...
"Наемный слуга мой Бидер, который (за 24 су в день) всюду меня провожает, зная (по словам его) Париж, как свой чердак, давно уже приступал ко мне, чтобы я шел смотреть Царскую кладовую, Garde-meuble du Roi. "Стыдно, государь мой, стыдно! Быть три месяца в Париже и не видать еще самой любопытнейшей вещи! Что вы здесь делаете? Бегаете по улицам, по театрам, по лесам, вокруг города! Вот вам шляпа, трость; надобно непременно идти в кладовую!""
Интересно, что здесь, как и в поэме Пушкина, наемный слуга чувствует себя свободно и как бы вдохновляет барина на поступок. Если помнить, что су – это 1/20 ливра, то слуга обходился Карамзину в 1,2 ливра. Пять ливров, в конце XVIII века составляли экю, то есть около 30,6 гр. серебра. Плата слуге, таким образом, может быть обозначена как 7,3 грамм серебра в день. А русский рубль в то время содержал 18 грамм серебра. Это значит, что Карамзину, примерно за 35 лет до описываемых событий, приходилось платить слуге в Париже около 40 копеек в день. Мы можем предполагать, что дешевле труд слуг оцениваться не стал и Нулина слуга-француз должен был обходиться не менее чем полтинник в день.
Возвращаясь домой, русские дворяне, как правило, давали расчёт слугам. Только очень богатые соглашались платить камердинеру или камеристке, имея возможность пользоваться даровым трудом крепостных. Граф Нулин не оставил нанятого им слугу в Париже, как это обыкновенно делалось, а повез его с собой в Петербург. Это выдает привычку жить "на широкую ногу" и дает повод к разговору об особой форме снобизма. Граф явно чувствовал себя dendy и, вследствие этого, принципиально не обращал внимания на "расстройство своих дел" или, попросту говоря, угрозу банкротства. Слуга-француз – лучший знак сравнительно новой для России формы щегольства – снисходительно-высокомерного отношения ко всем принятым в "обществе" обычаям, представлениям и поступкам.
И говорит: allons, courage! – Призыв слуги: "вперед, смелее!" – ритмически совпадает с началом Марсельезы: "Allons, en fans de la patrie". Рифма "экипаж – кураж", как отметил еще В.В. Виноградов, впервые была использована И.М. Наумовым в ирои-комической поэме "Ясон, похититель золотого руна", в духе "Нового Енея" (Виноградов1937, 98):
"Вулкан, по данному приказу
Тащил зевесов экипаж.
Хотел исправить по заказу,
Кричал: кураж, Вулкан, кураж".
Вот у крыльца; вот в сени входят . – Все события поэмы происходят в разных помещениях барского дома. Назовем их, как обычно, опираясь на свидетельство современника, в данном случае Ф.Ф. Вигеля: "…зала в четыре окошка, гостиная в три и диванная в два; они составляют лицевую сторону… Спальня, уборная и девичья смотрели на двор, а детские помещались в антресоле" ( Вигель , 144). Между крыльцом и гостиной в доме помещика находились сени с туалетом и людская. Девичья примыкала к спальне, за ней – вторые сени и выход на задний двор. Этому описанию вторит известный знаток усадебного интерьера начала XIX века Г. К. Лукомский: "В доме – обыкновенно зал двухсветный, направо и налево – гостиные, по деревянной лестнице (витой) поднявшись наверх, увидим спальни и рабочие комнаты" (Лукомский, 363). Сени – всегда – холодное, неотапливаемое помещение в доме. В барской усадьбе сени играли роль прихожей, где гости оставляли верхнюю одежду.
Покой особенный отводят И настежь отворяют дверь… – Покой, в данном случае: "крытое место для отдыха, комната, горница, палата, всякое отделенье для жилья, огороженное стенами место внутри дома" ( Даль, III, 242), проще говоря, комната для гостей, названная чуть-чуть устаревшим или устаревающим на глазах словом. В произведениях литераторов XVIII слово "покой" – приобретает значение места для уединенного отдыха, места для сна. Так в предваряющем ирои-комическую поэму "Елисей, или раздраженный Вакх" (1771) изложении событий в прозе, автор, В.И. Майков пишет:
...
"Песнь вторая. Ермий приходит в полицейскую тюрьму и там Елисея, перерядя в женское платье, переносит в Калинкинский дом, где тогда сидели под караулом распутные женщины. Елисей пробуждается, дивится, как он там очутился, и думает, что он в монастыре. Между тем начальница того дома, вставши, будит всех женщин и раздает им дело. Но увидя Елисея, скоро его узнала, что он не женщина, ведет его в особый покой [курсив мой – Авт .], где он ей о себе открывает, что он есть ямщик, а потом рассказывает ей о побоище, бывшем у зимогорцев с валдайцами за сенокос".
А в самом тексте поэмы, в ее Третьей песне, есть такие строки:
""Домашним буди сыт: пей, ешь, живи, красуйся,
А к женщинам отнюдь с амурами не суйся.
Твоя уже чреда любиться протекла!"
Так совесть собственна ему тогда рекла,
Но он толь правильным речам ее не внемлет,
К начальнице в покой вломиться предприемлет"
В романе М.Д. Чулкова "Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины" (1770) слово "покой" используется для описания комнаты, в которой есть кровать: "С четверть часа не прошло времени, как взяли меня из сего ада посадили в изрядный покой, где изготовлена была для меня кровать, стол и стул. Не могу я изъяснить, сколько тогда обрадовалась и благодарила заочно Ахаля от искреннего моего сердца, легла на постелю и, не имев долго покою, проспала с лишком половину суток".
Точно так же, в мемуарах, написанных в конце XVIII – начале XIX веков, слово "покой" ("покои") чаще всего используется там, где речь идет о личных помещениях и местах отдыха. Вот "Записки" княгини Дашковой: Впрочем, я употребила все усилия, чтобы успокоиться, и вошла в свою комнату с самым хладнокровным видом; уверив княгиню, что минута моего разрешения должна последовать позже, чем мы думали, я уговорила ее вместе с теткой удалиться в свои покои отдохнуть, причем торжественно обещала позвать их в случае крайней надобности (гл. II). И еще: "Вскоре после нашего прибытия в Петергоф Петр III в сопровождении Измайлова и Гудовича явился во дворец с изъявлением покорности. Он был никем не видимый введен в отдаленный покой, где был приготовлен обед" (Дашкова).
А вот "Записки" Г.Р. Державина: "Приехав в Казань, желал с красавицей своей чаще видеться; но, будучи небольшого чина и небогат, не мог иметь свободного хода к ней в покой". (1812).
В XIX веке слово "покой", в значении: "комната, помещение", употребляется редко и главным образом в контексте "старины". Для сравнения в переводе баллады Р. Саути "Суд божий над Епископом", В.А. Жуковоского писал:
"В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет". (1831)
Слово "покой" тут уместно, поскольку речь идет о давно прошедших временах.
(В речи персонажа, никак не обозначенного в поэме, но от лица которого ведется повествование, такие чуть архаизированные выражения будут встречаться довольно часто. Объяснение этому – чуть ниже.)
Покоем можно было назвать любую комнату в доме, но по первому значению – это помещение для отдыха. Слово же особенный может означать одновременно: а) отдельный, то есть находящийся в другой (по отношению к барским комнатам) половине дома; б) особый, то есть специально предназначенный для гостей; в) отличный, то есть лучший ( Даль , III, 701).
Помещения для гостей могли находиться во флигеле или в отдельном крыле господского дома, или на втором этаже – "в антресоле" – там же, где обычно были комнаты для детей, их гувернеров и учителей. "Гостевые покои" использовали лишь время от времени, когда в них была надобность, а все остальное время держали закрытыми, чтобы там не топить и не убираться. Поэтому воздух в них застаивался, и по приезде гостя его комнату нужно было поскорее проветрить.
Пока Picard… – имя слуги графа с французского переводится как пикардийский или пикардиец. Однако существует и близкое по произношению picaro, что означает интриган и плут. В Испании же picaro (плут) – персонаж, чаще всего выступающий как слуга (о связи "Графа Нулина" с испанским плутовским романом см. в комментарии к главке 15). Вместе с тем, фамилия не придумана Пушкиным. В то время был хорошо известен Луи-Бенуа Пикар (1760–1828) – актер, драматург и театральный деятель. В 1825 г. в Париже были поставлены две его пьесы "Les Surfaces" и "Landau".
… шумит, хлопочет – Хлопотать – прежде всего, суетиться, тревожиться, понукать и погонять, часто – попусту. В сочетании с говорящим именем слуги определение его занятия как хлопоты вызывало отчетливую картинку понукания Пикаром домовой прислуги, при явном нежелании трудиться самому, что составляет отчетливый контраст с тем, как он кряхтит за чемоданом при отъезде.
И барин одеваться хочет – данном случае одеваться означает "переодеваться". Дорожный костюм графа – пыльный, а после падения еще и грязный. Но даже если бы и не было падения, переодевание все равно бы состоялось. К обеденному столу не полагалось выходить ни в дорожной, ни в домашней одежде. Обед, даже в кругу семьи – официальное (если не сказать – церемониальное) действие, наполненное глубоким символическим смыслом. В обеде – главном событии дня – концентрировались и семейные, и сословные традиции российского дворянства. Ритуал обеда был торжественным и церемонным (см. комментарий к главе 11). Соответственно, обеденный костюм строг и официален. Гость не мог себе позволить никаких вольностей в одежде. При этом сохранилось довольно много свидетельств того, как хозяин дома, желая утвердить свое превосходство и выразить снисходительное презрение к гостям, выходил к обеду в обычней домашней одежде – в халате.
Сказать ли вам, кто он таков? – Одна из нескольких явных отсылок к сказово-басенной поэтической традиции конца XVIII – первой четверти XIX веков. В этой традиции басня – это, прежде всего устный рассказ, а затем уже письменный текст. Рассказ подразумевает прямой контакт сказителя и слушателей, что и отражают речевые обороты, которые подразумевают прямой контакт рассказчика и его аудитории. Оборот "сказать ли" подразумевает паузу для возможного ответа слушателей: "сказать, сказать" или: "да говори же". Это придает всему произведению характер живой разговорной речи, чем и пользовались многие поэты. Этот оборот мы находим в стихотворении-басне И.И. Дмитриева "Желания":
"Вдруг от начальника приказ ему лихой
Лететь в другое государство;
Куда ж? сказать ли вам,
Сердца чувствительны и нежны? (1797)
Есть он и у Карамзина, в шуточных стихах "Исправление", написанных в том же самом – 1797 – году:
"Как друг ваш столь переменился,
Угодно ль вам, друзья, спросить?..
Сказать ли правду?.. Я лишился
(Увы!) способности грешить!"
Читатель меня бы не понял, если бы, написав басня, я не заглянул в сочинения И.А. Крылова. Вот, пожалуйста, басня "Мешок":
"Сказать ли правду вам тишком?
Не дай бог, если разоритесь:
И с вами точно так поступят; как с Мешком". (1809)
Но интереснее два фрагмента из стихов, в которых есть прямые пересечения с сюжетом "Графа Нулина". Первый фрагмент – из стихотворения В.И. Майкова "Неосновательная боязнь"
"На этот случай я хочу сказать вам сказку,
В которой господин велит впрягать коляску
И хочет к одному он другу побывать;
А может быть, чтоб там он стал и ночевать,
Об этом я не знаю;
Да только баснь мою я снова начинаю".
(Между 1763 и 1767) Именно это: "баснь и или сказку", о том, как некий господин сел в коляску (а точнее, все же, выпал из нее) и что из этого вышло – рассказывает нам повествователь в поэме "Граф Нулин". Второй же фрагмент из басни (сказки) "Черный кот" современника Пушкина А.Е. Измайлова:
"Сказать ли сказку вам про черного кота,
Который уж в преклонные лета
В молоденькую мышь влюбился
И чуть-чуть жизни не лишился?.." (1824)
Нулин – не в преклонных годах, но с котом, погнавшимся за мышью, рассказчик его сравнит (об этом – ниже).
Где промотал он в вихре моды… – Русский дипломат князь П.Б. Козловский, проведший в Париже зимний сезон 1823–1824 гг., в своей книге "Социальная диорама Парижа" подробно и точно очертил круг светских развлечений. Во-первых, это "концерты и балы", которые давали:
– королевские министры;
– парижская аристократия, селившаяся в предместье Сен-Жермен (Козловский, среди прочих, отметил празднества, даваемые бывшими наполеоновскими маршалами Сюше и Сультом, бароном Ротшильдом, племянницей Талейрана – Франсуазой Жюст де Ноай);
– крупные финансисты, "именуемые в Париже обществом Шоссе-д\'Антен";
– послы и знатные иностранцы (Козловский, 81–82).
Во-вторых, регулярно устраивались "публичные собрания", вроде бала в парижской ратуше. Помимо балов, светская жизнь включала в себя обязательное посещение театров и салонов, а днем – прогулки в парижских парках в коляске или верхом. Каждый выход в свет требовал перемены всего костюма целиком или его отдельных деталей. Перчатки, шляпы, шейные платки, чулки менялись по несколько раз в день.
Свои грядущие доходы . – Ю.М. Лотман трактовал это выражение так: "Молодым людям охотно верили в долг рестораторы, портные, владельцы магазинов в расчете на их "грядущие доходы". Поэтому молодой человек из богатой семьи мог без больших денег вести в Петербурге безбедное существование, при наличии надежд на наследство и известной беззастенчивости" ( Лотман1995 , 495). Однако в Париже будущая состоятельность графа не была очевидной. Скорее можно говорить о другом варианте "жизни в долг" (этот вариант тоже рассматривался Ю.М. Лотманом) – возможности заложить свое имение, то есть "души" крепостных крестьян, и жить на полученные деньги в расчете на выгодный брак или наследство, которое бы позволило выплатить долг с процентами и выкупить родовую собственность. Как правило, это не удавалось – и приданое, и наследство проматывались так же, как и родовое поместье. Поскольку отъезд графа – вынужденный ("Жалеет о Париже страх" ), а служить он, видимо, не собирается – его приезд в Россию связан именно с расстройством его финансовых дел и необходимостью заложить или даже продать часть крестьян.
Себя казать, как чудный зверь , – казать, в данном случае, представлять, демонстрировать. Чудный – странный, удивительный. А.А. Белый писал о том, что выражение "чудный зверь" несет в себе характеристику дендизма и близко к понятию "светский лев" ( Белый ). Это наблюдение представляется нам верным лишь отчасти. Перенасыщенность данной части поэмы архаизмами ("казать", "чудный", "Петрополь", а чуть раньше – "покой особенный") – не только литературный прием в духе Лафонтена (см. комментарий к 7-й главке), но и способ "разделить" автора и рассказчика. Описание графа Нулина дано не только сторонним наблюдателем, но и человеком гораздо более консервативных взглядов, типичным провинциалом и пожилым человеком. Этому в большой мере способствует "крыловско-лафонтеновская" манера изложения с использованием архаизмов и последующим перечислением предметов, которую Л.И. Вольперт назвала поэтикой "болтливости"" ( Вольперт1990 ). Читатель волей-неволей вспоминает хрестоматийные строки:
"По улицам слона водили, Как будто напоказ -
Известно, что слоны в диковинку у нас…"
Басня "Слон и моська" к 1925 году была опубликована как минимум трижды (в 1811, 1815 и 1819 годах) и была хорошо известна. Естественно, напрашивались параллели казать – напоказ и чудный зверь – диковинка. В том же значении "удивительно, интересно" – слово "чудно" использовано и в другой басне Крылова – "Лжец". Там собеседник лжеца в ответ на рассказ об удивительном "римском огурце " высотой в гору отвечает:
"– Поверить трудно!
Однако ж как ни чудно,
А все чуден и мост, по коем мы пройдем,
Что он лжеца не подымает…"
В январе 1825 года газета Ф.В. Булгарина "Северная пчела" напечатала еще одну басню Крылова – "Булыжник и Алмаз", где обыгрывался мотив приезда в столицу "напоказ". Булыжник, узнав о счастливой участи попавшего в столицу алмаза, просит проезжающего мимо мужика:
"– Пожалуйста, земляк
Возьми меня в столицу ты с собою!
Возьми меня. Как знать?
Коль там я покажуся
То также, может быть, на дело пригожуся".
Басенный "зачин" в описании графа Нулина фиксирует образ повествователя – пожилого соседа-ворчуна, рассказывающего в тесном кружке слушателей о чудном звере из Парижа, с подробным перечислением всех его удивительных атрибутов. В свое время этот прием удачно использовал И.И. Дмитриев в своей сказке "Модная жена". Там автор, которому только-только пошел четвертый десяток, "прячется" под маской старика:
"Ах, сколько я в мой век бумаги исписал!
Той песню, той сонет, той лестный мадригал;
А вы, о нежные мужья под сединою!
Ни строчкой не были порадованы мною.
Простите в том меня: я молод, ветрен был,
Так диво ли, что вас забыл?
А ныне вяну сам: на лбу моем морщины
Велят уже и мне
Подобной вашей ждать судьбины
И о цитерской стороне
Лишь в сказках вспоминать; а были, небылицы,
Я знаю, старикам разглаживают лицы:
Так слушайте меня, я сказку вам начну
Про модную жену". (1791)
Манеру добродушного деревенского рассказчика, с "простодушной", по выражению Л.И. Вольперт, интонацией ( Вольперт2010, 223). Пушкин "прорепетировал" в конце 1825 года в небольшом отрывке "Из Вольтера":
"Короче дни, а ночи доле,
Настала скучная пора,
И солнце будто поневоле
Глядит на убранное поле.
Что делать в зимни вечера?
Пока не подавали кушать,
Хотите ли теперь послушать,
Мои почтенные друзья
Рассказ…" (II – 318)
В Петрополь едет он теперь – в примечаниях к "Евгению Онегину" Пушкин привел "прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича", в которой были такие строки:
"Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят
Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени…" (V – 193)