* * *
У меня так громко урчало в животе - мучил голод и газы, что я не давал спать Бегуну. Он нередко принимал издаваемые моими внутренностями звуки за начавшийся обстрел с моря. Как-то ночью я проснулся и увидел, что он поспешно выбирается из спального мешка и бежит в окоп.
- Тревога! - завопил он. - Тревога! Начинается обстрел!
- Эй, Бегун! - позвал я. - Не буди никого и сам иди спать. Это не вражеские корабли, а мой живот.
Он вернулся, костеря меня на чем свет стоит, впрочем, беззлобно.
У Бегуна имелись веские основания бояться обстрела, услышав глухой рокот. Перебравшись в глубь острова, мы успели на своей шкуре ощутить все прелести этого процесса. Земля дрожала от разрыва тяжелых снарядов, причем здесь это чувствовалось гораздо сильнее, чем на реке.
Первый залп бывал внезапным и неожиданным, как землетрясение. Никто никогда не слышал ни глухих "пах-бум" с моря, ни свиста летящего снаряда. Все начиналось с оглушающего грохота взрыва, разрывавшего ночную тишину и выбрасывающего нас из сна.
Отчаянно ругаясь, мы неслись в темноте к окопу, толкаясь на входе, как ньюйоркцы в подземке. Еще одна ночь потеряна, еще один сон принесен в жертву врагу. Они перемелют нас в порошок.
Мы провели на Гуадалканале уже почти два с половиной месяца, когда нам пришлось пережить самый сильный ночной обстрел. Я очень хорошо запомнил ту ночь, потому что едва не поддался панике.
Грохот взрыва ворвался в глубокий ночной сон настолько внезапно, что я не смог сразу взять себя в руки. Мне показалось, что снаряд взорвался в моем кармане. И если этим меня еще не разнесло на куски, то наверняка разнесет следующим.
Я отчаянно вцепился в свою москитную сетку. Я изо всех сил пытался прорваться сквозь нее, во что бы то ни стало пробиться через эту тонкую паутину. Затем упал еще один снаряд, причем не ближе, чем предыдущий, я перевел дух и на мгновение замер, стараясь справиться с охватившей меня паникой.
Кое-как овладев собой, я выпутался из москитной сетки и осторожно поднялся на ноги. Несколько мгновений я стоял неподвижно и только после этого зашагал к окопу.
Обстрел был ужасным, но я его почти весь проспал.
Овладев собой, я приобрел уверенность и даже расслабился. Я больше не боялся, а значит, я спал.
* * *
На берегу Илу Хохотун обнаружил папайю.
Мы съели ее плоды рано утром перед завтраком, пока они были полны соком и ночной прохладой.
Услышав о находке, лейтенант Плющ попросил поделиться с ним, но мы уже все съели, и тогда он организовал отряд на поиски этого восхитительного фрукта.
Папайю на берегах Илу больше не нашли. Зато мы обнаружили кое-что получше. Выяснилось, что здесь можно купаться. Мы выставляли на берегу часовых и с наслаждением плескались в этой восхитительной реке. Именно в ней мы плавали и даже пили воду в день высадки. Она была такая же чистая и прохладная и так же приятно ласкала горячую, истерзанную плоть.
В тропиках имеются собственные болеутоляющие средства, присущие только этой местности. Таковыми является, к примеру, прохладное кокосовое молоко или же небольшие чистые речушки, сбегающие с холмов. Именно последние - Илу и Лунга - сохранили нам здоровье. Я не могу подтвердить свои слова статистическими данными, но, судя по моим наблюдениям, те из нас, кто часто купался в них, были меньше подвержены язвам и малярии.
Но наше вторичное открытие Илу состоялось слишком поздно. Всего лишь неделю нам пришлось наслаждаться ее прохладной прелестью, после чего снова поступил приказ перебираться на новые позиции.
- Армия здесь.
- Черта с два!
- А я говорю, они здесь. Я сам видел. - Хохотун яростно жестикулировал одной рукой, а второй придерживал белый мешок, перекинутый через плечо. - Я был внизу на берегу - в Лунга-Пойнт. И видел, как они высаживались.
- А что в мешке? - полюбопытствовал Бегун.
Хохотун ухмыльнулся. Он присел на корточки - мы все делали так, когда было грязно и не на что сесть - и засмеялся.
- Я никогда не видел ничего подобного. Я был внизу на пляже, как раз в том месте, где Лунга впадает в залив, и видел корабли. Они высаживали людей на десантные плавсредства, а те направлялись к берегу. Те, кто уже был на берегу, бестолково толпились среди кокосовых пальм. Неожиданно кто-то объявил тревогу. Бедолаги, мне их было искренне жаль. Накануне ночью им досталось по полной программе. Морской обстрел был организован именно для них. Я слышал, что япошки появились слишком поздно, чтобы потопить транспорты, и бросили все свои силы на аэродром, но все равно мало никому не показалось. И хотя никого не задело, щенкам пришлось пережить немало крайне неприятных минут. Как бы там ни было, условия для воздушного налета были совершенно неподходящие. А они начали лихорадочно окапываться. Потом у кого-то из офицеров родилась блестящая идея, и было решено спрятаться в джунглях. - Физиономия Хохотуна сморщилась. - Это надо было видеть. Описать такое невозможно. Не успели щенки скрыться, как из джунглей хлынула целая орда наших морпехов. Как будто кто-то специально все это спланировал. Щенки скрылись в джунглях, самолеты пролетели мимо и направились бомбить аэродром, а с другой стороны из джунглей высыпали наши железные задницы и принялись тащить все, что бросили армейцы. Когда объявили отбой, они спокойно вернулись в джунгли. А кокосовая роща выглядела словно по ней пронесся ураган. Вернувшись, щепки обнаружили, что лишились половины своих запасов.
Такие комедии морпехи очень уважали.
- Ты хочешь сказать, что наблюдал, как все это происходило? - не веря своим ушам, спросил Здоровяк.
- Черт, конечно же нет! Я наблюдал только, как они посыпались из джунглей. Когда же я увидел, чем они заняты, я немедленно присоединился!
- И что ты раздобыл?
Хохотун раскрыл мешок, также украденный, и продемонстрировал добычу. Судя по увиденному, он оказался весьма рассудительным воришкой. Там не было ничего бесполезного, напоминающего о далеком доме, вроде электробритв, золотых колец или бумажников. Только вещи, бесцепные в нашем положении: носки, футболки, куски мыла, коробки с крекерами. Именно это украл Хохотун, и мы ему от всей души поаплодировали. Так, должно быть, люди Робин Гуда воспевали хвалы Малышу Джону после его возвращения из воровского набега на Нотингем.
Через несколько часов мы узнали, что прибывшие солдаты должны были занять наши места. Этому нельзя было не порадоваться. Их прибытие на Гуадалканал означало, что мы больше не отрезаны. После этого контакт с окружающим миром стал делом вполне обычным. Нас больше не преследовала судьба острова Уэйк. Флот вернулся. Самое страшное, что теперь могло случиться с нами, - это Дюнкерк.
Так что мы были искренне рады солдатам, подошедшим к нашему окопу. Они пришли после еще одного воздушного налета, очень близкого. Но они еще не были отравлены, как все мы. Война для них еще была чем-то волнующим, романтичным, отчасти даже забавным. Их лица были круглыми, отъевшимися, ребра не выпирали, а глаза оставались невинными. Все они были старше нас - лет по двадцать пять, нам же в среднем было по двадцать. Но мы относились к ним как к неразумным детям. Помню, двое из них, услышав про Илу, немедленно отправились купаться, не обращая особого внимания на колючую проволоку, словно заезжие ботаники устремились в поле за нужной травкой.
Я крикнул им, чтобы немедленно возвращались, честно говоря, сам не знаю почему. Вероятно, мне показалось, что они не испытывают должного уважения к опасности. Колючая проволока, судя по всему, представлялась им учебной полосой препятствий, а джунгли - площадкой для пикника. Их любопытство было детским, они непоколебимо верили в то, что все будет хорошо, и смеялись над моими мрачными предчувствиями.
- Немедленно верните ваши задницы обратно! - потеряв терпение, заорал я, и они вернулись.
Их офицер подошел и поинтересовался, что случилось. Я объяснил, проявляя явно преувеличенную озабоченность, что в джунглях упало несколько бомб, которые не взорвались и вполне могут оказаться бомбами замедленного действия. Он поблагодарил меня, как мне показалось, искренне и горячо.
- Слава богу, - сказал он, - что вы это все знаете.
Я почувствовал себя мелким мошенником.
Итак, мы распрощались. Они остались на наших позициях, в наших прекрасно оборудованных окопах, на наших великолепных кроватях, под защитой наших ограждений из колючей проволоки и рядом с прохладной Илу, а мы стали забираться в ожидавшие грузовики.
Мы уже успели пожить на песчаном океанском берегу, у заиленной реки, в зарослях купай. Теперь нам предстояло познакомиться с горными хребтами.
Мы поднимались все выше и выше, дорога, по которой шли грузовики, извивалась, стремясь к вершине, как ползущая змея. Наконец мы оказались на самом верху и получили приказ выходить.
5
Хребет возвышался над джунглями, над терзаемым ветром морем, как позвоночная кость гигантского кита. Отсюда открывался прекрасный вид не только на залив, но и на северную часть Гуадалканала.
Лейтенант Плющ подгонял нас, вышагивая впереди, словно тренер футбольной команды, выводящий своих подопечных на поле. Он вел нас на южную оконечность хребта, где он заворачивал, упираясь в джунгли. Нам выделили дополнительный пулемет, и лейтенант разделил наше отделение на две части.
- Хохотун берет один, Счастливчик - другой.
В его голосе явно сквозило беспокойство, и мы прониклись серьезностью момента.
- Посмотрите, - сказал он, указывая в сторону джунглей, - это Грасси-Нолл.
Кто-то не упустил возможности съязвить:
- Здоров, даже если мы туда никогда не доберемся, всегда можно будет сказать, что мы его видели.
Лейтенант прикусил губу и продолжил:
- По данным разведки, там собираются японцы. Сегодня их можно ждать здесь. - После этих слов у него уже не было необходимости требовать внимания аудитории. - Их пока сдерживают другие части, но нет никакой гарантии, что они не полезут сюда снова. Именно поэтому вам выделили еще один пулемет. - Он повернулся и посмотрел вниз на джунгли. - Дорога на Грасси-Нолл проходит здесь.
Все молчали, и он махнул мне и моим парням, приглашая следовать за ним. Мы спрыгнули вниз с небольшого уступа. Лейтенант показал нечто вроде низкой пещеры на склоне холма.
- Установите свой пулемет там, - сказал он и отбыл, напоследок пообещав прислать ближе к ночи горячую пищу.
Это была ловушка.
Это была ловушка, ловушка, ловушка.
Это был слепой глаз, око зла, пустая глазница на лбу циклопа, уставившаяся с красного глиняного склона холма в глубокое ущелье, откуда на нас наползала ночь.
Мы молча переглянулись.
- Ладно, - пожал плечами я, - давайте доставим туда пулемет.
Так же молча мы его установили. Но кроме него, там хватило место только для двух человек - меня и моего помощника, Цинциннати, коренастого блондина из Огайо, который отличился в Австралии тем, что давал своим товарищам деньги в долг под десять процентов.
Остальные - Бегун, Пень, санитар Рыжий и Эймиш - пенсильванский голландец - пристроились на склоне холма. Я слышал, как они ходили вокруг, постепенно удаляясь все дальше и дальше от ловушки. Я ничего не говорил. Да и кто бы мог их винить? Я чувствовал, будто мне связали руки. С этой позиции воевать было невозможно. Нас уничтожат раньше, чем мы заметим противника. Группа маленьких желтокожих человечков подойдет на расстояние в несколько метров и обрушится на нас. Если мы сумеем отбиться, значит, они просто не умеют драться. Наша пещера была так плохо замаскирована и так неудачно расположена, что покончить с нами можно было одной ручной гранатой, причем с первой же попытки.
Им даже целиться не придется.
Если японцы придут сегодня, мы наверняка умрем в этой огневой точке размером с почтовую марку. Выбраться отсюда нельзя, да и некуда. Но еще хуже то, что остановить их мы все равно не сможем, бесполезно пытаться даже задержать. Одно дело - умереть, совсем другое - умереть без пользы.
Опустилась ночь. Мы сидели в полной темноте и тишине, прислушиваясь к собственному дыханию, вздрагивая от звука осыпающейся по склону земли. Далеко внизу жили своей жизнью джунгли.
Мы начали ругаться. Тихо, очень тихо, чтобы, не дай бог, никто не услышал, мы кляли на чем свет стоит непроходимую тупость офицера, который выбирал позиции, отсутствие соображения у лейтенанта Плюща и многое другое. Мы попросили самые разные вещи в отдельности и попарно, в общем и конкретно. Когда же это занятие наскучило, оказалось, что чувство беспомощности куда-то пропало. Я сказал Цинциннати:
- Начинай разбирать пулемет. Будем выбираться отсюда. Перетащим его вверх по склону. Не знаю, как ты, а я не планирую умереть без боя.
- Скажи это еще раз, - прошептал он и немедленно принялся за дело. А я выполз из пещеры, чтобы предупредить ребят.
- Бегун, Эймиш, - тихо позвал я.
- Это ты, Счастливчик? - В голосе Эймиша было удивление с примесью небольшой толики подозрения.
- Да, я. Послушай, мы перебираемся наверх вместе с пулеметом. Там внизу ловушка. Прикрывайте нас, пока мы будем двигаться, и предупредите Хохотуна и остальных, чтобы нас не подстрелили.
- Ладно, - прошептал он, и я вернулся в пещеру.
- Бери пулемет и канистру с водой, - сказал я Цинциннати, - а я возьму треногу и ящик с патронами. - Не дождавшись ответа, я тихо сказал: - Пошли.
Мы были обременены настолько тяжелой поклажей, что ползти даже не пытались. Мы просто отбросили мешки с песком, закрывавшие вход в пещеру, и выбрались из мышеловки, не способной защитить, зато вполне способной вызвать приступ клаустрофобии.
Устанавливая пулемет второй раз, мы устали и вспотели, но почувствовали облегчение. Теперь мы имели возможность драться.
Но нервное напряжение не отпускало. Не прошло и десяти минут, как я тронул руку Цинциннати. Мне почудилось движение внизу слева.
Когда же мне показалось, что я слышу команду: "Все ко мне!" - сомнений не осталось: враг был рядом.
Мы напряженно ждали, когда же покажутся маленькие желтокожие человечки, силуэты грибов со шляпками-шлемами на темном фоне джунглей.
Но никого не было.
Никто так и не появился на протяжении всей ночи, хотя мы слышали винтовочные выстрелы и звуки минометного огня. Утром мы узнали, что армейские части были атакованы, причем именно те, которые заняли наши позиции. Они сидели в наших роскошных окопах за выстроенными нами заграждениями из колючей проволоки и убивали японцев.
Мы были разочарованы, но не тем, что нас не атаковали на хребте, а тем, что нас не было там, внизу. Мы были рады, что на хребте противник не появился, поскольку здесь не чувствовали себя защищенными. Они бы смели нас без особого труда, хотя мы, наверное, смогли бы немного их задержать.
Утром мы узнали, что вечером тоже являлись расходным материалом.
- Разве вы не знали, - спросил один из тех пулеметчиков, которые заняли позиции дальше по хребту, - что мы получили приказ открывать огонь по всем, кто появится на хребте?
- Правда? А если бы это были мы? Если бы у нас стало слишком жарко и мы отступили?
- А как ты думаешь? - Парень пожал плечами. - По-твоему, мы стали бы проверять ваши увольнительные? Отстрелили бы ваши задницы ко всем чертям.
Глаза Здоровяка округлились, и он протяжно выругался:
- Ч-ч-черт бы все побрал!
Никто не выговаривал мне за самовольный перенос огневой точки. Когда я объяснил лейтенанту, чем руководствовался, принимая это решение, и насколько новая позиция выгоднее, он согласился. Теперь мы могли вместе с Джентльменом вести перекрестный огонь, а если мой пулемет будет подавлен, Джентльмен сможет открыть навесной огонь.
На хребте мы оборудовали настоящую крепость.
Мы очистили края ущелий. На ровных участках протянули колючую проволоку. Джунгли нашпиговали ловушками с ручными гранатами. Мы наполнили канистры бензином и закрепили их на деревьях так, чтобы их было видно с огневых точек. Теперь мы легко могли их поджечь зажигательной пулей. Мы принесли от артиллеристов 105-миллиметровые снаряды и закопали их в джунглях, приготовив к детонации с помощью электрических проводов, протянутых в наши окопы. Мы выкопали одиночные окопы между огневыми точками, а позже - траншеи между окопами. В общем, хребет, на котором закрепились мы с пулеметами и стрелки из роты G, был укреплен довольно-таки грамотно. В конце концов мы исследовали джунгли перед нами на предмет выявления всех ровных участков, где противник, если появится, будет с наибольшей вероятностью устанавливать минометы или пулеметы, и взяли их под самое пристальное наблюдение. Все они прекрасно простреливались.
Пока мы работали, омерзительно яркое солнце палило совершенно безжалостно. На хребте не было ни одного дерева. Нигде не было тени - только если скорчиться на дне окопа, а к середине дня жара и там становилась непереносимой.
Мы истекали потом, а язвы на руках и ногах расцветали пышным цветом. Любого из нас охватывало настоящее отчаяние даже из-за самых пустячных царапин, без которых нельзя обойтись при таком обилии колючей проволоки. Мы знали, что на кровь моментально слетятся все окрестные мухи, но ничего не могли поделать. Только находясь в постоянном движении, можно было держать назойливых жирных мух на расстоянии. Мы находились на большой высоте над уровнем моря, однако мухам это не мешало. Сюда не долетали москиты, но мух было в избытке.
Иногда в язве скапливалось слишком много гноя, и она начинала невыносимо болеть. Тогда Рыжий - наш санитар - извлекал из недр своего мешка усыпанный пятнами ржавчины скальпель и вскрывал нарыв. Если он выглядело слишком уж страшно, Рыжий позволял себе спросить:
- Давно это у тебя?
- Около недели.
- Серьезно? - вопрошал он светским тоном, как человек, обсуждающий красивые циннии в саду соседа, после чего втыкал скальпель в рану со всем усердием мастера, серьезно относящегося к своей работе.