Повторю, что у нас это было не так, и секс не был вопросом публичного обсуждения, но, что поразительно, мы в вопросах секса знали все, что необходимо для счастья. Меня не так давно и самого это удивило. Случилось так, что мы с товарищем моих лет похвалили замужнюю женщину лет 30 за то, что она все же родила ребенка, посетовав, что в наше время это было обязательной целью брака. Неожиданно состоялся диалог, который она начала довольно заносчиво.
– Это потому, что у вас презервативов не было, а в сексуальном плане вы были неграмотны, вот и штамповали детей, – безапелляционно заявила она, и мы рты открыли от удивления "достижениями" нынешнего сексуального воспитания.
– Во-первых, презервативы у нас были, они в каждой аптеке валялись по 4 копейки, но мы действительно ими не пользовались. Но, послушай, если бы дело было в отсутствии презервативов, то у нас бы дети рождались каждый год, между тем у нас рождалось всего по 2–3 ребенка и только тогда, когда мы этого хотели.
– Ваши жены делали аборты.
– Было и такое, куда же денешься, 100 % гарантии и презервативы не дают, но аборты – это несчастные случаи, и только. А практика в целом гарантировала контроль беременности. Неужели вы, молодые, сегодня уже не умеете ее контролировать так, как мы?
– Да кому нужно ваше высчитывание дней, когда нельзя забеременеть?
– ??? Да с чего ты взяла, что мы занимались этой арифметикой? Она же плохо совместима с любовью и страстью.
Неужели твой муж действительно не знает, что делать, чтобы предохранить тебя от нежелательной беременности в любой момент, когда вам захочется близости?
Мы окончательно смутили женщину, и она прервала разговор, понимая, что показала себя довольно глупо, начав разговор с таким апломбом. Мы же остались в полном недоумении. Конечно, и в наши дни случались люди малокомпетентные в таких вопросах, но тогда же не было "сексуальной революции", не было этого пресловутого "сексуального воспитания", о котором уже 20 лет только и болтают. И в жизни с любимым человеком презервативами не пользовались, этого я, правда, определенно утверждать не могу, но я почему-то в этом уверен. Я 14 лет подписывал больничные листы сначала 120–130 женщинам своего цеха, а потом примерно такому же количеству женщин заводоуправления. Да, попадались с диагнозом "медаборт по желанию", отводилось на это, если мне память не изменяет, три дня. Но этот диагноз был редким, не бросался в глаза и не составлял проблемы – не надо забывать, что любая потеря трудоспособности подчиненными была в СССР заботой начальников. Увеличение случаев или длительности любых болезней требовало от нас мер: скажем, предупреждение главврача медсанчасти завода о начале эпидемии гриппа заставляло начальников цехов следить за тем, чтобы все работники цеха сходили на прививки, а директор немедленно давал распоряжение, чтобы ОРС во всех столовых бесплатно раскладывал на столах лук и чеснок, и бухгалтерия счета ОРСа на них без разговоров оплачивала.
Простите, но если женщина "залетела" и вынуждена сделать аборт, а подруги не объяснили ей, что нужно делать, чтобы "не залететь" в следующий раз, то какие же они, к черту, после этого подруги? У нас на заводе коллектив был, видимо, достаточно дружным, чтобы не мордовать начальство подписанием больничных с таким диагнозом.
Поразительно и другое. Интимная близость с любимой доставляет удовольствие, и чем эта близость дольше длится, тем само собой дольше и удовольствие. Так вот, при том способе, который в мое время использовали мужчины, чтобы предохранить любимую от нежелательной беременности, мужчины испытывали несколько оргазмов, и сам секс, соответственно, длился дольше. И для меня это вообще непонятно – с одной стороны, вопить о "радости секса", а с другой – не знать элементарного о том, как эту радость продлить?!
Хотя понятия общества в наше время запрещали публичную болтовню о сексе, но в дружеском кругу эти вопросы обсуждались во всех аспектах и передавались, так сказать, из поколения в поколение. Мне, к примеру, что там и к чему, объяснил брат Валера, когда мне было лет 11, а ему 15. Дальше я слушал рассказы более взрослых парней в уличных компаниях, в основном это, конечно, были те еще педагоги, но и у них узнать можно было довольно много. И последние нюансы мне нежно объяснила любящая меня женщина, в которую мне посчастливилось влюбиться на 19-м году. Она была замужем, у нее был ребенок, и она была существенно меня старше – ей было 22.
Существует мнение, что женщины ужасные сплетницы, не знаю – сплетни в их компаниях мне подслушать не удалось. Но, достаточно много зная о мужских компаниях, должен сказать, что мужики тоже не молчуны. Правда, следует заметить, я не помню случая, чтобы кто-то из мужей обсуждал интимную жизнь с женой, даже с разведенной. Может, и в женских компаниях так, повторяю, я этого не знаю, но в мужских компаниях действует правило, о котором я узнал значительно позже, – интимные подробности жизни с женщиной, знакомой хоть кому-нибудь из членов компании, не обсуждаются. Вообще-то это правило естественно – достаточно пару раз "проколоться", чтобы понять, о ком можно говорить, а о ком – нет.
Я уже упомянул, что моя первая любовь была замужней женщиной, правда, она забеременела в 17, скоропалительный, вызванный ее беременностью брак счастливым не был, и на тот момент ее муж проходил срочную службу. Мое предложение жениться она с благодарностью отклонила, и мы свою любовь скрывали настолько, насколько это было возможно, я, по крайней мере, держал язык за зубами. Около года длилась наша близость, расстались мы накануне возвращения из армии ее мужа, сохраняя друг к другу признательность и нежность. Несколько месяцев спустя после нашего расставания в компании ребят из нашего района один хвастун, развлекая нас своим затейливым враньём о любовных победах, вдруг упомянул и её. Я не мог его оборвать, чтобы не раскрыть нашу пусть уже и оконченную связь, и не мог терпеть эту брехню. Что-то я такое сказал, что заставило его насторожиться и свести всё к шутке, но мне было по-настоящему очень больно.
А в другом случае я по глупости оказался виновником последствий, последовавших за нарушением правила мужского молчания. В стройотряде я сдружился с одним парнем, мы довольно откровенно раскрывали друг другу подробности наших любовных историй, но он вдруг похвастался близостью с одной девушкой из нашей группы. Были ли эти подробности правдой или нет, я не знаю, но ему не следовало рассказывать их мне. Потому что пару месяцев спустя мы сидели с ней за одной партой на какой-то скучной лекции, я развлекал ее разными историями и, упомянув в одной из них этого парня, начал о нем рассказывать, а потом нечаянно сказал:
– Ах, да, ты же его знаешь, вы же дружите.
– С чего ты взял? – вдруг насторожилась она.
– Да он сам мне говорил, – не подумавши, ответил я. Как я сейчас понимаю, такие слухи, видимо, доходили до нее и раньше. Ее лицо вдруг сделалось злым.
– А что он еще про меня говорил? – прищурившись, спросила она, и я понял, что мне нужно срочно менять тему.
– Да ничего особенного, говорил, что встречаетесь или встречались, вот, собственно, и все.
– Врешь! Он говорил, что трахал меня? – Эта грубость была неожиданна, поскольку в нашей среде ни мы с девушками, ни тем более девушки с нами так не разговаривали. Эта прямота, видимо, меня ошарашила, и я не сумел соврать убедительно.
– Да ты что?! Ничего подобного он не говорил.
– Врешь! – подытожила она и замкнулась в себе.
Мне этот разговор не понравился, и я решил, что парня нужно предупредить. На перерыве я нашел по расписанию аудиторию, в которой занималась его группа, нашел его и еще только обдумывал, как бы ему об этом рассказать так, чтобы моя глупость была не сильно видна, как подошла она и со словами: "Так, значит, ты всем рассказываешь, что трахаешь меня", – влепила ему пощечину. Повернулась и ушла, оставив меня выслушивать его упреки в моей болтливости. Я-то, конечно, виноват, но и ему надо было помнить, что нельзя трепаться о женщинах, знакомых собеседникам.
Вот и я встал перед дилеммой: при описании секса в тоталитарном рабском СССР – описание секса без подробностей малоинтересно, а давать подробности не разрешает мужское правило. Поэтому я остановлюсь на принципиальных его особенностях. Начать, пожалуй, надо с места секса в системе наших тогдашних ценностей.
Конечно, он был желанным, поскольку нес удовольствие, но он в нашей системе ценностей не только не был единственным удовольствием из тех, которые мы получали от жизни, но он не был главным даже в отношениях между мужчиной и женщиной. Можно сказать и так: мы были слишком гордыми людьми, чтобы принимать подачку там, где могли получить все счастье сразу.
Ведь счастье любви на порядки превосходит счастье только от секса, а для любви требуется вся женщина целиком, а не отдельная ее часть. Посему вообще-то даже в среднем для всего советского общества вопрос стоял по максимуму. И для мужчин, в частности, его можно сформулировать так: добиться, чтобы женщина тебя полюбила, а не просто отдалась. "Просто отдалась" – это для животного большое счастье, а для человека этого маловато будет. Поэтому нет ничего удивительного, что в то время было нормой, когда люди влюблялись и в этой любви были счастливы всю жизнь. Составной частью такой любви был секс, но он был лишь составной частью, а не целью.
Я был знаком с одним писателем, ныне покойным, имя которого умолчу, так как сейчас не вспомню, написал ли он то, что рассказывал мне, так вот: он влюбился и прожил со своей женой в счастливой любви всю довольно долгую жизнь, смерть жены подкосила и его. При этом, как он мне признался, за всю жизнь он ни разу не видел свою жену обнаженной – она его стеснялась. Наверное, их секс был без рацпредложений Камасутры, ну и что из того, если он не был в их счастье главным?.. Он жил в Москве, и при желании в очередь к его дивану выстроились бы толпы московских интеллигенток только за счастье похвастаться, что они спали с дважды лауреатом Сталинской премии. Но ему они с их сексом не требовались – у него в этом плане было больше, чем все они могли дать, – у него была любовь. Любовь, повторю, не сопоставима по своей величине с удовольствием оргазма, даже если этот оргазм получен каким-то эдаким способом.
Представьте эту ситуацию образно: какой-нибудь племенной хряк имеет с отборными по внешнему виду свинками оргазмов гораздо больше, чем какой-либо свихнувшийся на этом деле повеса. И что же теперь – счастье племенного хряка считать идеалом счастья для человека? Так считать может только племенной хряк, мы считали по-другому, даже когда нам и не пришлось, как этому писателю, влюбиться сразу на всю жизнь.
Понятия, главенствовавшие в советском обществе, требовали от девушек отдаться только мужу, эти понятия и на тот момент были уже существенно поколеблены фактически и в идейном плане, но, полагаю, были все же основополагающими для очень многих девушек. К парням общество было всегда в этом вопросе снисходительным, но и с нами не все было так просто. И для нас стремление к "голому" сексу без любви было унижением, такой секс и нас в наших собственных глазах равнял с животными. Был, конечно, и просто секс, но того, кому нужен только он, презирали. Вот пример моего собственного восприятия этого.
На преддипломной практике в Челябинске нас, студентов-металлургов из Днепропетровска, подселили в два рабочих общежития сугубо мужских. Как-то в воскресенье я купил бутылочку винца и пошел во второе общежитие навестить однокашников. Их в комнате не нашел, заглянул в соседнюю, в которой жил, назовем его Генка, студент технологического факультета, живший в моем районе, а посему в какой-то степени приятель. У них выпивала небольшая компания студентов, к которой я присоединился. Вместе с Генкой жил еще один дипломник, которого, как вскоре выяснилось, Генка просто третировал, тот же это сносил так безропотно, что было даже противно. Тут надо сказать, что Генка когда-то лежал в психлечебнице (а может, и врал, что лежал) и теперь в нужных случаях "косил под психа". Про него рассказывали, как уже в этой общаге он устроил очень громкую пьянку, комендант общежития, женщина средних лет, поднялась успокоить их. Пока она читала нотацию, Генка напускал на губы слюни, а затем выдал ей примерно следующее:
– Я – псих! У меня жизнь дала трещину, – тут он повернулся к ней задом, нагнулся, сдернул с себя трико и трусы, показав ей голые ягодицы. – Видишь трещину? Я тебе сейчас нос откушу, и мне за это дадут путевку в санаторий. Хочешь?
Бедная женщина пулей выскочила из комнаты.
Может, Генка этой своей трещиной запугал и своего соседа, но даже это не было оправданием терпеть Генкины выходки. Но сейчас речь о другом, сосед этот как-то непонятно суетился – то выбегал куда-то из комнаты, то вновь садился с нами. Наконец, он привел мужичка-работягу и налил ему стакан. Мужичок выпил с большим достоинством и гордо, после чего они удалились. Минут через 10 сосед вернулся с очень довольным видом, и было видно, что его распирает похвастаться. Мы заинтересовались, и он нам самодовольно сообщил, что живущие в общаге работяги еще с пятницы провели в общагу женщину и теперь по очереди ее сношают. Тот мужичок, оказывается, содержал эту женщину у себя в комнате и следил за очередью. Генкин сосед свел с ним знакомство, подпоил его, и мужичок без очереди, так сказать, допустил его к этому телу. Меня чуть не стошнило, да и по виду остальных было видно, что этот рассказ их не воспламенил, а у меня к этому типу возникла такая брезгливость, что в мозгу засела одна мысль – не пил ли я из его стакана? О причинах этой брезгливости несколько позже, а сейчас о двух сопутствующих моментах такого секса.
Вообще-то, такие женщины были нередки, особенно часто они крутились возле воинских частей. Я много слышал о них, но никогда до Челябинска их не видел и полагал, что слухи об их психической ненормальности сильно преувеличены, и что на самом деле по внешнему виду эти женщины скорее всего такие неказистые, что на них без слёз смотреть нельзя, посему они только таким сексом и могут заниматься. Однако спустя некоторое время уже в нашем общежитии были устроены танцы, и в красный уголок на первом этаже пришли девчонки. Мы танцевали до конца, а потом провели девчат до стоявшего рядом женского общежития. Я вернулся, поднялся к себе на этаж и начал открывать ключом дверь, в это время резко распахнулась дверь напротив, в проёме её стояли трое пьяных полураздетых парней и пьяная девушка, босиком (в общаге было в то время страшно холодно) и в незастёгнутом платье, натянутом на голое тело. Девушка в достаточно грязных выражениях объясняла парням, что ей нужно в туалет, а те в таких же выражениях объясняли ей, что сейчас комендантша пойдёт с обходом общежития и обнаружит её. Девушка у них вырвалась и пошлёпала босыми ногами по коридору по направлению к мужскому туалету (других в мужской общаге, само собой, не было). Так вот, девушке было не более 20, и была она изумительно красива – очень стройная с красивыми ногами и с правильными чертами лица.
Венерины болезни
Впервые же с подобным случаем и с отношением к нему наших ребят я столкнулся на втором курсе. Утром перед лекцией, которую слушал весь поток, зашел студент из какой-то другой группы МЧ, и наши парни, жившие в общаге, стали о чем-то тихо, но презрительно переговариваться. Я заинтересовался, и мне в двух словах сообщили, что с неделю назад каких-то два старшекурсника провели в общагу подобную женщину, и этот студент тоже соблазнился, а теперь выяснилось, что этот любитель "хорового пения" подхватил триппер. Причем, чтобы сильнее унизить бедолагу, наши парни утверждали, что те двое уродов не пользовались презервативами и с ними ничего не случилось, а этот пользовался – и все-таки заболел. Я посмотрел на парня – вид у того был, как у побитой собаки.
На перерыве он внезапно подошел ко мне, отвел в сторону и, страшно смущаясь, спросил, не знаю ли я, где в городе находится вендиспансер. Я не знал, но домой я всегда возвращался вниз по проспекту Карла Маркса, а в районе ЦУМа садился на троллейбус. А поскольку мне время от времени требовалось слить выпитое пиво, то я заходил в общественный туалет, находившийся за "Детским миром". И там я однажды обратил внимание на вывешенную у писсуаров табличку, в которой был дан адрес вендиспансера. Мне осталось посоветовать бедолаге сходить помочиться в этот туалет для расширения полезных знаний о городе Днепропетровске.
Между прочим, это тоже тема для разговора. За всю мою студенческую жизнь это был единственный парень из сотен моих знакомых, который заболел венерической болезнью, я даже слухов о том, что ею кто-то заразился, не помню, не помню также ни малейшего страха по этому поводу, и это при полном отсутствии в разговорах упоминаний о презервативах! В этом плане СССР был удивительно чистым, и неудивительно – со сталинских времен у государства была почему-то особая неприязнь к этим болезням.
Мало кто знает, что нашествие вшивой Европы на СССР в ходе Великой Отечественной войны вызвало, по сути, эпидемию венерических заболеваний на оккупированных немцами территориях. (Слово "вшивая" в данном случае, что называется, медицинский факт. Нет места пояснять примерами вшивость Европы, достаточно сказать, что в зиму 1941/42 годов в госпиталях у немцев лежало столько же больных сыпным тифом, распространяемым вшами, сколько и раненных на фронте. Потом они завозили на фронт дуст эшелонами, но что толку от дуста, если нет навыков такой личной гигиены, как у русских?) Когда Красная Армия начала освобождать оккупированные территории, то и над ней нависла угроза венерической эпидемии, оставленной европейским воинством. И в 1943 году Государственный комитет обороны принял решение о срочном увеличении производства презервативов, причем были разработаны особо прочные "резиновые изделия № 2", на которые не жалели крайне дефицитного по военному времени каучука. ("Резиновое изделие № 1" – маска противогаза.). А когда вошли в Европу, то и контакт с тамошними женщинами не замедлил сказаться, и можно утверждать, что немцы боролись с большевизмом своим бактериологическим оружием не менее эффективно, чем фаустпатронами.
В этом плане интересны показания антисоветчиков. Некий Ф.Я. Черон сдался немцам в плен, а после войны перебежал на Запад, где стал кормиться борьбой за "демократию" против "советского тоталитаризма". В "Имка-пресс" в Париже издал воспоминания, из которых видны мотивы действий подобного рода демократов и то, почему они сбежали на Запад.
Во-первых, немалое значение имело презрение советского народа, особенно советских солдат, к сдавшимся в плен. Причина понятна: советский народ умирал на полях боев, сутками не выходил из цехов, чтобы победить врага, а эти уроды решили перехитрить всех – сдаться в плен и безбедно пересидеть войну в тылу у немцев. Кроме этого, они еще и работали на них, то есть фактически помогали немцам убивать советских людей. Но для этих подонков презрение не было главным, они к нему привыкли, поскольку их в первую очередь презирали сами немцы. Главное было в другом.