Там я увидел совершенно необыкновенный поясной портрет Стендаля, на котором он изображен анфас. Спокойное, чуть хитроватое лицо. У художника Сентюрье я впервые увидел Альфреда де Мюссе. После того как я увидел его портрет, написанный Рикаром, все остальные мне кажутся неестественными. Мюссе представлен на нем в профиль. Ларгье не отходил от этого портрета, и Сентюрье пообещал сделать после войны копию для него. Есть там также прекрасный портрет Мане, тоже работы Рикара. А еще мы видели у Сентюрье "Карла I в детстве" Ван Дейка, несколько портретов и миниатюр Изабе, одного Эль Греко, эскизы Буше, великолепного Латура, две работы Юбера Робера, несколько Монтичелли, маленький натюрморт Сезанна и проч. и проч.
На следующий день я уже не смог повидаться с Ларгье. Он отправился в учебный лагерь, а оттуда в чине капрала санитарной службы на фронт. Во время битвы в Шампани мы были недалеко друг от друга, но повстречаться нам не случилось. Он был ранен, и встретились мы во время одного из его увольнений в город, и именно на улице Бурбон-ле-Шато, в том самом "старинном доме", воспетом г-ном Фернаном Флере.
НОЭЛИ С УЛИЦЫ БЮСИ
До войны у нас был обычай в ночь с 24 на 25 декабря заглянуть на улицу Бюси, любимую улицу поэтов моего поколения. Однажды мы, то есть Андре Сальмон, Морис Кремниц, Рене Дализ и я, отмечали Рождество в соседнем кабачке. Мы слушали там ноэли. Я стенографировал слова. То были ноэли из разных регионов Франции.
Пожалуй, ноэли относятся к самым любопытным памятникам нашей народной и религиозной поэзии. Но в любом случае они, наверное, наилучшим образом отражают душу и нравы той провинции, откуда они происходят. Первый ноэль, который я записал, спел подмастерье парикмахера, уроженец Бурк-ан-Бре.
Конечно, ноэли из Бурка - это не ноэли времен войны.
Раблезианское перечисление яств в них контрастирует со строгими ограничениями сурового времени, в котором мы живем.
Только-только в город Бурк - Принесли благую весть, - Барабан ударил вдруг, - Мол, за стол мы можем сесть. - Были рябчики, бекасы, - Зайцы и перепела, - И еще много чего, - Были жирные колбасы - И еще много чего, - Чтоб отметить Рождество.
Притащил индейку Гог, - Фаршированную утку - И говядины кусок - Для хорошего рагу. - С праздником поздравить нас - С ним пришла его жена, - Черных кровяных колбас - Нам нажарила она, - И покуда жив я буду, - Я их вкуса не забуду.
А хозяин "Бон Эколь", - Тот принес на блюде кнели - Из телятины отменной, - И чтоб их со вкусом ели, - Он из пряностей и трав - Наготовил к ним приправ - И добавил три горшочка - Все с горчицею ядреной, - К этим кнелям три горшочка - Все с горчицей из Дижона.
Чуть известие о пире - Принесли в кафе "Сен-Жак", - В тот же миг велел хозяин - Затопить вовсю очаг, - А потом на вертел в ряд - Нанизать пяток цыплят; - Получилось просто чудо, - Чуть попробуешь и вмиг, - Потому что это чудо, - Можешь проглотить язык.
Ну, а повар из "Экю", - Услыхав про пир горой, - Сахара на три экю - С белой замесил мукой, - Сладкое испек печенье, - Не печенье, объеденье; - Дам спроси или детей, - Ничего на целом свете - Ни для дам, ни для детей - Не отыщется вкусней.
Нерен выставил на стол - Пять говяжьих языков, - Ливерную колбасу, - Что белее облаков, - Доброе свое вино, - Что я пью давным-давно, - И коль будет Божья воля, - Пить до самой Пасхи буду, - Коли Божья будет воля, - Пить его я буду вволю.
Каждый с чем-нибудь пришел, - Каждый что-то приволок, - Чтобы выставить на стол. - Нам с тобою, куманек, - Принести бы что-то надо, - Чтобы встретить Рождество - И в компании веселой - Чтоб отпраздновать его. - Принесем же на пирушку - Мы похлебку-затирушку.
А теперь после этого пиршественного ноэля другой, более изысканный, который я услышал впервые еще несколько лет назад в окрестностях Сен-Кантена. Привожу его в той версии, в какой записал на улице Бюси:
Мы голоса сольем - В торжественном напеве - И славу воспоем - Святой Пречистой Деве, - Что сына зачала, - А после в час урочный - Младенца родила, - Оставшись непорочной.
Спасения нас ради - Она пришла на свет - В том достославном граде, - Что звался Назарет. - Чиста душой, любезна - И обликом светла, - Она стократ прелестней - Всех девушек была.
Пошла она во храм, - Чтоб Богу помолиться, - Совет собрался там: - С кем обручить девицу, - Хоть Дева не желает - Ничьею стать женой, - Дозволить умоляет - Жить девственно святой.
Но ангел тут небесный - Велел всем женихам - Немедленно совместно - Собраться в Божий храм: - Тот, посох чей цветами - Чудесно расцветет, - Ее пред всеми в храме - Женою назовет.
И женихов собрался - Во храме целый рой, - И всяк намеревался - Марию взять женой, - Жениться всяк хотел - На Деве той прекрасной, - Но то не их удел, - И их мечты напрасны.
Иосиф в то собранье - Шел с посохом своим, - Хоть в брак вступить желанье - И не владело им; - Быть холостым всегда - Имел он намеренье, - К женитьбе никогда - Не чувствуя влеченья.
Вот он вступил во храм, - Где были в полном сборе - Все женихи, и там - Свершилось чудо вскоре: - Покрылся посох вдруг - Белейшими цветами, - И аромат вокруг - Струился над свечами.
К Иосифу тогда - С почтеньем подступили, - С Марией навсегда - Его соединили, - И дали обещанье - Они пред алтарем - И в счастье и в страданье - До смерти быть вдвоем.
Смущенны и тихи - Из храма уходили - Толпою женихи - И только лишь твердили, - Мол, как несправедливо: - Старик почти седой - Дар получил счастливый, - Марию взял женой.
Когда же ночь настала - И мрак окутал дом, - Мария прочитала - В Писании Святом - О том, что Царь Небесный - На Деву снизойдет - Безгрешно, бестелесно - И Сына с ней зачнет.
И тотчас ей явился - Архангел Гавриил, - Учтиво поклонился - И Деве возвестил: - "Возлюблена, Мария, - Ты Богом всеблагим, - Грядущий в мир Мессия - Дитем будет твоим.
Знай, чудо из чудес - С тобой свершится, Дева, - Ты Господу Небес - Свое откроешь чрево, - И у тебя родится - Царей земных всех Царь, - Но девственна, юница, - Ты будешь, как и встарь".
Стих Гавриила глас, - И с Неба к ней слетело - Дыханье и тотчас - Заполнило ей тело, - А далее все было, - Как заповедал Бог, - И плод она носила - Положенный ей срок.
Благого возвещенья - Иосиф не слыхал, - Исполненный смущенья, - Он хмурился, ворчал, - Но ангел среди сада - Явился, возвестя: - "Оставь свою досаду: - То Господа дитя".
Мария и Иосиф - Задолго до зари, - Дом в Назарете бросив, - В град Вифлеем ушли, - И Дева Пресвятая - В убогий хлев вошла, - Без боли, не страдая, - Там сына родила.
И ангелы слетели - В убогий этот хлев, - Младенцу славу пели, - Вокруг него воссев; - Он принял поклоненье - Окрестных пастухов - И щедрые даренья - От трех царей- волхвов.
Сойдемся же в тиши - И будемте молиться, - Молить от всей души - Небесную Царицу - О том, чтоб простирала - Над нами длань свою, - А после даровала - Спасение в раю.
А в Мэ-ан-Мульсьен, уверен, и до сих пор поют прелестный ноэль, из которого я привожу один куплет:
Чуть пастухи узнали, - Что чудо днесь случится, - Все вместе поспешали - Младенцу, тур-ли-ли, - Младенцу, тур-ля-ля, - Иисусу поклониться.
А также и этот, где
Собрался святой Лифар - В гости к Деве Пресвятой, - Необыкновенный дар - Для нее он нес с собой: - Скрипки, лютни и свирели, - Чтоб весь день ей сладко пели, - Мандолины и кларнеты, - Чтоб играли ей с рассвета.
Вот еще один ноэль, который я слышал на улице Бюси. Не знаю, из какой он происходит провинции. Но в любом случае сочинен он в деревне, и в нем бездна вкуса:
Припев: Пастухи, стада - Вы свои оставьте, - Сбирайтесь все сюда - И Младенца славьте.
Слышу: запел соловей, - Защелкал среди ветвей, - Нету песни нежней, - И нету песни добрей. - Так сладостна эта трель, - Эта песня его, - Что взял я свою свирель - И славить пошел Рождество (припев).
Соседа спрашивал я: - Ты слышал песнь соловья? - Ах, сладкая песнь сия - В путь позвала меня. - Взял я свою дуду, - Чуть услышал ею, - И с тобою пойду, - Славить пойду Рождество (припев).
Где вековой стоит вяз, - Много собралось нас. - Рано еще сейчас, - И мы пустились в пляс. - Я подхватил Мари, - Ты приглашай Жанетту, - Жак, Лизетту бери, - Тальбо, кружи Гильометту (припев).
Как бы не опоздать, - А то придется бежать, - Больше нельзя нам ждать, - Надо же понимать. - Эй, не спешите так, - Вишь, порвался башмак! - Вот иголка, вот нить, - Можешь башмак чинить (припев).
Гийо, а ты чего ждешь? - Иль с нами ты не идешь? - Ох, я смотрю, ты хорош. - Да на кого ты похож! - Волдырь у меня на пятке, - Малость я охромел, - А ты летишь без оглядки, - Прямо как юный пострел (припев).
Давай побыстрей, Мюляр, - Ты ведь еще не стар. - Что ты медлишь, Кокар? - Ну, а тебе, Лорикар, - Стыдно все время брюзжать. - Да подбодрись слегка! - Нечего изображать - Перед людьми старика (припев).
Не можем мы больше ждать, - Надо же понимать, - Мы хотим увидать - Спасителя и его Мать. - В яслях он, а не в доме - Был этой ночью рожден, - Там и лежит на соломе, - А не в кроватке он (припев).
Мать склонилась к нему, - Только я не пойму: - Старик, что держит суму, - Видать, не отец ему. - Младенец на мать похож, - Лик его чист и ясен. - Ах, до чего он хорош! - Ах, до чего он прекрасен! (припев)
Мы прихватили с собой - Две корзины с едой, - Коль есть повод такой, - Устроим же пир горой. - Хочешь верь иль не верь, - Жак Юге уже пьет, - А в открытую дверь - Валом валит народ (припев).
Но настал уже срок - Нам помолиться, чтоб Бог - Был не очень к нам строг, - Чтоб в делах нам помог, - Чтобы всем нам простил - Вины и прегрешенья, - Все грехи отпустил - И даровал нам спасенье (припев).
А вот изящный и прелестный ноэль, из которого я, к сожалению, записал только этот куплет:
Я рано, с рассветом встала, - Заря запылала ало, - Я радовалась: настало - Светлое Рождество.
А еще ноэль макаронический:
Восславим рожденье - Nostri salvatoris, - Он есть благоволенье - Dei sui patris. - Рожден был Сын Бога - In node media - В хлеву убогом - De Casta Maria.
В ту ночь я записал и вот этот ноэль, сочиненный в провинции, которая нынче разорена войной - в Шампани, на родине Лафонтена и Поля Фора:
И все девицы из Серне - Всю ночь не смогут лечь, - Они затопят печь - И будут стряпать, - Будут печь. - А все девицы из Тэса - Заснуть не смогут до зари, - Мешать им будут голоса - И пение - Ля-ля, ля-ля - Подруг из Селери.
А в завершение кто-то спел очаровательный детский ноэль, как мне кажется, недавнего сочинения. Привожу всего один куплет из него:
Вот пчелка летит - И звонко жужжит - Младенцу Иисусу: - В конфетке, дружок, - Мой сладкий медок, - Он будет тебе по вкусу.
О старой улице Бюси можно вспоминать без конца. Но я отдам все воспоминания за то чувство, какое я испытал, когда в рождественскую ночь незадолго до войны слушал, как распевают эти ноэли.
ОТ "НАПО" ДО КОМНАТЫ ЭРНЕСТА ЛА ЖЁНЕССА
Мне случается в конце дня немножко посидеть на террасе "Напо", которое славится своим мороженым. Некогда кафе "Наполитен" на бульварах пользовалось большой известностью как литературное кафе. Там бывали и писатели, и люди театра. Но это было до войны, в великую литературную эпоху, когда здесь сиживали Жан Мореас, Катюль Мендес, Сильвены, а главное, Эрнест Ла Жёнесс, царивший среди своей свиты.
Но познакомился я с автором "Бульвара" не там.
Как-то в 1907 году, когда я сворачивал с бульвара Итальянцев на улицу Грамон, мое внимание привлек белый листок бумаги, порхавший передо мной.
Инстинктивно я поймал на лету этот листок, приняв его за рекламную листовку. И в то же мгновение, подняв глаза, увидел на четвертом этаже дома, рядом с которым я находился, какого-то человека в маске; он тут же исчез, крикнув мне: "Сударь, прошу вас, не выбрасывайте этот листок. Я мигом спущусь за ним".
Я прождал минут пять-шесть, но видя, что никто не появляется, вошел в дом, намереваясь вручить этот листок консьержу, чтобы тот передал его жильцу с четвертого этажа; однако консьерж объявил мне: "Вы, должно быть, ошиблись, на четвертом этаже никто не живет. Это квартира за двенадцать тысяч, и она сейчас пуста, сдается".
Не выказывая ни малейшего удивления, я сделал вид, будто проверяю номер на конверте, который был у меня с собой, после чего, признав свою ошибку и извинившись, вышел, и в тот самый момент, когда открывал стеклянную дверь, увидел пробегающего мимо того самого человека с четвертого этажа, но уже без маски. Он был чисто выбрит и, как мне показалось, волосы у него были светлые. Во всем, что происходило, было нечто таинственное, и у меня пропало всякое желание отдавать эту бумажку. Я был заинтригован и в то же время встревожен. Я тут же вернулся к консьержу и попросил его рассказать об этой квартире, объявив, что как раз ищу себе жилье и был бы не прочь поселиться на бульваре Итальянцев. В сопровождении консьержа я отправился осмотреть комнаты на четвертом этаже, где не обнаружил ничего, что могло бы быть как-то связано с заинтересовавшим меня происшествием. Очень скоро я оттуда ушел, на ходу бросив взгляд на этот листок, который, как я был твердо уверен, содержал какую-то важную тайну.
Того человека на улице уже не было. Я прикинул, что он, глядя с четвертого этажа, догадался, что я направляюсь на улицу Грамон, и теперь, должно быть, бежит по ней, уверенный, будто догоняет меня и вот-вот настигнет.