"Главные герои фильма - молодые русские, их называют комсомольцами, они с откровенной злобой вытесняют друг дружку с работы, чтобы все сделать в одиночку. Я понимаю: это звучит невероятно, но это и было невероятно. А потом еще "кулаки". "Это классовые враги! - прокричал режиссер и победно прогудел автомобильной сиреной. - Они хотели из мести поджечь завод. Смотри, настоящий пожар! Это моя работа!" Комсомольцы, если судить по тому, с какой энергией они били в колокол (режиссер ловко отбивал такт у моего правого уха), раскрыли козни классового врага. А заодно расправились и с их детьми (жалобный плач сливался с воем сирены). Потом они с оглушительным грохотом вновь взялись за классовую борьбу". Удивительный парадокс: режиссер-документалист закрывает глаза на факты, а будущая писательница-сказочница смело смотрит в глаза страшной правде!
Англичанин, с которым встречалась Трэверс, с гордостью демонстрирует ей различные инструменты: "Звуковые эффекты пока еще не смонтированы, но режиссер уже припас для озвучания огромный медный барабан, деревянную трещотку, большой церковный колокол, автомобильную сирену и свой могучий голос в придачу". Известно, что при работе над фильмом Ивенс большое значение придавал звуковым экспериментам: звуковое кино тогда еще только начиналось. Вот что пишет об этой работе исследователь творчества Ивенса С. Дробашенко: ""Песнь о героях" можно скорей всего сопоставить со снятой на два года раньше "Симфонией Донбасса" Дзиги Вертова. Как в изобразительной трактовке образов людей и индустриальных объектов, так и в использовании синхронных записей звука эти произведения очень схожи. Близки они и по специфическим монтажным приемам, передающим патетику труда, по отдельным ракурсам съемки. Обе эти картины для тех лет были наиболее значительными явлениями мирового документализма в решении темы индустриализации, в отображении на экране гигантского исторического процесса созидания новой жизни". "Вместе с синхронной записью человеческой речи Ивенс использует различные производственные звуковые шумы. Несмотря на отсутствие дикторского текста, фильм очень полон, богат по звуковой партитуре. Он насыщен естественными "голосами жизни": шумом бура, плеском воды, свистом пара, стуком моторов, шуршанием скатывающихся по железу кирпичей. <...> Синхронная запись звуков подкрепляла художественное воздействие зрительного ряда фильма, создавала яркое ощущение подлинности жизни".
Осенью 1932 года И. Ивенс вернулся в Москву. Фильм был готов к 1 октября. Окончательный монтаж делали на студии "Межрабпомфильма", которая находилась на окраине Москвы на месте нынешней киностудии имени Горького. Именно там и произошла встреча П. Л. Трэверс и анонимного режиссера. "Киностудия находилась в нескольких милях от Москвы", - пишет Трэверс и сообщает, что возвращается оттуда на трамвае. Но с кем именно она встречалась? С самим Йорисом Ивенсом? Тогда почему она называет его англичанином из Бирмингема? Снова шифровка? Может быть, они с Ивенсом и правда встречались в Англии? Это вероятная гипотеза: известно, что голландский режиссер снимал в 1932 году в Лондоне демонстрацию рабочих. Эти кадры должны были стать вводной сценой фильма о Магнитке. Но все же это не делало его "англичанином" в полном смысле слова. Нет ли других кандидатур? Оказывается, есть. Съемочная бригада фильма была интернациональной, помимо голландского режиссера и его русских помощников там были еще знаменитый австрийский композитор-коммунист Ганс Эйслер, написавший музыку к фильму, и... ассистент звукооператора англичанин Герберт Маршалл. Ивенс характеризует его так: "Долговязый лондонский парнишка, учившийся в Киноинституте". Видимо, именно он и встречал на студии странную английскую туристку.
Что нам о нем известно? Герберт Маршалл - Herbert P. J. Marshall (1906-1991) - английский театральный и кинорежиссер, в юности увлекся новаторским советским кинематографом, слушал лекции Сергея Эйзенштейна, которые тот читал в Англии в начале 30-х, учился во ВГИКе в Москве, где посещал лекции И. Ивенса, так что попал в съемочную бригаду прямо со студенческой скамьи. Впоследствии Герберт Маршалл вернулся в Англию, но связей с Россией не терял: в 1930-1940-е гг. был активным членом общества дружбы Великобритания - СССР, занимался переводами советской литературы (Маяковский, Евтушенко, Эйзенштейн), в том числе переводил детские книги, которые издавали в Англии во время Второй мировой войны, когда интерес и сочувствие к России были очень велики. С 1966-го по 1979-й Герберт Маршалл - директор Центра советских и восточно-европейских исследований в университете Южного Иллинойса (США). Он оставил уникальную библиотеку и архив, в котором собраны редкие документы, связанные с его пребыванием в Советском Союзе, - дневники, записные книжки, переписка с известными деятелями советского искусства, конспекты лекций Сергея Эйзенштейна и оригинальные рисунки великого режиссера, а также фотографии и черновики переводов, сценарные планы спектаклей и аудиозаписи интервью с советскими поэтами и писателями. Все это вдова режиссера, скульптор Фредда Бриллиант, передала в 1990 году в библиотеку университета Нотр-Дам (США).
Несмотря на все старания режиссера представить грандиозность своего замысла случайной зрительнице, фильм произвел на Памелу Трэверс обратное впечатление: "Я осталась одиноко ждать этого далекого трамвая. Было темно и тревожно, но я была так изранена, что у меня не было сил бояться. В ушах похоронным звоном звучал голос режиссера: вагонетки со свинцом, сексуальная свобода, торжество женщин. Вагонетки со свинцом, свобода..."
Загадкой, получившей наиболее обстоятельное объяснение, пожалуй, можно считать эпизод с посещением спектакля "Гамлет". Памела Л. Трэверс с юности была увлечена театром и, еще живя в Австралии, сама выступала на сцене. Многие ее журнальные публикации 1920-х годов были также посвящены театру, в том числе знаменитым постановкам Дягилева, которыми она восхищалась. Неудивительно, что и в России Трэверс хотела увидеть новый революционный театр. Но программа "Интуриста" предлагала зарубежным гостям лишь традиционное посещение балета "Лебединое озеро" в Большом театре. Памела Трэверс признается, что была разочарована: "Нам показали не современный спектакль, a "Lac des Cygnes" в такой устарелой постановке, что мы словно бы вернулись в эпоху царизма".
Памела Трэверс упорно продолжает искать новый театр, и одна, на свой страх и риск, отправляется смотреть "Гамлета". Что это была за постановка? Оказалось, определить несложно. Это сейчас в столичных театрах может идти несколько "Гамлетов" или "Ромео и Джульетт", а тогда, в 1932 году, такая постановка была только одна. Но какая - легендарный спектакль знаменитого режиссера Николая Павловича Акимова (1901-1968) в Вахтанговском театре! Он появился после вынужденного перерыва, так как "Гамлет" считался пьесой реакционной, мистической, не годной для рабоче-крестьянской аудитории, всем был известен негласный запрет Сталина, который с подозрением относился к пьесам Шекспира. Сказать, что спектакль вызвал "бурные споры" - значит ничего не сказать. "Эта скандальная постановка и до сего дня - кошмар для шекспирове-дов. Они бледнеют при одном только упоминании о ней, как если бы увидели Призрака", - вспоминал Дмитрий Шостакович, которого Акимов уговорил написать музыку к спектаклю.
Николай Акимов поставил перед собой задачу избавить пьесу Шекспира от груза традиционных прочтений. Режиссер избрал главной темой спектакля борьбу за престол, пренебрег философскими исканиями, а всех персонажей преобразил почти до неузнаваемости: Гамлет утратил романтический ореол, зато приобрел брюшко, постарел и стал почти ровесником Клавдия. "Мы ставили себе задачей, - писал режиссер, - в первую очередь дать оптимистический, бодрый и жизнерадостный спектакль "Гамлета", за которым установилась такая дурная слава мрачной, мистической, символической и философски реакционной пьесы и который мне разрешено было ставить только потому, что моя постановка отмежевывалась от нависших на "Гамлете" традиций и пыталась по-новому раскрыть его".
"Ничего не поделаешь - получается комедия!" - сказал Н.П. Акимов, начиная работу над спектаклем. И не просто комедия получилась, а комедия эксцентрическая: с трюками, буффонадой, комическими погонями и пр. Акимов заказал переделать тексты нескольких сцен мастерам сатирических обозрений Николаю Эрдману и Владимиру Массу, они сильно сократили монологи принца, превратив их в насыщенные действием сцены.
Вот как вспоминал этот спектакль один из очевидцев: "Акимов сдержал все свои обещания. По сцене пролетала королевская кавалькада вдогонку за убегавшим оленем. Прекрасный рыцарь Фортинбрас, ломая забор копытами коня, въезжал на сцену на фоне лилового неба, под великолепный марш Шостаковича. По краям забора торчали пики с отрубленными головами, и качались повешенные на виселицах. Офелия была действительно очаровательна и необыкновенно соблазнительна в своем черном бархатном платье, обшитом золотом, с низким вырезом на груди. Гамлет был кутила и забияка. Интересную и талантливую музыку написал Шостакович. Одним словом, все было на месте, как и обещал режиссер. Не было только старика Шекспира. Но на этот спектакль его и не предполагали приглашать".
Самой "скандальной" оказалась роль Офелии. Ни о какой любви между Гамлетом и дочерью Полония в спектакле Акимова речи не было. Брак с принцем интересовал Офелию лишь как возможность достичь честолюбивой цели: стать членом королевской семьи. Ради этого она готова была на все: шпионила, подслушивала, подглядывала, доносила. Поняв, что ее мечте не дано осуществиться, она с горя напивается вдрызг и горланит непристойные песенки. "Меня несколько раздражало это малоубедительное сумасшествие, которое целиком укладывается в старинную сценическую традицию, но из нашей сценической традиции выпадает. <...> Я изменил концовку роли Офелии: она ведет легкомысленный образ жизни, в результате чего тонет в пьяном виде. Это гораздо меньше задевает наше внимание, чем если мы будем думать, что она сошла с ума, да еще потонула".
Знаменитый монолог Гамлета "Быть или не быть?" Акимов поставил как сцену в кабаке, где, еле ворочая языком, принц размышлял, быть или не быть ему королем, то надевая, то снимая бутафорскую корону, оставленную актерами после репетиции, а пьяненький Горацио восторженно поддакивал другу.
В свою очередь Дмитрий Шостакович превратил сцену с флейтой в издевку над "пролетарскими композиторами", стремившимися заправлять всей музыкальной политикой того времени. "В этой сцене Гамлет прикладывал флейту к нижней части своей спины, а пикколо в оркестре с аккомпанементом контрабаса и барабана фальшиво и пронзительно играло известную советскую песню: "Нас побить, побить хотели...", сочинения композитора Давиденко - лидера группы пролетарских музыкантов, песню, написанную по случаю победы советских войск над китайцами в 1929 году".
Стоит ли говорить, что многие возмущались столь вольным обращением с классикой. Но только не Трэверс! Ей спектакль понравился! "Скажите на милость, почему, ну почему меня первым делом не отвели в этот театр, а вместо этого водили в Дома культуры и тому подобное! <...> я должна рассказать вам о театре. Вот где Россия предстает с наилучшей стороны, а посещение театров не входит в программу нашей поездки! "Они показывают вам только самое лучшее!" Бла-бла-бла. Как бы не так:"лучшее они от вас прячут! Приходится искать на свой страх и риск. <...> даже того немногого, что мне удалось увидеть, прежде чем вспыхнул свет, оказалось достаточно, чтобы убедить меня, что: во-первых, это какой-то совершенно новый "Гамлет", и во-вторых, всех туристов, чтобы они поняли Россию, надо водить в театр сразу по прибытии. Ясли? Крепости? Чепуха! Жизнь страны-здесь!"
Но как Памела Л. Трэверс смогла попасть на этот спектакль? Кто ей подсказал, посоветовал? Английский кинорежиссер? Или все тот же Т. - Хуберт Батлер? Последнее кажется наиболее вероятным. Вряд ли слухи об авангардной постановке долетели так быстро до Лондона (премьера состоялась 19 мая), хотя, конечно, и такое возможно. Трэверс пишет, что встретилась с неким режиссером (Акимовым или нет? - О. М.), и он ей пообещал контрамарку. Потом она запуталась и попала не в тот театр, бежала по городу в поисках верного адреса, нашла, опоздала, но успела к концу первого акта. Просидела весь спектакль и, судя по комментариям, поняла почти все, хотя Акимов преобразил пьесу почти до неузнаваемости.
"Какая это была игра! Возможно, она бы разбила сердца нашим профессорам, но мое, впервые с тех пор, как я оказалась в России, вело себя нормально. Pour arriver a Dieu ilfaut detourner de Dieu. Пусть постановщики отреклись от того Гамлета, к которому мы привыкли, зато теперь он блистал ярче, чем когда-либо. Все возможные правила были нарушены, текст убийственно сокращен, добавлены цитаты из великого Эразма и безымянная буффонада. Характеры действующих лиц тоже изменились. Розенкранц и Гильдестерн превратились в парочку клоунов, которых выпускали перед,, занавесом всякий раз, когда меняли декорации. Но если подумать: эти двое и впрямь вполне водевильные персонажи, и их легко можно превратить в фарсовых комедиантов. Как часто мы не могли сдержать стонов, когда какой-нибудь знаменитый актер бросал в пустоту риторический вопрос: "Не благороднее ли покориться" и т. д. и т. п., и даже эхо не было ему ответом. Но на этом спектакле было все не так. На этот раз монолог поделили между Гамлетом и Горацио. Два студента в библиотеке дворца: Гамлет вертит глобус, Горацио на лестнице тянется за книгой на самой верхней полке.
- Быть или не быть? - начинает Гамлет.
- Вот в чем вопрос, - подхватывает Горацио.
Диалог продолжается и в самом деле кажется живым - именно так и ведут беседу совсем юные студенты".
Трэверс ошибается: на самом деле эта ключевая сцена проходила не в библиотеке, а в кабаке, но в остальном ее свидетельство отличается точностью даже в деталях. Поразительно, как она, не зная языка, передает содержание этого сложного спектакля! Как смогла догадаться, например, о цитатах из Эразма Роттердамского, действительно вставленных в текст Шекспира? Уж точно - не на слух. Значит, кто-то ей об этом рассказал, объяснил, подготовил... Кто? Увы, мы можем только строить догадки.
Не дрогнув, приняла Трэверс и режиссерскую трактовку печальной участи Офелии: "На этот раз она показалась мне настоящей, несчастной и трогательной".
Памела Трэверс отдала должное и музыке, звучащей в спектакле. Вот как вспоминает о работе Шостаковича для этого спектакля Борис Елагин, один из скрипачей оркестра: "Музыка, которую он (Шостакович. - О. М.) написал к "Гамлету", была превосходна. При всей ее новизне и оригинальности она гораздо ближе подходила к "Гамлету" Шекспира, чем что-либо другое в "Гамлете" Акимова. Но, конечно, были в этой музыке моменты и вполне эксцентрические - вполне в стиле режиссерского замысла". Подхватив идею режиссера и окунувшись в атмосферу игры и буффонады, композитор дал волю собственной фантазии. Так, песенка Офелии звучала "в стиле немецких шансонеток начала нашего столетия, под острый и пряный аккомпанемент джаза".
Финальная сцена в спектакле Акимова также была лишена трагизма, а Шостакович превратил траурный марш в бравурную пародию с вкраплениями музыкальных цитат из Шопена. Памела Трэверс принимает и это. "Спектакль завершился роскошной потасовкой. Фортинбрас и его солдаты явились ангелами, оплакивавшими мертвых: по тому, как смеялась публика, я догадалась, что это была переделка какой-то солдатской песни".
Несмотря на скандальность постановки, премьера "Гамлета" сопровождалась значительным успехом: московская публика валом валила на спектакль, простаивая часами в очередях за билетами, однако значительная часть театралов отнеслась к спектаклю неодобрительно, а критики так и вовсе приняли его в штыки. "Один из московских юмористических журналов <...> поместил злую карикатуру под названием "Новый способ получения двигательной энергии". На этой карикатуре показан был театр имени Вахтангова. На сцене шел "Гамлет". Рядом была изображена могила Шекспира в разрезе. Великий покойник все время переворачивался в гробу от ужаса и возмущения за свое поруганное произведение. От тела Шекспира шли приводные ремни к динамо-машине, которая давала энергию для яркого освещения сцены театра". В конце концов спектакль, как воплощенный образец формализма в искусстве, был снят с репертуара.
Памелу Л. Трэверс не отпугнула новаторская трактовка, наоборот! Мало того, она уверена, что Шекспиру этакая вольность тоже понравилась бы. Что эта советская постановка лучше, чем всякие костюмные спектакли, от которых нафталином пахнет. "Возможно, это и не Hamlet, и все же для меня - вполне Hamlet, и, пожалуй, Шекспир предпочел бы его любым заумным постановкам, режиссеры которых способны вдохнуть жизнь в пьесу, только нарядив главного героя в брюки для гольфа или прибегнув к иным ухищрениям - так что "Гамлет" превращается в вешалку для декораций..." Оценка П. Л. Трэверс - не просто отзыв случайного зрителя. Напомним: она сама много лет выступала как искушенный театральный критик.