Вскоре после этих событий состоялся еще один крупный турнир в Югославии. Он вошел в шахматную историю под названием "Ровинь-Загреб". Большая его часть была разыграна в курортных условиях, на острове у берегов Хорватии. Несмотря на представительный состав, ясно было, что фаворит - Фишер. И действительно, он выиграл турнир. Впечатляла манера игры американца. В начале партии он, отличный знаток теории, подолгу задумывался, как бы вовлекая противника в определенный неторопливый темп, а затем в середине партии легко уходил по времени от противника, находя в любой позиции - простой или сложной - сильнейшие ходы. Я играл в турнире хорошо. У меня даже был шанс - теоретический - догнать Фишера. Для этого, правда, нужно было выиграть партию у него. Но она закончилась вничью…
Во время этого турнира я стал свидетелем происшествия, которое и во сне не может присниться. В свободный день Фишер играл пропущенную партию с Ковачевичем. Игра проходила в зале, к которому примыкало кафе. Там сидели мы с Петросяном и нашими женами и сквозь стеклянную перегородку наблюдали за ходом борьбы. Играя черными, Ковачевич сумел перехватить инициативу. Защищаясь, Фишер поставил противнику хитрую ловушку. Я разглядел ее. "Как интересно! - вырвалось у меня, - сейчас Фишер предложит ему выиграть ферзя, а если Ковачевич примет "дар", то он может даже проиграть!" Каково же было мое изумление, когда жена Петросяна заявила, что сейчас же расскажет о ловушке Ковачевичу. И действительно, пока Ковачевич прогуливался в ожидании хода Фишера, она подошла к нему и "просветила" гроссмейстера. Вообще, Владо Ковачевич играл эту партию очень сильно, вероятно, он и сам разобрался бы в осложнениях, но молва все-таки приписала именно Роне Петросян победу над Фишером!
Странный случай произошел со мной на олимпиаде 1970 года в Зигене (Германия). Я проспал, не пришел на партию! Это случилось в матче против команды Испании. В советском лагере было несколько свободных людей, кто мог бы меня разбудить. Но не сделали этого. На Олимпиаде шутили, что я таким образом выразил протест против режима Франко. Хорошо, что команда СССР в отчаянной борьбе с американцами вырвала первое место, а то бы мне за этот "протест" штаны сняли…
Приближался новый претендентский цикл, и я искал новые методы тренировки, чтобы оживить свою игру. Мы сыграли тренировочный матч с Бронштейном. По его замыслу, контроль времени был очень жестким: полчаса на первые 12 ходов, час на следующие 16 ходов, еще один час на следующие 16 ходов и полчаса до конца партии. Таким образом, считал Бронштейн, следовало бороться против хронических цейтнотов. Бронштейн выиграл этот матч со счетом 4:2. Матч оказался полезен для нас обоих. Воздадим должное Бронштейну: он за 30 лет предвосхитил ужесточение контроля времени в соревнованиях, введенное в шахматный мир президентом Калмыкии Илюмжиновым. Были у мудрого московского гроссмейстера и другие идеи, на шахматной доске и вне ее, которые шахматный мир взял на вооружение десятки лет спустя.
Натренированный Бронштейном, сопровождаемый новым помощником для анализа и подготовки к партиям Г. Сосонко, я без труда выиграл очередной чемпионат СССР. Турнир был сравнительно несильный по составу, и я сурово расправился с молодежью, которая там участвовала. Я обыграл А. Карпова, Р. Ваганяна, М. Подгайца и многих других. Проиграв личную встречу В. Тукмакову, я все же обошел его, занявшего 2-е место, на два очка.
Не имеет смысла, добившись крупного успеха, выступать там же через короткое время. Шансов повторить достижение, а тем более превзойти его - немного, а хороший, но чуть слабее результат будет рассматриваться как неудача. Эта мудрая мысль пришла мне в голову с запозданием на пару недель, когда я уже снова играл в турнире в Вейк-ан-Зее. На этот раз триумфального шествия не получилось. Пришлось на финише выигрывать одну партию за другой. Решающей была встреча последнего тура с Хюбнером. Партия игралась утром, она изобиловала ошибками. Последним ошибся мой юный противник. Я выиграл партию, а с ней и турнир. Позади остались несколько титулованных гроссмейстеров, в том числе и экс-чемпион мира Петросян.
Во второй половине XX века организаторы стали охотно назначать последний тур на утро, ломая привычный режим спортсменов, - ради того, чтобы сэкономить полдня оплаты жизни участников. А партии, сыгранные утром, ввиду большого количества ошибок вряд ли годятся для публикации. У меня есть богатый опыт бедной по качеству игры по утрам. Однажды утром в Гаване в 1966 году я проиграл Рикардо Кальво в 16 ходов…
Еще одно воспоминание о турнире 1971 года. Журналист Юл Веллинг захотел взять у меня интервью на тему о попытке захватить самолет группой евреев в Ленинграде в конце 1970 года. Не помню, что я говорил, но Юл впоследствии сказал мне, что он не ожидал такой откровенности от советского шахматиста. А позже, в 1980 году, он перевел рукопись моей книги "Антишахматы" на голландский язык. В отместку советское посольство отказало ему в визе, когда спустя шесть лет (!!) он захотел посетить матч Карпов - Каспаров в Ленинграде. КГБ, знаете ли, и за границей имело списки неблагонадежных!
Небольшой, но запоминающийся политический урок, полученный в тот год: я пришел в спортивный диспансер (обратите внимание, читатель - в СССР были специализированные клиники для спортсменов!) и пожаловался, что зрение слабеет. Врач, немолодой человек, сказал: "Нужно потреблять больше витамина А. Кушайте больше сливочного масла, но не здесь, а за границей. В Советском Союзе готовятся к войне, и съестные припасы часто многие месяцы находятся в складах под землей и теряют свои качества"
Глава 9 ИСТОРИЧЕСКИЕ МАТЧИ. ПЕРВЫЕ ПОЕДИНКИ С А. КАРПОВЫМ
В новом претендентском цикле я должен был играть против Е. Геллера. Он несколько старше меня и уже миновал пик своих лучших достижений. Но по-прежнему пользовался славой боевитого, исключительно энергичного шахматиста. С тех пор, как я вышел на всесоюзную арену, его фигура всегда маячила радом со мной. Он никогда не был организатором заговоров против меня, но примыкал к ним. В наших личных встречах за доской счет был в мою пользу, но иногда он наносил мне чувствительные поражения…
Пока я занимался своими текущими делами, в мою сторону начал двигаться молодой шахматист Анатолий Карпов. Следующие несколько страниц посвящены человеку, с которым я был связан более 20-ти лет. Но поскольку эти страницы касаются и Карпова - пусть читатель теперь познакомится с ними.
Гроссмейстер Семен Абрамович Фурман. Этот человек сыграл в моей жизни значительную роль. Шахматист, которому удалось развить свое понимание тонкостей этой игры в работе с сильнейшими - Бронштейном, Ботвинником и другими, снискал известность как трудолюбивый, прилежный, добротный тренер.
Мы познакомились (как, впрочем, и разошлись!) при странном стечении обстоятельств. 19-летний кандидат в мастера, я впервые участвовал в соревнованиях для взрослых. Это был чемпионат Ленинграда 1950 года. Очередную партию мне предстояло играть с Фурманом - опытным мастером, кстати, на 9 лет старше меня. Я проспал и слишком поздно отправился на игру. Не доверяя трамваю, я бежал большую часть пути до клуба, километра полтора. С опозданием на 20 минут, запыхавшись, я примчался в клуб, сел за доску и быстренько сделал (я играл черными) первые ходы.
После 10 хода у молодого шахматиста хватило здравого смысла понять, что на выигрыш в этом положении ему претендовать рановато. В отличие от его умудренного опытом противника: продумав здесь более получаса, он оставил коня под боем и сыграл, помнится, 11.0-0-0. Я забрал коня и без хлопот довел партию до победы. Она продолжалась 27 ходов. К сожалению, ее текст не сохранился.
Очевидно, эта партия с ее мутящими разум ассоциациями надолго запомнилась Фурману. Наши встречи в дальнейшем были наполнены ожесточенной, кровопролитной борьбой. Сейчас, когда я пишу это эссе, мне кажется, что Фурман - человек на редкость молчаливый, интроверт, но, как я заметил, обидчивый и с тягой к мщению! - находился под впечатлением, под мрачным впечатлением от этой партии десятки последующих лет…
Однако как сильнейшие шахматисты Ленинграда, профессионалы, занимающиеся общим делом, мы сблизились, часто анализировали вместе, вели иногда теплые, я бы сказал - дружеские беседы. На протяжении многих лет Фурман сотрудничал главным образом со мной, я рассматривал его как своего человека. Моя жена Белла была дружна с женой Фурмана Аллой, мой сын хорошо знал сына Фурмана. Получается, что мы, вроде, дружили семьями…
Мое следующее яркое воспоминание, связанное с Фурманом, относится к 1954 году. На международном турнире в Бухаресте участвовали четверо советских - Р. Нежметдинов, Р. Холмов, С. Фурман и я. Весь турнир я боролся с Нежметдиновым за первое место. Мы на несколько очков обошли всех остальных и перед последним туром стояли рядышком. Мне предстояло играть белыми с О’Келли, ему - черными с Фурманом. Перед игрой Фурман был настроен по-боевому, к тому же и я его науськивал, просил играть как следует. Я сделал быструю ничью, а Фурман отложил свою партию с некоторым преимуществом. Глубокой ночью мы анализировали вдвоем отложенную позицию. Человек физически сильный, Фурман в ту ночь едва выдерживал огромное умственное и нервное напряжение; во время анализа у него носом пошла кровь. Спать он в ту ночь так и не пошел, а наутро партию выиграл. Принес мне таким образом победу в моем первом в жизни международном турнире. В моих глазах, учитывая все детали, представляя себе, сколько сил Фурман затратил, его достижение выглядело как спортивный подвиг. И сейчас мне кажется, что одна тысяча лей из 12 000, полученных мною как первый приз - то, чем я отблагодарил Фурмана за его вклад в мою победу - это было не слишком много…
Как бы то ни было, эпизод в Бухаресте укрепил наши взаимоотношения. Нам часто приходилось участвовать в одних и тех же соревнованиях, нередко - играть за одну и ту же команду. Естественно, мы часто встречались за доской в общем анализе. Но мне не приходило в голову пригласить Фурмана помогать во время важного соревнования. В 1960 году во время чемпионата СССР мне помогал В. Чеховер, во время чемпионата 1965 года в Киеве моим помощником был В. Шияновский, на межзональный в Тунисе в 1967 году со мной поехал Е. Васюков, он же помогал мне накануне турнира претендентов на Кюрасао в 1962 году. Неоднократно в 60-е годы я устраивал тренировочные сборы с В. Осносом. Только когда вышел на серьезные матчи претендентов в 1968-м году - тут мне захотелось ввести в бой "тяжелую артиллерию". Я стал готовиться с Фурманом и взял его как помощника на матч с С. Решевским в Амстердам.
В те годы выезды спортсменов за границу оформлялись Комитетом спорта СССР с разрешения специальной комиссии ЦК КПСС. Комитет командировал спортсменов и их тренеров, оформлял, покупал билеты, выдавал деньги на питание, так называемые "суточные". Специального гонорара для тренера предусмотрено не было; поездка за границу - в СССР это было нечто, тоже своего рода "гонорар". Предполагалось, что спортсмен, получая за границей денежный приз, будет распоряжаться им по своему желанию, а если у него будут другие доходы, например, с сеансов, то будет сдавать половину в кассу Комитета. У меня был забавный случай в 1968 году. Дело было в Голландии. Делегация советских шахматистов, где руководителем был я, а единственным членом делегации Михаил Таль, участвовала на турнире в Вейк-ан-Зее. Турнир сложился благополучно для нас, что тоже было немаловажно во взаимоотношениях со Спорткомитетом. Потом мы давали сеансы. И я исправно откладывал половину нашей выручки для Комитета. А через две недели Таль уезжал. Я проводил его в аэропорт Амстердама. Оказалось, что у Таля перевес багажа 40 килограмм. Возможно, кому-нибудь удалось бы подсказать мне легальное решение проблемы. Но я по-простецки перераспределил деньги, причитавшиеся Комитету, и расплатился ими за перевес багажа…
Но вернемся к предстоявшему в июне 1968 года матчу с Решевским и вопросу о суточных. Они предназначались спортсмену и тренеру на питание и, честно говоря, были довольно щедрыми. Однако, если спортсмен не получал приза в конвертируемой валюте (не будем забывать: рубли не обменивались!), то на покупку подарков приходилось сурово экономить. В дорогу на Запад, на истекающий яствами Запад брались килограммы и килограммы снеди - консервы, чай, сухари и т. д. Так, во время матча я питался нормально, а Фурман нашел в каком-то магазине жареную курочку за 5 гульденов и питался ею целый день. И так день за днем…
Матч я выиграл. Мне удалось вскрыть непрактичность игры Решевского, который всегда играл поверхностно вторую половину партии - по причине острой нехватки времени. И получил приз - 1200 гульденов, около 400 долларов по курсу того времени. В самолете по дороге домой Фурман был еще более замкнут, чем обычно. По приезде я узнал, что мой матч с Талем намечен ровно через месяц. Нужно было срочно начинать готовиться, но Фурман, сославшись на семейные обстоятельства, от совместной работы уклонился. Я готовился с Вячеславом Осносом. Предполагалось все же, что на матч с Талем в Москву Фурман приедет. Ближе к матчу стали циркулировать слухи - спортивный клуб армии, членом которого был Фурман, не разрешает ему помогать члену общества "Труд" Корчному. Что инициативу проявил не кто иной, как чемпион мира Т. Петросян, который уговорил маршала Баграмяна нажать на спортивный клуб армии. Все эти сплетни звучат очень правдоподобно, но сейчас мне представляется, что истинным инициатором всей этой истории был сам Семен Фурман. Ладно, матч у Таля, с помощью Осноса и Божьей, я выиграл…
Вспоминаю год 1970-й. Команда Ленинграда находится в Зеленогорске на тренировочном сборе. Из Ленинграда приезжает Фурман с каким-то пареньком. На глазах у всей честной команды паренек обыгрывает меня в блиц. Фурман вне себя от радости: "Хорошего я паренька нашел!" - хвастается он. "Нашел" - это слово я отметил особо, видимо, давно был в поисках… Очевидно, намечалась дружба не разлей вода с пареньком по фамилии Карпов. Ни на редкость юный возраст, ни сомнительный культурный уровень парнишки из Тулы не смущали тонкого знатока стратегии шахмат…
1972 год, Олимпиада в Скопье. Команда советских ассов состоит из 6 человек - 4 основных участника и 2 запасных. С командой посылаются тренеры - обычно два, а на этот раз три, на каждую пару игроков по тренеру. Вот так: Фурман будет помогать Карпову и мне. В одном из туров - встреча с командой Чехословакии, мне предстоит играть со Смейкалом. Ожидается защита Грюнфельда. Я сижу, готовлюсь, работаю, правда, не очень продуктивно. Фурман смотрит неподвижно. Вдруг он говорит: "Подожди меня, я скоро приду". Приходит минут через 10. "Садись, - говорит он, - я покажу тебе, что играть". "Так, - сказал я себе, - не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять, куда ходил Фурман. Он просил разрешения Карпова кое-что показать мне. Значит, он работает с Карповым, а за мной только шпионит. Стоп!" Я отказался от помощи Фурмана. Это был мой последний в жизни контакт с этим человеком. Отныне ничто не отвлекало Фурмана от занятия, которое он посчитал делом своей жизни. Все свои знания, опыт, душу свою (!) он отдал воспитанию Анатолия Карпова.
Там, в Скопье, я невольно стал прокручивать цепочку наших отношений с Фурманом. Как случилось, что из, казалось бы, друга он превратился в откровенного врага? Я, наконец, понял. Там, в Амстердаме он претендовал на десятую часть моего приза! По-видимому, он считал такой дар само собой разумеющимся и потому не выдал свое желание ни единым словом. А мне это и в голову не пришло, не знал я такого неписаного обычая. А вот, думаю, дал бы я ему эти 40 долларов. Ведь могла бы измениться вся история советских и мировых шахмат…
* * *
С некоторых пор у Карпова появился и умный советчик - Александр Бах. По профессии он математик. Например, моего сына он натаскивал по математике и, как говорил Игорь, был очень хорошим репетитором. Бах любил находить общий язык с талантливыми молодыми шахматистами и помогал им дельными советами, а иногда, может быть, и как-то материально. Я сам познакомился с Бахом во время чемпионата СССР 1958 года в Риге, когда он опекал молодого шахматиста по фамилии Полугаевский. Потом он опекал Карпова (с 1969 года), позже Иванчука. У Баха была в Ленинграде квартира, в которой мог жить Карпов, пока у него не было своей. Бесспорно, Карпов перевелся из московского университета в ленинградский по совету Баха. Вероятно, прочная связь Фурмана с Карповым тоже была установлена под влиянием и при непосредственном участии Баха.
Знакомые присвоили Баху кличку "Кися", что означало сокращение фамилии "Киссинджер", бывшего Госсекретаря США. Как видите, знакомые высоко оценили способности этого человека. И советы, которые давал Бах Карпову, были исключительно ценными. Об этом я еще выскажусь в дальнейшем. А пока - конечно, по совету Баха - Карпов предложил мне свою поддержку в подготовке к матчу с Геллером. Решено было сыграть тренировочный матч из шести партий - пять я играл черными, одну белыми. Перед каждой партией я рассказывал юному партнеру, какой дебют я собираюсь играть, - знал он пока что мало, а я хотел, чтобы он подготовился к игре, поработал дома. Матч закончился вничью - две партии выиграл он и две я. Одна из партий, выигранных им в матче, была едва ли не лучшей, выигранной им за десяток лет, с 1970 по 1980 год. Карпов, когда описывает наш с ним тренировочный матч, "забывает" упомянуть обо всех деталях. Говорит, что он, юный шахматист, легко сыграл вничью с претендентом на корону. А в какой-то партии он, мол, стоял здорово, но моя жена плохо приготовила обед (играли мы у меня дома), из- за этого он неудачно закончил партию. Что тут сказать? Жена умерла, ничего возразить не сможет…
Я подготовился теоретически к игре с Геллером, обратил внимание и на физическую подготовку. Тогда входил в моду неторопливый бег, "бег от инфаркта", как называлась одна из книг, агитировавшая за этот вид спорта. Перед матчем я довольно регулярно стал бегать один-два километра. Мой партнер за доской никогда не скрывал своих агрессивных намерений, а я решил не уклоняться от острой борьбы. Тем более, что Геллер почти в каждой партии попадал в сильный цейтнот. После четырех боевых партий счет был равный, но оказалось, что у моего партнера иссякает энергия. Я выиграл пятую, седьмую и восьмую партии, и матч закончился.
В век компьютеризации, в том числе и шахматной компьютеризации, шахматная борьба лишилась некоторых привлекательных элементов. Расскажу о седьмой партии. Она была отложена с небольшим перевесом у меня. Но сколько я ни анализировал, я не видел возможности пробить позицию противника. Я придавал доигрыванию этой партии большое значение, я даже взял тайм-аут, чтобы лучше проанализировать позицию. То есть я анализировал ее три дня! Вячеслав Оснос предложил жертву фигуры. Она не выигрывала, но риск был небольшой - белые даже при лучшей игре противника удерживали позицию. Так я и сыграл при доигрывании. А Геллер этой жертвы не видел! Прошло четыре хода, и он опять был в жутком цейтноте. Я выиграл.
В наши дни никому не придет в голову анализировать позицию три дня. Компьютер за пару минут покажет вам все варианты, и за полчаса вы их вызубрите. А жаль!..