Глава 7 МАТЧИ И ДРУГИЕ ДЕЛА
С середины 1968 года мне предстояло играть матчи на первенство мира. Опыта матчевой борьбы у меня не было. Единственный матч я сыграл в 1956 году с мастером Ю. Катковым. Правда, воспоминание было приятным: матч должен был играться из 6 партий, а закончился после четырех с результатом 3,5:0,5 в мою пользу. А теперь мне предстояло встретиться с С. Решевским, немолодым, но весьма опытным шахматистом, с которым в понимании шахматной стратегии мало кто смог бы соперничать. Две партии, которые я с ним играл, закончились вничью. В обеих он переиграл меня черными. Мне запомнилась партия в Буэнос-Айресе в 1960 году. Решевский был правоверный еврей и, согласно требованию религии, не работал и не играл по пятницам и субботам. Наша партия игралась в пятницу до захода солнца. Решевский переиграл меня. Нужно было записывать ход, а солнце уже пряталось. Он стал посматривать на часы, волновался. И вместо выигрывающего продолжения записал другой ход, который дал мне шансы на спасение. Партия окончилась вничью; она оказалась очень важной - в итоге мы разделили с Решевским первое место в турнире.
Всю свою шахматную жизнь Решевский страдал от цейтнотов. В матче, играя белыми, он легко переигрывал меня в первой половине партии. Ближе к контролю времени он начинал играть поверхностно, и я выскальзывал из его стратегических тисков. А белыми я выиграл пару неплохих, убедительных партий. Мне повезло. Настоящей борьбы - очко в очко - не получилось.
Моим следующим противником был Таль. Психологически трудная ситуация. Счет у меня с ним был подавляющий. Но он не отражал реального соотношения сил. Успехи Таля не уступали моим, его результаты со многими гроссмейстерами были лучше моих. В таком случае сама теория вероятности выступала против меня - не мог же Таль всю жизнь быть у меня "в рабстве"! А с другой стороны, мне было очень нелегко объективно оценивать его игру, стиль, сильные и слабые стороны. Как ни трезво я оцениваю шансы сейчас, подсознательно я видел его побежденным, как бы плохо я ни играл!
А играл я по началу совсем плохо и дал Талю прекрасные шансы выиграть 1-ю и 3-ю партии. Когда же он не использовал свои козыри, тогда в следующих двух партиях я использовал свои. Считая, что матч уже решен, я захотел поставить жирную точку в следующей партии; на момент утратил бдительность - Таль перехватил инициативу, выиграл ту партию, а с нею перехватил инициативу в матче.
Одновременно, впервые в своей шахматной практике, я столкнулся со служителями Эскулапа. Таль, которого боялись многие, считая, что за доской он гипнотизирует своих противников, этот самый Таль - предполагаю я - опасался, что я его завораживаю, и пригласил знакомого доктора помочь ему психологически. Я знал, конечно, что со здоровьем у Таля неблагополучно, врач ему нужен. Но этот доктор сидел совсем близко от сцены и не сводил глаз с демонстрационной доски. По правде говоря, он мне не мешал, но очевидно - вовсю подбадривал Таля во время игры. Я попросил отсадить его от сцены, и судейская коллегия во главе с Г. Фридштейном мою просьбу удовлетворила. В конце матча при минимальном перевесе в счете я решил "не высовываться", отбиваться на ничью во всех партиях. Было очень трудно; в последней, десятой партии, несмотря на белый цвет, я стоял совсем на проигрыш. В обоюдном цейтноте получил кой-какие шансы на ничью и наутро при мучительном доигрывании спас эту партию. И матч…
После матча, в плохом настроении, будучи недоволен своей игрой и, особенно, своими творческими показателями, я не пожалел и своего партнера, назвав его игроком "большого шаблона". Есть разные формы высказаться о противнике, которого ты обыграл. Большинство победителей предпочитают расхваливать своего партнера: и партнеру приятно, и себе комплимент!
А вот мой подход был далек от тонкостей дипломатии. Многие обиделись; говорят, и сам Таль. А в защиту Таля выступил не кто иной, как сам чемпион мира, главный редактор "64" - Петросян (конечно, в анонимной форме). Да, если посмотреть внимательно, горячая война началась у нас с Петросяном в 1974 году, а холодная - давным-давно!
Моим следующим противником был Спасский. Победитель матча выходил на поединок с чемпионом мира. В моей жизни матч в Киеве в августе 1968 года был одним из самых странных. Я думаю, что был в отличной игровой форме до матча. Да и после него, как я сумел в конце года доказать нескольким десяткам противников, я играл безукоризненно. Я был также подготовлен к матчу теоретически - до зубов! Я доказал это в последующих соревнованиях, где использовал подготовленные мною к матчу новшества. Я проиграл матч белым цветом. Выглядело, как будто я проиграл матч сам, нарочно, безо всякого нажима со стороны противника. В интервью Спасского после матча можно было прочесть удивление, что ему так легко далась эта победа.
Несколько случайностей по ходу матча оказались в пользу Спасского. Вообще, когда случайности оказываются в пользу играющего, говорят, что он в хорошей форме, а если складываются несчастливо для него - значит, он в плохой форме. Я не люблю объяснять свои неудачи внешними факторами, а тем более "невезением", но то, что произошло во второй партии, было из ряда вон выходящим. Обычно я ничего не замечаю во время партии, тем более, что слух у меня притуплен, а в отличие от Петросяна я никогда не пользовался слуховым аппаратом. А тут я почувствовал, что здание буквально сотрясается. В Киеве за год до матча был оползень, погиб целый квартал на берегу Днепра. "Не землетрясение ли это?" - думал я. Стал волноваться, грубыми ошибками проиграл равную позицию в несколько ходов. Потом встал и спросил - что же происходит. "Салют, - ответили мне, - День танкиста!" Сорок минут продолжалась пальба из 220-ти орудий.
И еще кое-чем удивил меня матч и мои противники в матче. Но об этом я расскажу позже…
Октябрь 1968 года. Советская команда направляется на Олимпиаду в Лугано. Поджимает время. Спасский, Петросян, Геллер, Полугаевский, Таль и я - мы с чемоданчиками являемся в Спорткомитет на прощальное "давай-давай!"
А оттуда - прямо в аэропорт. Ведет беседу мой давний знакомый краснобай Казанский. Обычная болтовня: высоко держать знамя советского спорта, не поддаваться на провокации, на Западе неправильно оценили ввод советских танков в Чехословакию… Наконец, пожелания счастливой дороги и успеха. И вдруг, в дружелюбном тоне: "А вы, Михаил Нехемьевич, можете возвращаться в Ригу. В Лугано уже находится Смыслов, он вас заменит". Знакомая картина: знаменитые гроссмейстеры молчат, сидят не шевелясь, опустив глаза. Действительно, Керес и Смыслов отправились на конгресс ФИДЕ неделей раньше. А Талю решили припомнить его поведение на Кубе во время Олимпиады. Но сделано это было в оскорбительной, унизительной форме! Поняли это все, но я был единственным, кто высказался. Остальных это не касалось! Удивительное качество советского человека, отказывающегося иметь собственное мнение, пока его самого не пришибло. Наверно, это было вызвано 1937 годом, когда, перерезав с десяток миллионов говорунов, заставили всех остальных на много десятков лет замолчать. Пожалуй, в этот самый момент, в Комитете спорта, я почувствовал - с этой компанией мне не ужиться…
На Олимпиаде в Лугано я с легкостью выиграл свой турнир на третьей доске. А в конце года мне представилась еще одна возможность доказать, что мой результат в матче со Спасским необъясним. Правда, рассказ о турнире я начну с других, не шахматных событий…
В бытность советским гроссмейстером мне довелось трижды побывать на Мальорке - в 1968, 69, 72 годах (совсем недавно, в 2004-м я побывал там снова - на Всемирной шахматной Олимпиаде). Там проводились тогда крупные международные турниры. Дипломатических отношений между франкистской Испанией и Советским Союзом не существовало. Мы летели советским самолетом до Парижа, а потом "Эр Франс" прямиком на Балеарские острова. Состав делегации на первый турнир (он повторился и на следующий год) был внушителен: чемпион мира и претендент, оба под моим руководством - Спасский и Петросян были беспартийными. А мне в 1965 году, как я уже говорил, из-за невероятных трудностей при оформлении выездов за границу пришлось вступить в компартию, после чего мое положение резко улучшилось - вплоть до 1974 года я разъезжал по турнирам без особых помех. И в эти годы мне случалось быть руководителем многих групп. В функции руководителя входило решение технических и организационных вопросов перед началом турнира, а по окончании его и возвращении в Москву - письменный отчет о соревновании для Спорткомитета и его Первого отдела (то есть для КГБ). Но историей, которую я сейчас собираюсь рассказать, я с КГБ так и не поделился…
На торжественном открытии турнира к нам подошла и познакомилась со мной испанка - хорошо одетая женщина лет 35. Собственно, она хотела бы познакомиться со всеми советскими, но Петросян и Спасский выглядели труднодоступными, тем более что знание ими иностранных языков оставляло желать лучшего. Долорес (имя изменено) сообщила мне, что она - коммунистка. Уже неожиданность для меня: попробовал бы кто-нибудь в СССР признаться, что он фашист! На вопрос- восклицание, как ей удалось так блестяще одеться, она сухо ответила: "Помогли друзья". Коммунистка Долорес сообщила мне, что ее квартира состоит из 18 комнат. Но - рук не хватает убирать хоромы, и она использует только 6. Остальные заперты. Что я подумал при этом? Во-первых, что я, 3-й шахматист мира, снискавший популярность у сотен тысяч людей в СССР и за рубежом, награжден социалистическим государством квартирой из двух комнат и вынужден в них ютиться со своей семьей, а во-вторых, что если‘бы эта коммунистка испытывала реальную потребность в деньгах, то могла бы эти 12 комнат сдать на время трем семьям и неплохо бы на этом зарабатывать… Долорес пылала любовью к стране - колыбели социализма. Разговор наш проходил на английском языке. Я говорил: "Я изучаю английский, чтобы лучше понимать юмор, чтобы уметь излагать его по-английски". А она отвечала: "А я изучаю русский, чтобы читать в первоисточниках Ленина!" У Долорес была дочь, больная тяжелой болезнью сердца. Коммунистка Долорес свозила ее однажды в Южную Африку к знаменитому доктору Бернарду. (Могу представить себе, что дочь Брежнева совершила бы однажды такое путешествие. Других советских людей, которые стали бы пациентами доктора Бернарда, представить себе не могу.) Но и великий доктор подтвердил мрачный диагноз - болезнь девочки неизлечима. Рассказав мне эту историю, Долорес добавила: "Моя последняя надежда - на советскую медицину, на ваших врачей". Что я должен был ей ответить? Правду. Что в СССР существует так называемая "народная медицина", что она бесплатная и потому исключительно бедная, и находится на плачевно низком уровне.
Мы сближались. Похоже было, что Долорес влюбляется в меня, что превращение нас в любовников - только вопрос времени. Но Долорес, конечно, знала, что я женат, и в данном случае именно коммунистическая мораль (так я чувствовал) не позволяла ей отдаться безрассудно своему чувству. А однажды, когда я стал рассказывать Долорес о неисчислимых проблемах, которые стоят на моем пути в случае необходимости выехать за границу, она сказала: "А зачем же посылать за границу таких, которые так плохо говорят о своей стране!" После этой фразы я понял, что социализма, а тем более коммунизма с "человеческим лицом" не бывает… Когда в 1976 году я бежал от коммунизма, коммунистка Долорес прислала мне письмо в Голландию. Не помню, ответил ли я ей (если да, то весьма негативно) или предпочел промолчать. А много позже очевидцы рассказали мне, что на склоне лет Долорес разуверилась в коммунизме…
Но расскажу немножко и о шахматных делах. Я играл очень хорошо. Получил приз за красоту за партию против Ларсена, на финише обыграл и Спасского. Признаться, поездка на Майорку была мне устроена самим Петросяном - он планировал меня в свои тренеры. Так уж получалось: накануне матч-реванша Таль - Ботвинник я обыграл Ботвинника, перед матчем Петросяна со Спасским в 1966 году - Петросяна. Теперь, отложив партию со Спасским с лишней пешкой, я сказал Петросяну: "Ничего не поделаешь, быть Спасскому чемпионом мира". - "Это почему же?!" - "Да обыгрываю я его!" Петросян поморщился, проглотил пилюлю. О моем тренерстве больше не было речи. А я оказался пророком!
С результатом 14 из 17-ти я выиграл турнир, на очко опередив разделившего с Ларсеном второе место будущего чемпиона мира…
В вышедшей в конце прошлого века книге А. Иванова "Энциклопедия шахматной статистики" указаны рейтинги сильнейших шахматистов ца протяжении многих лет XX века, с математически выверенными коррекциями, учитывающими инфляцию системы коэффициентов. За успехи в 1968 году мне присвоен лучший в моей жизни рейтинг - 2679. С математикой спорить трудно…
Глава 8 НАКАПЛИВАЮ ОПЫТ" ПОЛИТИЧЕСКИЙ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ
Пока игрался матч Спасского с Петросяном, я работал - комментировал партии матча для шахматных газет. Но и международных турниров у меня было немало. Для начала я убедительно выиграл традиционный турнир в Сараево. Не ясно, как стали развиваться шахматы в Югославии - приказом сверху или проявлением подлинного интереса народа к игре. Но очевидно было, что уже в 60-е годы Югославия была самой, так сказать, "прошахматной" страной в Западной Европе. Турниры проводились классные, при сотнях и сотнях зрителей. Я назвал турнир в Сараево традиционным. Да, он проводился из года в год. Следующий раз я выиграл турнир через 14 лет, в 1983 году вместе с Тимманом, а потом - еще через 14 лет, в 1997 году, в одиночку. Продемонстрировав таким образом как свое долголетие, так и долголетие сараевской традиции!
Летом того же года - новая поездка. Меня и Кереса послали на турнир в Чехословакию, в Лухачевице. В Прагу в сентябре 1968 года вторгся советский танковый десант, советские грубым образом сместили законное правительство страны. Поэтому шахматный десант был по-умному укомплектован либеральными гроссмейстерами, чтобы рожи квасных советских патриотов не раздражали покоренный народ.
Играли мы в провинции, а после турнира заехали на пару дней в Прагу. В день перед отъездом в Москву я пошел по магазинам, а когда вернулся - Кереса не было. В оставленной им записке он сообщал, что приехал гроссмейстер Людек Пахман и забрал его на встречу с интересными людьми. Пахмана - правозащитника, борца против советской оккупации я хорошо знал. Я пожалел, что меня не было в отеле. Наутро большая группа людей из посольства - в штатском - провожала нас в аэропорту. А когда прибыли в Москву, то Кереса вскоре отделили и повезли на беседу - повидимому, в секретные органы. Вызывали на особый разговор и меня. Я ничего интересного рассказать не мог, но искренне сообщил о своем сожалении, что не смог поехать вместе с Кересом…
Мне показалось, что Керес года два подозревал, что это я его выдал. После он передумал. В 1973 году я поехал в Золинген играть тренировочный матч с Хюбнером. Там я повстречался с Пахманом, к тому времени уже отсидевшим в тюрьме в Чехословакии, а затем высланным из страны. Пахман рассказал мне, что участников той встречи выдал Эмиль Затопек. Пахман добавил, что на суде против него, организованном властями, знаменитый легкоатлет выступал одним из главных свидетелей со стороны правительства.
В тот год я играл на удивление много. В Сараево, в Гаване, Ленинграде, Пальме. Результаты чуть снизились. Шахматист не должен забывать - успех зависит не только от шахматной подготовки, но и от физического состояния. Если энергия человека на исходе - успеха не будет нигде! Написал и понял, что эту книгу я тоже не смогу написать в один присест - надо отдохнуть недельку!
Уникальным событием в мировой шахматной жизни стал матч СССР - Сборная мира, проведенный весной 1970 года в Белграде. СССР был невероятно силен! Матч должен был состояться на десяти досках, но, похоже, советские имели бы успех и на 50 и даже на 100 досках! Впрочем, были малозаметные глазу подводные течения, которые ослабляли советскую команду. За пару месяцев до соревнования началась усиленная подготовка. С советской командой работали лучшие тренеры. Но согласия среди членов коллектива не было. Были противоречия, разногласия, возникали ссоры. Еще более накалило атмосферу распределение команды по доскам. Вообще, в такой компании, где запасными оказались Штейн и Бронштейн, можно было расставить играющих как попало. Ну, скажем, по возрасту или по алфавиту, за исключением чемпиона мира. Но Спорткомитет назвал порядок досок по-своему. Споры утихли, но обиды остались. Заметно было, как во время игры советские ходили по сцене и радовались неудачам товарищей по команде. Сборная команда мира под руководством президента ФИДЕ Макса Эйве оказалась более сплоченной, чем советская.
Я играл на третьей доске, после Спасского и Петросяна, против Л. Портиша. Обстановка была нервная, не располагающая к вдумчивой игре. В одной из партий я допустил грубую ошибку уже в дебюте. Проигрывая матч, при счете 2:1 я предпринял попытку отыграться в последней партии. Но не получилось. В заведомо лучшем положении Портиш дал мне ничью. Вероятно, он был удовлетворен незначительным перевесом в счете. Но были и другие предположения. Так, возник слух, что Ботвинник, посмотрев на демонстрационную доску нашей партии, подошел к Портишу и сказал: "Выигрываете? А что товарищ Янош Кадар по этому поводу скажет?" Янош Кадар - это был партийный вождь Венгрии в то время. И не надо забывать, что команда мира была составлена как из "капиталистов", так и "коммунистов". Впрочем, сам Портиш этот разговор отрицал…
Советская команда все-таки одержала победу в матче. С минимальным перевесом - 20,5:19,5.
Сразу после окончания матча в Черногории в городе Херцег-Нови состоялся крупный блиц-турнир с гонорарами за участие и солидными призами. Играли 12 человек в два круга. Судя по силам, принимавшим участие, этот турнир можно было назвать неофициальным первенством мира по блицу. Победу с блестящим результатом 19 из 22-х одержал Фишер. Единственную партию в турнире он проиграл мне. Вторым был Таль, отставший от Фишера на 4,5 очка. За ним - я с 14-ю очками. А дальше - Петросян, Ре- шевский, Бронштейн, Смыслов, Ивков, Матулович…