Какой бы ни была обстановка на флоте, факт налицо - часть моряков решила сражаться. Кроме политического бардака и отсутствия элементарной дисциплины ситуация усугублялась непредвиденным ранее гидрографическим фактором Тот малоизвестный пролив, именем которого B. C. Пикуль назвал свой знаменитый роман, Моонзунд страдал труднопроходимостью, особенно для тяжелых кораблей. Он был мелок, его периодически углубляли (последний раз в 1916 году), но больше девяти метров для навигации он предложить не мог. Уже одно это автоматически сокращало численность российских кораблей, готовых драться с противником Эсминцы и крейсера еще смогут огрызнуться немцам, но вот из линкоров на бой могли выйти только те два, которым позволяла осадка. В очередной раз неразлучная пара броненосцев, практически однотипных, решила сыграть в русскую рулетку со смертью. На верную смерть пошли "Цесаревич" и "Слава"!
Описание самого хода столь туманной операции, как "Альбион", не входит в данное повествование. Этому посвящены десятки работ с подробным, скрупулезным анализом Да и в контексте жизнеописания отдельного корабля это не имеет большого смысла. Скажу главное - немцы, не особо напрягаясь, прошли через русскую оборону, "как горячий нож сквозь холодное масло". Именно так охарактеризовал их действия историк А. Больных. С прозрачным намеком на отсутствие подобных операций в начале войны. Не вызывает сомнений, что в 1914 году центральная минно–артиллерийская позиция оказалась бы бесполезной, и только мощь британского флота спасла русских от поражения.
Единственный аргумент в пользу балтийских моряков - это желание сражаться в начале войны, абсолютно неадекватное коллапсу патриотизма и порядка на флоте в 1917 году. Но даже при тех скудных силах, которые вывел навстречу германской военно–морской машине вице–адмирал Михаил Коронатович Бахирев, крошечный флот смог нанести пару- тройку болезненных уколов прущим мощью своих дредноутов немцам.
Главную опасность представляли мины, и адмирал Шмидт это прекрасно понимал. Десятки немецких тральщиков начали свою кропотливую многочасовую игру со смертью. Корабли Гохзеефлотте продвигались в Рижский залив, периодически подрываясь, но продолжая шаг за шагом выталкивать русских с островов архипелага - Эзеля, Даго, Моона. Пока десанты занимались захватом и зачисткой последних, маленькие тральщики расчищали путь многопушечным гигантам.
Бахирев, чей благородный порыв отразить врага большевики оценят в 1919 году, выстрелив адмиралу в затылок, держал свой флаг на бронепалубном крейсере "Баян", справедливо считая, что его два броненосца с их восемью двенадцатидюймовками протянут недолго. К началу своего последнего боя "Цесаревич" неудачно отстрелялся по собственной, оставленной прислугой батарее на острове Церель, в целях не допустить ее захвата противником, и, забрав гарнизон Сворбе, отошел к Куйвасте. При этой эвакуации линкор вел огонь своими зенитками по наседающим германским самолетам XX век брал свое!
Теперь обстановка прояснилась окончательно: русским не давали закрепиться в акватории Кассарского плеса, "продавливая" их через узости Моонзундского канала. Решили держаться до последней крайности. Историк И. Бунич пишет: "Неизвестно, какие мысли теснились в голове командира "Гражданина", капитана 1–го ранга Руденского, когда, обратившись к офицерам в рубке, он сказал:
- Господа, это последний бой под Андреевским флагом!
Говорил ли командир линкора о результате сражения или о своей карьере и жизни, останется загадкой, но слова его оказались пророческими…"
Начав пристрелку по работающим тральщикам, русские корабли тут же попали под плотный огонь германских дредноутов. Немцы стреляли на удивление отвратительно, больше занимаясь слаломом между непротраленными минными банками, но позднее, сократив невыгодную дистанцию и сближаясь на острых курсовых углах, очень вразумительно продемонстрировали, кто такие призовые комендоры Флота Открытого Моря. Первым попал под удар линкор "Слава". В романе "Моонзунд" В. С. Пикуль упоминает о личной просьбе кайзера адмиралу Шмидту утопить "это русское корыто". Чем этот несчастный, разваливавшийся русский броненосец досадил германскому императору, догадаться сложно, и, думается, кайзер Вильгельм от подобного опуса советского писателя удивился бы не меньше. Но одно из первых попаданий оказалось фатальным - снаряд поднырнул под броневой пояс и разворотил борт. Хлынувшая вода (порядка 1200тонн) мгновенно "просадила" линкор, увеличив его осадку и гуляя по отсекам, брошенным запаниковавшими моряками. К ужасу адмирала Бахирева, из‑за дефектов (как обычно) "Слава" не мог провернуть носовую башню главного калибра. "И тогда он пошел на врага кормой!" - пишет изумленный Пикуль. "С креном, весь дымящийся, он начал отползать к Моонзунд- скому каналу", - пишет неизумленный автор.
Время броненосца вышло! Его мертвые братья, лежащие на дне Цусимы, казалось, звали его, так надолго пережившего их…
Еще более древний "Цесаревич" превзошел самого себя, посылая в недосягаемого противника огромные снаряды, пока германский дредноут "Кениг", подняв вокруг русского корабля 40 - 50–метровые столбы воды от неточных попаданий, наконец не добился своего. Удар был сокрушителен! "Цесаревич" испытал тремор корпуса и присел в воде - в 12 часов 39 минут (по вахтенному журналу) его броня пропустила два полутонных 305–мм снаряда.
Немцы, пристрелявшись, скрыли старый корабль в сплошных всплесках, и встревоженный Бахирев все чаще поглядывал на эту картину апокалипсиса, в душе надеясь на чудо. Осевшая грязная вода открыла горевший на шканцах (в средней части) броненосец, а через мгновение уже новые 10 - 12 водяных столбов кипящими гейзерами вздымались вокруг него…
Попрактиковавшись в стрельбе по русским ветеранам, дредноут "Кронпринц" с дистанции, запредельной для орудий эскадры Бахирева, поджег крейсер "Баян". Со стороны так страшно выглядевший пожар удалось погасить, и вице–адмирал дал приказ об отходе. Избиение закончилось.
Рыскавший на курсе, агонизировавший броненосец "Слава" своим штевнем дробил камни ставшего для него мелководным канала, подобно исполинскому грейдеру. Броненосцы едва не столкнулись, но, процарапав днищем дно, "Цесаревич" буквально пролез по фарватеру вслед за обгоревшим флагманским "Баяном". "Слава" остался, пытаясь своей смертью остановить врага.
Выполняя последний для него приказ адмирала, броненосец вгрызался в ворота Моонзунда, круша килем грунт, но пройти в глубь канала он не смог. Так не вовремя подвернувшийся "Цесаревич" отвел курс собрата от намеченной цели. Добитый торпедами эсминца "Туркменец Ставропольский", линкор "Слава" умер! Экипаж сняли. Фарватер остался открытым!
В этом последнем бою флота под Андреевским флагом "Цесаревич" выжил вновь - ему в который раз повезло. Казалось, ничто теперь не остановит немцев! Потрепанная эскадра вернулась в Гельсингфорс Хорошего не ждали. Воображение, подхлестнутое мощью противника, жутко вырисовывало силуэты германских крейсеров на фоне цитаделей Петропавловской крепости, а марширующие колонны немецких гренадеров мерещились на мостовых Невского проспекта. Британские подводные лодки, бросив обреченного союзника, выскользнули из Рижского залива, и над морем, играющим свинцово–желтыми волнами, опустилась звенящая, мертвенная тишина. Казалось, надвигается что‑то ужасное. Не ожидая перемен, флот решил менять все сам!
Историк И. Бунич пишет по этому поводу: ""Гражданин" включился в бурную политическую жизнь. Было совершенно очевидно, что война проиграна и Россия накануне национальной катастрофы: экономический хаос в сочетании с военными поражениями был не той ситуацией, с которой могло справиться слабое Временное правительство". В противовес угрюмому молчанию Балтики корабли гремели топотом матросских ботинок по крутым трапам, шумными резолюциями, митингами и отчаянными потасовками на немытых, заплеванных палубах.
"Цесаревич" и здесь оказался в эпицентре бушующих страстей. На нем то поднимали флаг новые (очередные) министры и командующие, то ширококлешная братва, отвергнув "демократов", дружно ратовала за большевиков, предлагая топить артиллерийским огнем штабное судно "Кречет", где все еще держал свой флаг адмирал Развозов. Пошалив и слегка передравшись, решили наконец, по старой доброй привычке, идти интернироваться в Швецию (до Циндао было далеко). Из штатного экипажа в 750 человек на линкоре осталось чуть более половины, и почти отсутствовали офицеры. На полупустом корабле поднял свой флаг капитан 1–го ранга Модест Иванов. Протрезвев и помитинговав, решили устанавливать народную власть. Ленин обещал мир и невиданные свободы!
После залпа "Авроры", на случай провала переворота забитой золотом петроградских банков и углем, с расчетом перехода ленинских путчистов до скандинавских портов, матросы линкора приняли участие в штурме Зимнего дворца. Среди нескольких моряков и солдат, погибших в перестрелке с эмансипированным женским охранным батальоном дворца, оказался один матрос с "Цесаревича". Пока свергнутый министр Керенский метался по городу в поисках убежища, его оппонент Ульянов–Ленин, гордо вскинув руку, оповестил о свержении Временного правительства и установлении нового режима. Нечаянно брошенное слово "диктатура" вспугнуло слушателей, и, спохватившись, вождь мирового пролетариата залепетал о мире без аннексий, земле и прочих прелестях для наивного электората. Однако с немцами, рвущимися к Петрограду, надо было договариваться, иначе Гинденбург мог покончить с новой властью одним броском своих железных легионов. Корпус генерала фон дер Гольца уже начал вторжение в Финляндию.
Германцы, потерявшие в ходе операции "Альбион" 184 человека убитыми и 202 ранеными и взявшие в плен почти 21 тысячу русских солдат, решили выслушать эмиссара большевиков Льва Бронштейна (Троцкого). Этот ленинский "миротворец" в первых числах января 1918 года появился на мирной конференции в Брест–Литовске, где стал призывать к всеобщей революции и миру без аннексий. Немцы от подобных опусов едва не ошалели и, дабы вразумить большевиков, продолжили наступление на Псков. Пришлось срочно, 3 марта 1918 года, подписывать унизительный Брест–Литовский мир и передавать Германии территорию общей площадью около 800 тысяч квадратных километров с населением более 56 миллионов человек.
Восторженные немцы, сами стоявшие на грани военной и национальной катастрофы (скорее второе), очень быстро наладили институт экспроприации на захваченных территориях. Вывозилось все - от хлеба насущного с Украины до шпал, рельсов и паровозов из Риги или Полоцка.
Ленин, предельно цинично заявивший на VIII съезде партии летом 1918 года о необходимости крайне несправедливого, унизительного договора, отдающего страну на разграбление, лишь бы сохранить власть, не мелочился. Над жалкими остатками Балтийского флота, оказавшимися на рейде Гельсингфорса, нависла угроза захвата… После дебатов, особенно горячих и страстных, до хрипоты в голосе и рукоприкладства, экипажи кораблей принятой резолюцией единогласно осудили мнение представителей броненосца "Цесаревич" о "доведенной до абсурда порт–артурской традиции топиться на рейде" и решили пробиваться сквозь ледяные поля в Кронштадт…
22 декабря 1917 года выбрали якоря, и поход начался. Линкор, работая в непривычной для себя роли ледокола, медленно вел за собой крейсера "Диана" и "Россия". Караван великомучеников, с бортами, изрядно помятыми льдом, морской форпост столицы - Кронштадт встретил неприветливо. По опустевшим улицам города–крепости гулял пронизывающий ледяной ветер. В Петрограде окончательно утвердилась советская власть. Все с тревогой ждали перемен.
11 февраля 1918 года особым декретом Совнаркома Императорский флот России был объявлен ликвидированным Позднее тяжелые мачты броненосца–ветерана навсегда расстались с родным бело–синим полотнищем овеянного славой громких побед и не менее тяжелых поражений Андреевского флага. Со 2 марта его заменил флаг морских сил РСФСР.
Под этим клочком материи эскадренный броненосец "Гражданин" (под красными флагами "Цесаревичи" не ходят) принял участие в первом морском параде флота Республики рабочих и крестьян. На набережной Кронштадта блестели медные трубы, рвался в небо "Интернационал", а остряки, коих много на флоте, по меткому замечанию историка И. Бунича, тихо посмеивались: "Наш пузан пошел. Русский корабль под флагом Занзибара, в финских водах, на немецкие деньги, под французский гимн". Это была тяжелая ирония. Броненосец, словно в отместку за поруганную старость, одряхлел в одночасье и, скрипя шпангоутами, под унылый реквием чаек приткнулся к стенке Кронштадтского завода, не "предложив" себя новым властям.
Моряки его экипажа отчаянно сражались на полях Гражданской войны, но сам корабль остался безучастным, лишь снабдив обезумевших соотечественников, истребляющих друг друга, частью своей артиллерии. Он словно не видел себя вне империи, символом которой являлся. Коварная судьба напомнила старику, что Бог ныне на стороне тех, кто его отвергает, и во время антисоветского мятежа опомнившихся матросов с фортов "Серая лошадь" и "Красная горка" чудом залетевший снаряд послал дремлющего титана в нокаут, провалив ему листы брони в носовой части левого борта. "Крепок ли ты, старик? Иди на битву!" - звала его сталь. Ветер играл в мачтах имперского корабля, полоща ошметки грязных вымпелов.
"Это не его битва", - свистел балтийский норд–ост, отвечая за ветерана Пустые глазницы черных иллюминаторов, еще увидят кровавую резню Кронштадтского мятежа, и это грозное для большевиков событие окончательно предопределит судьбу корабля и флота в целом Большевики, испугавшись восстания моряков, подпишут флоту смертный приговор. Современные дредноуты будут поставлены на долговременный капитальный "ремонт", а остальные корабли Балтийского флота будут отправлены на разборку. Исключение сделают только для крейсера "Аврора", десятка эсминцев, подводных лодок и нескольких вспомогательных судов. Осенью 1924 года груда серо–бурого, в потеках ржавчины металла, силуэтом напоминающая эскадренный броненосец начала века, двумя буксирами была протащена в Петроград - на окончательную разборку. С достоинством проживший свой век, прошедший три войны (включая братоубийственную) корабль, казалось, жаждал смерти и уходил туда, где гремят цепями якорей, переливами боцманских дудок, шумом компрессоров его погибшие братья - броненосцы Тихоокеанской эскадры. Они звали его, последнего из по–настоящему легендарных броненосцев умершей империи. И только с ними "Цесаревич" был счастлив!
ЛИНКОР "ДРЕДНОУТ"
КЛЮЧ К БЕЗРАЗДЕЛЬНОМУ ГОСПОДСТВУ
Славен был "Дредноут" не тем, что сделал, а тем, чем был.
Д. Ховард
Рано утром 18 марта 1915 года главные силы Гранд–Флита, состоявшие из 24 линкоров, вышли на учения под командованием адмирала Джона Джеллико. Огромные серые гиганты, разбитые на шесть колонн по четыре корабля в каждой, крушили воды Северного моря своими форштевнями, двигаясь на запад - к острову Фэр. Эта точка на карте не намного больше в реальности. Именно здесь, севернее Оркнейских островов, Большой Флот чувствовал себя в безопасности от германских субмарин и мог заниматься практическими стрельбами. По обе стороны гигантской эскадры, на расстоянии двух миль, рыскали многочисленные эсминцы охранения, еще дальше - крейсера дальнего дозора Шла война, и флоту приходилось быть начеку!
- Не своди глаз с мачт флагмана, - едва слышно прошептал матрос Сэм Ригби стоявшему рядом приятелю Майклу Лернеру. Оба вахтенных сигнальщика украдкой взглянули на спину капитана, обладавшего богатырской фигурой, и вновь подняли бинокли к глазам Капитан 1–го ранга Майкл Олдерсон напряженно ждал.
- Сэр, сигнал с "Мальборо" адмиралу Стэрди, - громко доложил Ригби. - Начать поворот на зюйд - идти в Кромар- ти! - Олдерсон, командир линейного корабля "Дредноут", лишь кивнул головой - приказ Джеллико на крайней левой колонне линкоров давно ждали. Теперь все пять кораблей адмирала Доветона Стэрди (командовавшего 4–й эскадрой, которую возглавлял "Дредноут") должны были склониться к югу, пройдя за кормой огромного флота, и двигаться на базу.
На мачте "Мальборо" затрепетали флаги подтверждающего сигнала, и флагман Стэрди - "Дредноут" отреагировал незамедлительно.
- Сигнальщики, исполнительный к подъему! - баритон Олдерсона обладал металлическим тембром, и все невольно съежились. Адмирал находился в штурманской рубке - палубой ниже, но командиру корабля доверял всецело.
Лернер стал перебирать нужные флаги, одновременно распутывая концы фалов, когда шипящий звук донесся от рубочного окна, заглушив монотонный гул турбин. Капитан Олдерсон, не отрывавший взгляда от картушки компаса, невольно вздрогнул. Корабельный кот Чилдерс, любимец команды и всей эскадры, взъерошив шерсть, бил лапой по стеклу иллюминатора. И почти сразу же где‑то рядом послышался хлопок. Ракета прочертила дымный яркий свет, отчетливо видимый с ходового мостика. Она еще не успела погаснуть, как раздался новый выстрел. С "Темерера", мателота (следующего за флагманом корабля) "Дредноута", с криком пускали фальшфейеры.
- Сэр, сигнал с "Мальборо": "Опасность! Вижу подводную лодку!" - взволнованно отчеканил Ригби.
Едва сигнальщик закончил доклад, как с фор–марса, с высоты треногой мачты, раздался крик:
- Торпеда, след к "Нептуну"!
Наблюдатель, повиснув над ограждением марса, вытягивал руку в сторону второго после "Мальборо" линкора 1–й эскадры.
Моментально сориентировавшись в обстановке, Олдерсон перевел ручки машинного телеграфа в положение "full speed" ("полный ход"), резко оттолкнул рулевого и довернул штурвал на два румба влево.
- Перископ по курсу, левее двадцать градусов! - прокричали с крыла мостика, и почти сразу все находившиеся в рубке увидели белопенный бурун - труба "всевидящего ока" субмарины кромсала легкую зыбь моря, поднятая над поверхностью почти на три фута. "Дредноут", начавший плановый поворот, резко увеличил ход и, пересекая курс своей колонны, склонился еще левее. Каково было удивление капитана Олдерсона, когда справа в окна ходовой рубки заползла серая громада "Темерера" - мателот почти шел на обгон!
Перископ вражеской субмарины был замечен в 12 часов 15 минут на "Мальборо" и, с опозданием в полторы минуты, - на самом "Дредноуте". За это время ход флагмана возрос до 19 узлов (35 км/ч), хотя вся 4–я эскадра двигалась с 16–узловой скоростью (29,6 км/ч). Тревогу не объявляли - субмарина находилась в мертвой зоне, недосягаемой для орудий, и любой выстрел уходил в перелет.
На "Темерере" были настроены решительно - стволы его 102–мм противоминной артиллерии пришли в движение, пытаясь нащупать дистанцию до врага. Десятки биноклей не отрывались сейчас от двух огромных, серо–черных силуэтов, идущих полным ходом на своего едва видимого, но смертельно опасного противника! Глядя в перископ, немцы проводили неудачно выпущенную торпеду, след которой еще держался на воде и уходил под корму "Нептуна". Риск был смертельный, но игра стоила свеч! Нечасто можно подобраться к главным силам Королевского флота, удачно миновав завесу рыскающих по сторонам эсминцев охранения и крейсеров дальнего дозора.