилась течением семейной жизни, но тяжелый осадок в душе хирурга остался.
"Она и теперь держится своего мнения, поэтому все разговорчики моих противников так смущают ее, - думал Иван Иванович, пока шли приготовления для исследования сердца маленькой больной. - Нет у Вари никакого убеждения в моей правоте".
Он взял тонким шприцем кровь для газового анализа и, сделав ножницами просвет в стенке вены, приступил к введению зонда.
Ребенок не испытывал боли, но беспокоился, необычная обстановка пугала его, и приходилось все время следить за сохранностью операционного поля, придерживая крошечные ручки. Зонд под контролем рентгена шел без препятствий. Прикрепленная на нем олива, похожая на черную пулю, показывала его страшно сложный и в то же время простой путь: ведь если вместо зонда в русло кровеносного сосуда попала обыкновенная иголка, она, без всякого управления со стороны, тоже пошла бы в сердце. Но ее продвижение туда явилось бы катастрофой: обратно вернуться она не сумела бы…
Во время минутного перерыва, когда включили свет, Иван Иванович увидел в группе осторожно вошедших студентов свою Вареньку и сразу узнал, хотя лицо ее, как у всех, было прикрыто маской.
"Легка оказалась на помине!" - подумал он и стал пояснять, ни на минуту не отвлекаясь от дела:
- Путь зонда намечен в правое предсердие, из него в правый желудочек сердца, а затем в устье легочной артерии. Надо установить, отчего у ребенка нарушено кровообращение. Если есть отверстие в сердечной перегородке, то слегка вращаемый мною зонд попадет из правого предсердия в левое, чего не должно быть в норме, или из правого желудочка в левый, чего тоже не должно быть. Если ничего такого не случится, а зонд остановится в устье легочной артерии, тогда она всему виной: значит, она сужена и необходима операция для создания нового притока крови в легкие. Какая именно операция, мы это сейчас выясним. Без нее ребенок обречен на кислородное голодание.
- А может зонд заблудиться и не попасть в сердце? - тихонько спрашивает кто-то в темноте.
- Нет. Независимо от того, в какую руку зонд введен, он, следуя кривизне вен, достигнет правого предсердия. Иногда мы с таким же расчетом вводим его в сердце через поверхностную вену бедра.
Доктор наклонился, всматриваясь в изображение на светлом экране.
- Вот, он уже на месте. Остановился в устье легочной артерии. Да, не проходит!.. Вводите контрастное вещество для снимков!
По голосу мужа и по лицу его, когда зажегся свет, Варя сразу определила: вздохнул облегченно - значит, волновался. Тут ни в чем нельзя быть уверенным!
Иван Иванович заглянул за простыню в лицо ребенка:
- Сейчас мы постучим немножко, Лидочка. Ты не пугайся. Можно нам постучать? Спасибо, девочка! Ты у нас хорошая.
Варя уже видела в лаборатории опыты с введением зонда, но здесь лежал человек. Такое хрупкое существо. Ему ввели в сердце пластмассовый прут с металлическим наконечником, а оно лежит себе и слабым, тонким голоском о чем-то препирается с сестрой. Да, просит не трогать больше ручку…
Что, если бы на месте этой девочки лежал Мишутка? Варе стало страшно. Но, пораздумав, она решила, что, если бы он болел и можно было продлить его жизнь, она согласилась бы на эту операцию. Только почему именно ее муж должен принять на свои плечи всю тяжесть нового в хирургии дела?!
"Мне жаль тот славный и тоже нелегкий путь, по которому он уже шел".
Операции при пороках сердца! Совсем недавно хирурги еще не решались на них: ошибки в диагнозе приводили к смертельным исходам. Случалось такое и у Ивана Ивановича. А методики исследования сердца не было. Но больные не могли ждать… Тогда Иван Иванович отправился за советом к профессору Гридневу, известному своими операциями в грудной полости. Оказалось, что тот тоже потерпел неудачу из-за неточности диагноза. Хирурги отлично поняли друг друга, и вскоре Аржанов перешел в клинику Гриднева, взяв для докторской диссертации тему: "Зондирование и контрастное исследование сердца". Разработав методику такого исследования, он защитил диссертацию, получил по конкурсу звание профессора при медицинском институте и стал заместителем Гриднева в клинике и на кафедре.
С какой радостью преподнес он жене свой напечатанный труд! А она приняла книгу из его рук с тяжелым чувством непобежденного сомнения. Охваченный почти мальчишеским торжеством, Иван Иванович ничего не заметил, и ей стало понятно, что их пути в медицине разошлись.
Нелегко было Варе, признав доводы Медведева, утратить младенчески ясную веру в правоту Ивана Ивановича. Но вера поколебалась, и, прислушиваясь одним ухом к словам дорогого человека, Варя другим невольно ловила возражения против него. Очень грубое все-таки это механическое вторжение! Да и сами-то операции… Направляют ток крови в легкие не нормальным путем, а подключив, например, легочную артерию к аорте, создавая тем самым дополнительный порок.
"Нет, я не дала бы оперировать так своего ребенка!" - подумала Варя.
Хуже всего было то, что после резких окриков Ивана Ивановича ей уже не хотелось спорить с ним и терзаться напрасно.
16
- Сейчас ты посмотришь операцию, а потом я покажу тебе наших выздоравливающих детишек, - сказал через несколько дней Иван Иванович Варе, снова заглянувшей в больницу.
Он был спокоен. Глубокая уверенность звучала в его словах: ведь вот выздоравливают. Сегодня он делает операцию врожденного порока, которая лишь временно облегчает состояние больного, а завтра сделает ее радикально.
- Это родители Лидочки. - Идя с Варей по коридору, Иван Иванович показал глазами на двух людей, сидевших на диване.
- Я уже видела их. Они очень встревожены. Лида у них единственный ребенок. Старший сын… - Варя помолчала, но она не привыкла к недомолвкам и неохотно, явно недовольная собой, договорила: - Погиб недавно - попал под машину.
Вид операционной, обставленной сложнейшими приборами для определения состояния больного, необычен. Целая сеть проводов протянулась по комнате к операционному столу. Вся эта сложная аппаратура уже требует присутствия инженера, помогающего хирургам устранять малейшие неполадки.
А вот и больная, которую внесла палатная сестра… Тщедушное тельце девочки сплошь покрыто синевой, губы почти черные.
- Не плачь, смотри, какую чистую постельку тебе приготовили, - говорила сестра, стараясь высвободиться из цепких ручонок, охвативших ее плечи.
- Я не хочу! Хочу к маме! - со слезами, жалобно просила малютка.
"О ней тоже можно сказать: силком притащили в операционную", - подумали одновременно Варя и Иван Иванович.
Но у хирурга было ясное сознание того, что иначе невозможно, а Варя домыслила: "Если бы я потерпела такое несчастье, как родители Лидочки, я не рискнула бы вторым, последним ребенком".
- Не бойся! - Сестра посадила девочку на стол, сняла с нее рубашку. - Ложись на правый бочок. Смотри, какое колечко на руку наденем, на обе ножки.
Аппарат для дачи наркоза подключен. Ассистент попробовал маску на себе и приложил ее к лицу ребенка.
- Дыши, Лидочка, дыши! Тогда болеть не будешь, - уговаривает сестра.
Иван Иванович в халате и в полотняных чулках поверх ботинок, остановись чуть в сторонке, наблюдает за подготовкой к операции.
Ассистент, дававший наркоз, пытается вставить направляющую трубку в горло больной, но зубы ее плотно стиснуты.
- Рано. Дайте еще подышать. - Иван Иванович, помедлив, сам вводит в трахею трубку, которую подключает к кислородному прибору, и отправляется мыть руки.
Теперь ребенок спит, плотно смежив темные реснички, еле приметные на сине-сизом лице.
Второй ассистент делает разрез на правой, точно кукольной, ноге у внутренней лодыжки, готовя вену и артерию для вливаний. Еще два аппарата один за другим подключаются к крошечному телу.
Варя смотрит на мужа, который подходит в полном облачении хирурга. Какой он властный здесь!
Стол наклоняют набок, левую руку больной подвешивают на мягкой лямке и смазывают йодом, смазывают спину и грудь. Даже странно смотреть на операционный стол: он кажется пустым - так мало места занимает дитя, накрытое стерильными простынями.
А Иван Иванович кажется Варе необычно крупным среди невысоких сестер и врачей и юношески стройных студентов, облепивших подвинутые поближе трехъярусные скамьи.
Вот он выкусывает щипцами ребро, тоненькое, точно у кролика, вскрывает плевру и входит в грудную клетку.
17
Громадная бестеневая лампа, свисающая с потолка, как будто пронизывает своим светом то, что находится между нею и операционным полем: руки хирурга и ассистентов, окровавленные крючки, ножницы, поднесенные в этот момент к ране.
Большим рукам Аржанова совсем не тесно в грудной клетке ребенка: так ловко они действуют. Вскрывается оболочка сердца - перикард, под легочную артерию подведена резинка.
- Резко падает деятельность сердца! - сообщает врач от электрокардиографа, следящий за голубой искоркой на экране, которая чертит неровную, ломаную линию сердечной деятельности.
- Дайте глюкозу со строфантином… А у вас как дела? - спросил Иван Иванович врача, контролирующего газовый обмен, и немного погодя студентам: - Если у здорового человека кровь насыщена кислородом на сто процентов, то у такого больного насыщение падает иногда до тридцати.
"Что он? Неужели в самом деле спокоен? - думает Варя. - Но больной опять плохо. Она все время на грани смерти… Нет, не надо этого страшного повседневного напряжения, не надо! Снимут ли девочку живой со стола? А ведь завтра опять такая же операция, да не одна. И послезавтра. И так теперь всю жизнь! Вернее, никакой жизни уже не будет - сплошная лихорадка!"
Ребенку плохо, но необходимые меры приняты, и операция продолжается.
- Вот основной путь, по которому в течение суток перекачивается у взрослого человека из левой половины сердца до десяти тонн крови. Отсюда мы и займем немножко для орошения легких, - Иван Иванович взял на шелковую нитку-держалку аорту - белый толстый сосуд толщиной в палец, затем продел под нее резинку, чтобы сжать и прекратить ток крови при наложении соустья с легочной артерией. - Да, до десяти тонн крови выталкивает сердце за сутки! Можете судить, какой силы этот мотор.
"Я бы сейчас молчала как рыба, - думала Варя, поражаясь выдержке мужа. - Ведь привыкнуть к такой повседневной опасности невозможно".
- Снова падает деятельность сердца, - тревожно звучит в операционной. - Сокращений нет.
- Я вижу, - хирург заметно бледнеет. - Делаю массаж.
- Это самостоятельные сокращения? - спрашивает врач-электрокардиографист, неотрывно наблюдая за мерцанием голубой искорки на экране.
Иван Иванович хмурит брови, смотрит на маленькое сердце и улыбается:
- Само забилось! Да-да-да, работает!
- Нагнетайте воздух баллоном как можно мягче, иначе в легких могут разорваться мелкие бронхи, - говорит он врачу, дающему наркоз и управляющему дыханием. С помощью тонкого инструмента он сделал просвет в стенке пережатой им аорты - крови нет, также вскрыл подтянутую к аорте слабенькую легочную артерию…
Забыв обо всем, Варя стояла на скамейке, вытягивая шею. Поистине ювелирная работа - то, как Иван Иванович накладывает швы, сшивая тоненькой иглой стенки двух сосудов, чтобы образовать между ними соустье шириною около сантиметра. Медленно сближая, сшивает он задние стенки, потом передние. Два маленьких ротика, прорезанных им, слились губами.
"Да, это прекрасно! И он прав, что занялся таким великим делом. - Совершенно увлеченная операцией, Варя вспомнила выздоровевших детишек, которых видела в клинике. - Как я могла спорить, возражать и даже оскорблять его!.."
Аржанов наложил последний шов, осторожно снял зажим с легочной артерии. Хорошо. Снят зажим с аорты. Она запульсировала, втолкнула часть крови в артерию, и сразу брызнуло, потекло. То и дело посматривая на экран, где чуть трепещет голубая искорка, Иван Иванович накладывает дополнительный шов и осушает салфеткой грудную полость. Кровотечение из места сращения сосудов уменьшается. Исчезло совсем. Хирург снимает шелковые держалки…
Но снова гаснет искорка на экране: сердце остановилось. Немедленно массаж. Маленький комочек на широкой ладони хирурга неподвижен. Мгновение Иван Иванович смотрит на него и опять сжимает легонько пальцами. От каждого такого движения голубоватая искорка на экране вспыхивает, подскакивает, падает и снова подскакивает, но эта ломаная линия чертится искусственно.
- Нет самостоятельного сокращения?
- Нет.
- Продолжаю массаж. Дайте еще адреналин.
У Вари даже в ушах шумит; так колотится ее собственное сердце. Нет! Нет! У нее на глазах хирурги сделали невозможное: они уже воскрешали маленького человечка. Они воскресят его опять! Операция сделана блестяще - придраться к профессору Аржанову невозможно. И Варя страстно хочет сейчас только одного - чтобы ребенок вздохнул сам. Неужели ничего не значит такое горячее желание?!
А что Иван Иванович? Какие мысли волнуют его? Видно лишь то, что он, не теряясь, продолжает борьбу за жизнь ребенка.
Крохотная искорка опять замерцала на экране: появились сокращения. Хирург отстраняется от операционной раны и смотрит на экран, искорка продолжает светиться и двигаться.
- Самостоятельно! Да-да-да! И хорошие сокращения, я бы сказал. Дайте еще шов на аорту, от напряжения при массаже она начала немножко кровоточить. - Накладывая шов, он спрашивает, не поднимая головы: - Есть?
- Продолжается. Девяносто в минуту.
По лицу Ивана Ивановича проходит радостная улыбка: сердечко работает. А Варя? Она в этот миг примирена со всем, даже больше того - покорена и благодарна. Одним словом, счастлива.
- Будем зашивать или подождем?
- Можно зашивать.
Соустье действует очень хорошо: артерия была тощая, вялая, а теперь наполнилась и пульсирует вовсю.
- Сколько?