Знаешь, в чем радикальное отличие 20-х от 90-х? Те люди не были готовы к тому, что вскоре заявит о себе как диктат, как сталинская данность. Люди 20-х годов испытывали грандиозность случившегося, и оно действительно было грандиозно. Революция подавляла и вдохновляла своим масштабом, пусть жутким, но масштабом.
20-е годы – это же потрясающий расцвет формы! Самого тонкого и самого независимого проникновения в то, что вообще с человеком бывает. А тут, притом что случившееся масштабом не меньше, ничто не видится так! Я не вижу в этой России грандиозности. Ни подавляющей меня, ни вдохновляющей – никакой вообще. И для меня трудный вопрос, на который я пытаюсь ответить: почему?
Думаю, по двум причинам. Одна причина. Мы не заметили и до сих пор не понимаем: рухнул не только коммунизм, не только сверхдержава СССР – закачался и рухнул весь вообще Мир. Гигантское заблуждение – не чувствовать, что в наше дело втянулся весь мир. Он застрял, как мы! А нас тем временем взяли в лапы их витрины прекрасные, их дорогие вещи и деньги.
Применимо к началу 30-х годов, там в считаные несколько лет произошел страшный перелом. Да, на начало 30-х современность похожа. Тут мы сходимся, и, слушая твои слова, я хотел прервать, чтоб сказать тебе: да, да!.. Но, понимаешь, ты прав и неправ. От 20-х это резко отличается! Галковский пишет что угодно, но он не сможет писать, хотя бы как Пильняк писал, я уже не говорю об Андрее Платонове.
В последний раз в революцию русские пытались стать новой тварью, и это нас сблизило с миром. В последний раз и, может, оттого, что в последний, мы стали так миру близки. Мы сами стали Миром. Но это кончено! Двухтысячелетнюю идею "новой твари и новых небес" русские реализовать больше пытаться не будут. Не берусь утверждать, я этого вообще не увижу. Но я так предполагаю.
Не нужно себя соразмерять с речевым поведением, которое здесь утвердилось? Но тебе же самому хочется быть услышанным. Это я могу расхотеть, а ты не имеешь права. Ты хочешь быть услышанным. Значит, дуэль между тобой и твоим речевым поведением совершенно неизбежна. Зачем тебе делать вид, что status quo нет? Ты участвовал в столкновении поколений на моем дне рождения. Дико был интересный спор, ожесточенный…
Сцена из романа "Идиот", выпущенная автором.
Да-да, сцена из романа "Идиот", и капельку из "Бесов". Ты должен знать, в чем я с тобой согласен. Это, Глеб, твоя трудная, тяжелая дуэль с речевым поведением, утвердившимся в тебе самом. Твой поединок. И еще неизвестно, прострелят тебе кокарду на фуражке или попадут в лоб. Это пока вопрос открытый!.. Но ты замечательно высказался. Мне очень понравилось…
В одном я капитально ошибся: то, что случилось, еще не началось. Это не "пролог пролога", как я писал, – ничто из главного и не начиналось. А мы приняли за начало то, что не было им, зазвали в Кремль бойких фарцовщиков. Мы их накликали своей иллюзией наставших якобы новых времен. Да еще мелюзге приписали великий масштаб! "Первого президента в тысячелетней истории России", "гайдаровский кабинет камикадзе". И прочую муру, чепуху и глупость, которой теперь сочится наша жизнь.
Зря я полез к тебе с ассоциациями про 20-е годы, я ж их не знаю. Процесс обыдления начался не вчера и не семь лет назад, а теперь мы попали в корпорацию пользователей. Тех, кто хочет либо умеет извлечь из этого выгоду. И я, и даже ты среди них. Все извлекли для себя желанное, в разных смыслах: один – деньги, другой – Америку, третий – известность. А ты и я закрепили, что имели в Союзе, – жизнь в эпицентре событий, встречу с русской историей на острие. Якобы без последствий, чего не бывает вообще. Тем временем в Москве собралась шайка мародеров, которым нужна наличность. И процент с конца мировой истории.
Да-да! И мы еще им подсказали масштаб! Знаешь, этот Президентский совет. На меня несоответствие таких людей масштабу событий очень давит. Ощущаешь, как что-то вообще кончается, перестает быть. Вчера глядел, как в прямом эфире шутейно подделывают подпись Ельцина, и повторял себе: нет-нет. такого не бывает, это немыслимо и я этого не вижу. Человеку труднее всего согласиться с такими вот штучками, мерзкими подробностями событий. Ты отступаешь перед жутким, но масштабным, а потом вдруг не соглашаешься с гнусной мелочью. Люди вообще восстают из-за чепухи.
Некоторые вещи можно познать только в подлых подробностях. Помню, еще при "деле врачей" я узнал о Виноградове – помнишь, был такой профессор Виноградов, медик-терапевт? Он Сталина опекал. У него был телефон прямо к Сталину, и, когда его увели, телефон еще некоторое время работал. А причину ареста знаешь? Виноградов сказал Сталину, что тот нуждается в длительном отдыхе.
Как, он прописал Сталину отойти от дел? Ну смельчак.
Осмотрев Сталина, он сказал ему, как врач говорит больному: "Вам показан длительный отдых". И Сталин в бешенстве закричал: "В кандалы его, в кандалы!" Этот рассказ переменил мое отношение к нему сильнее, чем весь их ХХ съезд.
Это не аристократизм ли у тебя?
Аристократизм? Возможно. Просто другой взгляд на человека. Но возвращаюсь к нашему разговору. Нужна систематичная работа в малой среде, и никто не знает, когда, как и где она ляжет на чашу весов. Помнишь, мы обсуждали особенность человеческих последействий? Красочная, занимательная, артистичная – но и ужасная сторона человеческого существования! Открывать задним числом преданные имена, умолкнувшие голоса, отклоненные мысли. Дать им ход в речь и в политику. Дай время, чтобы процесс возобновился. Ускорить его могут либо совсем плохие дела, либо подход неизвестных пока свежих сил. То и другое не исключено. Но как иначе, Глеб? Попытаться вдруг сразу повлиять на миллионы людей? Можно, конечно, пытаться. Но эти Говорухины тебя все равно обскачут.
Я все хочу отойти от того, что делаю.
Глеб, ты все равно не уйдешь, во-первых, а во-вторых, куда? Мы все падшие.
Эта мысль тебя посещает все чаще.
Таким, как мы, поручено быть нечистыми, при условии быть откровенными в нечистоте. Не строя на ней благополучие и самодовольство… Это нелепая мысль?
Разве нелепа больная совесть?
Одно дело личная чистоплотность, другое – чистота политического воплощения. Последняя на поверку чистый обман.
Естественно и ничуть не патологично чувствовать себя виновным в том, в чем фактически не виноват. Это высекает мысль и породняет с людьми. Человек из Назарета недаром тяготел к падшим. В конце концов, Рим – колоссальная реальность. Когда видишь, понимаешь, что такое делается навечно. Эта толщина стен, эта продуманность в деталях, целесообразность плана, эта жесткая мощь языка.
Есть выступление Сталина по делу Тухачевского, по-моему, еще до его расстрела. Длинная речь, местами поразительная. Он говорит: "Наша сила – люди без имени". Гениально! Представляешь, какому-нибудь его соратнику – Молотову придет в голову сказать такое? Люди без имени, подымайтесь, ваш час пришел! Те надменные командармы, маршалы – их место освободилось, идите, вы сила! Что за мощь выражения. Или вот еще, на февральском пленуме ЦК 1937 судьба Бухарина уже им решена, а Сталин вдруг говорит: "Много болтаешь". Что это, о чем речь? Много болтаешь! Бухарин отвечает: "Да, я много болтаю, но болтовня не измена". – "Да-да, – сказал Сталин, – клепать на себя не надо ни в коем случае". И еще: "Ты должен нас понять". Поразительно, конечно.
Рим! Правда, Глеб, у нас с тобой был Рим.
Ты так думаешь?
В некотором смысле, конечно.
Очень уж краткий по времени, Рим.
Почему же, а по пространству? А потом, после смерти Сталина? На твою и мою жизнь Рима хватало. Но начался распад, и все стало гнить изнутри. Кроме камня.
Сын Человеческий на клочке земли. На клочке внутри клочка, и сам клочок внутри самого себя. А от него пойдут ученики. Представь, что нам остались бы только обрывки фраз Его. Но ведь остались не только они. А рядом осталось то, что Ему категорически противостояло. Поразительно, как из этого сложилась религия.
Но не станем тему трогать, она постоянна. Я из палаты № 6 – не горжусь и не имею от этого никакого прибытка. Не вижу себя иначе. Только воображу себе размеренную жизнь профессора – продуктивную, влиятельную, оставляющую след. И отшатываюсь: боже упаси! Нет! Нет! Так что, друг мой, будь и ты сумасшедшим.
Что ж, слушаю и повинуюсь.
054
Пузырь оппозиции и хамство демократов. Демократическая избирательность обсуждений, "серые зоны". Дырчатый мозг и осциллирующее сознание ♦ Мы неверно мыслим и пытаемся "кого-то убить, чтобы прояснить себе ситуацию". Запретить себе фобию, заменив рефлексией несовместимости.
Глеб Павловский: Пузырь оппозиции пять лет накачивали хамством победителей. То есть победы не было, да и битвы никакой не было, но демократы торжествовали. Раз у нас в руках пресса, которую подарил Горбачев, то чужих мы просто не пустим. Кто она такая, Нина Андреева? За нами генеральный секретарь и Президент, а вы кто и что можете? Ничего. Нарастал гром априорных триумфов. Нам все можно говорить, а вам нас выругать негде. Противника используют как объект оскорбительных пародий Димы Быкова в "Собеседнике". Добавочного примера того, какие мы тут умные и передовые.
Выборочное топтание конкурента, сладострастное торжество нарастало. Помнишь, "Мусорный ветер" Платонова? Бессильный аппаратчик, в то же время контролирует всю страну, прессу, и та ему поет дифирамбы. Бессильная система, на которую хам из "Огонька" орет в мегафон – и та ничего не может сделать, повязанная на генсека-бездельника.
Все это дошло до кульминации, став быстро слипаться – коммунисты с националистами, демороссы с фашистами. Все, чему не дали права голоса, теперь требовало доли в решениях. А с другой стороны, никто ничего ни с кем не обсуждал. Вы обязаны помалкивать, а мы говорим все, что взбредет в голову.
Михаил Гефтер: А Мигранян повышает нам планку авторитета.
Да, и всем командует генеральный секретарь, который не контролирует ничего. Вот процесс демократизации в Кащенко. Создаются игровые кружки внутри охраняемого гласностью периметра, где каждый несет свое, но внутри зоны, которую не видят. Демократия отвернулась от реальности. Люди избирательно и активно не видят иного – иного не дано! Они не видят перерождение реальности, воображая себя ее господами. Формируется сеть необсуждаемых зон. Дальше эти "серые зоны", продолжая избегать дебатов, стали драться на кулачки. И все опрокинулось в политику.
Интеллект явил результаты. И Сараскина, подняв палец, вещает: "А ведь еще Иоанн Кронштадский вас предупреждал!"
Осциллирующее сознание, которое на пятнадцать минут очнется, а в следующие три месяца его нет. Потом опять просыпается, но не помнит, что делало в предыдущие месяцы. Оно пропускает целые куски собственного существования. Возник дырчатый мозг, откуда, что ни закладывай, все вытечет. "Русская идея" – фекалия этого мозга, и не единственная.
С одной стороны, Марк Захаров рычит городовым, что вы "красная чума", и не дает права голоса. С другой стороны, каждый помнит, как был гражданином великой державы. Достаточно было этим двум вещам соединиться, и – ба-бах!
Добавь сюда, что в течение пяти лет гражданин мог все, и ничего не делал. Ничего не делая, читал "Огонек" и злился. Потому что якобы все должны были сделать за него другие, то Горбачев, то Ельцин. Это психиатрия непростая, она не сводится к проблеме антисемитизма. Какой тут антисемитизм!
Абсолютно. Тот редкий случай, когда русский царь не опасен евреям.
Ельцин – как мой любимый герой Ганечка Достоевского, которого характеризуют словами "непрерывно раздавливаемое тщеславие". Оно дает выплески в любую сторону, непрерывно порождая детей-уродцев.
Вижу, мы с тобой движемся в общую сторону, идя от разных. Я было отключился на программу для Явлинского. Теперь – давай! Не запугивая себя тем, что мы якобы все потеряли, ничего не имеем и ушли в тень социальной жизни. Все не так. Нам плохо оттого, что мы неправильно мыслим. И этим себя запугивая, мы пытаемся кого-то поймать и убить. Убить, чтобы прояснить себе ситуацию!
Давайте действовать более или менее правильно, хотя теперь это уже непросто. Но есть советское наследство, и есть все, что сотворено с ним за эти годы, и то, что не сотворено. Есть мир и все, что происходит в мире. Надо запретить себе фобии, и там, где у тебя фобия, в этом месте утвердить несовпадение. Больше даже – несовместимость! Несовместимость запрячь в работу власти и оппозиции.
055
"Член Президентского совета предлагает установить диктатуру". Состояние, когда нельзя решить ни одного вопроса. Кому предложить диктатуру – Ельцину? Кто субъект договора о политическом перемирии? "Переворот как гражданский процесс". При отказе от перемирия призвать к всеобщей политической забастовке ♦ Оторваться от злобы дня ради стратегической цели, Жуков наступает на Берлин. Гипотеза неисключенного спасения. "Спрос на апостола Павла". России недостает чувства безысходности катастрофы.
Михаил Гефтер: Я друг нескольких людей, которые сохраняют ко мне уважение. Я им друг. А еще я человек, который хочет сделать попытку. Что-то сделать для этой земли, где я умру. Я всю ночь думал: какой выход из положения? И придумал только один. Все остальные я перебрал, они глупые. Вот прочти и прости – глупость и больше ничего.
Глеб Павловский: Да это конфетка! Ты не понимаешь, это же новость, scoop? Сенсация ИА Postfactum – "Член Президентского совета Гефтер предлагает установить диктатуру".
Я перебрал все другие возможные способы, и все нахожу глупыми. Ты только что сказал верную вещь. Представь, зовут Президента в уральскую деревню мужики и пишут: "Положение страны стало безысходным. Терпеть его больше нельзя". Во имя этого в качестве Верховного главнокомандующего я, Ельцин, распускаю парламент и назначаю выборы, не видя другого выхода из предвоенной смуты, безвыходности и безрезультатности. Когда мы не можем решить простого вопроса: чем заплатить людям за собранный урожай? Страна не может заплатить людям за собранный урожай и остаться с хлебом? Не решая этого вопроса, что – опять закупать за границей?
Мы же не можем решить ни одного вопроса! Стоят заводы – мы не можем решить, какие закрывать. С каждым днем растет число неопознанных трупов на улицах. Мы ничего не в силах решить!
Что же делать?
Я бы предложил Ельцину переворот. Если бы я был за диктатуру и если бы Ельцин способен был стать разумным диктатором. А так, я ему этого не предложу. Я написал воззвание о временном политическом перемирии. Там довольно жесткие пункты. Подписавшиеся обязуются на это время отказаться от демонстраций и предоставить новому правительству свободу рук.
Интересно. Не знаю, ты замечаешь, как все время обходишь вопрос "кто".
Нет, скажи так: все, что ты написал здесь, старик, твоя очередная глупость! Но в ней есть зерно. Ты заметил безвыходность всего, что предлагают. А я тебе покажу, где выход. Ты же признаешь, как и я, безвыходность и глупость всего, что они предлагают?
Да, да, да! Но безвыходность того, как сложилось, – это подсказка решения. Идет выгорание бессмысленных полюсов беспредметной конфронтации. Понимаешь, никто бы не смог настолько перемазать их грязью, как они сами. Никто бы не дискредитировал их так, как они.
Это правильно, но когда у тебя на это есть время. Если б так, твоя теория выгорания полюсов подошла. Но ты отвлекаешься от обстоятельств, как если бы не было опасности. А между прочим, среди обстоятельств есть более опасные, чем мнимое "двоевластие". И генерал Лебедь не случайно заговорил о державности, он тоже не последний дурак.
Ты предлагаешь государственный переворот без субъекта? Таких не бывает. Без субъекта переворота нет, его присвоят другие.
Понимаешь, я ведь не про режим. Переворот без субъекта? Во-первых, я не предлагаю полного переворота, а предлагаю переворот как гражданский процесс. Во-вторых, такой, который делает субъектом многих, всех, кто сможет к нам присоединиться. Скоков заявил: "Мы не партия, мы не направление". Он что-то чует!
Я этот документ для него же и редактировал, у Егора Яковлева в кабинете. Это Егорова идея – создать надпартийный блок. Я отвадил его от этого дела, говоря, что тогда он просто визирь при Скокове. Там Скоков высится Эйфелевой башней, а вокруг копошатся Кожокины.
Это все нереально. Абсолютно пустое. Но и мы с тобой не последние дураки.
Мы вообще политические никто. И не знаем, как себя заявить. Для меня, кстати, вопрос, надо ли.
И вопрос, надо ли. Правильно. Совершенно верно. Абсолютно точно. А вот то, что я предлагаю, пойми. Их отказ от предлагаемого шага тоже создает ситуацию. И тогда мы призовем страну к всеобщей политической забастовке и гражданским комитетам действия!
Это, прости, самое смешное. 19 августа 1991 года не сработало, а сегодня не сработает вдвойне. Нет такого жанра у нас, как всеобщая забастовка.
Можно 24-часовую, не важно. Важно, чтобы всеобщая!
Да нет же! Что, мой стафф у меня в агентстве Postfactum пойдет бастовать? Да я их к чертовой матери уволю, я не дам этого делать! И никто не даст. Забудь 1905 год. Нет никакой реальной организации рабочих в России. Однако экий ты, батенька, мятежный какой! Мятежник Гефтер!
Что ты имеешь в виду?
Не ожидал от тебя такой гражданской прыти.
Я остро реагирую на глупость. И потом, со времен редактуры "Всемирной истории" ощущаю задатки нереализованного менеджера. У меня неплохой опыт руководства батальоном по строительству укреплений под Москвой. В июле 1941 года.
Мы оторвались от действительности, и хорошо. Это правильно, Глеб. Кто-то должен действовать в отрыве от текущей боевой обстановки, выполняя стратегическую задачу. Знаешь, как маршал Жуков наступал на Берлин?
Нет.
Был прорыв через Польшу. Боже мой, сколько там уложили людей, но тем не менее. Наступала главная масса войск, а справа шли танковые и мотомеханизированные корпуса с опережением остальных. Им было приказано не вступать ни в какие схватки. Даже немцы, отступавшие под нажимом центральной группировки, принимали их за своих. В этой пыли, в клубах дыма чуть просматривались очертания каких-то нестреляющих машин. Вот они и замкнули кольцо окружения Берлина, овладев переправами, навели понтоны. Сегодня нам с тобой надо идти в долгое наступление, до времени не стреляя в упор.
Ты не сможешь не стрелять. Ты вечно ввязываешься в схватки. Я уж не говорю про себя.