Почтовых лошадей (за двойную плату) могли использовать для поездок все те, кто хотел ехать быстро. Поэтому звон колокольчика чаще всего означал приближение экипажа с путешественником. Впрочем, несмотря на прямые запрещения, мода на колокольчики быстро распространилась на дворянское и купеческое сословия. В деревне, где нравы были свободней, а контроль – слабее, каждый желающий мог почти беспрепятственно подвязать к дуге коренника свой собственный колокольчик.
Глава 7 (Граф Нулин)
(текст)
Кто долго жил в глуши печальной.
Друзья, тот верно знает сам,
Как сильно колокольчик дальный
Порой волнует сердце нам.
Не друг ли едет запоздалый,
Товарищ юности удалой?..
Уж не она ли?.. Боже мой!
Вот ближе, ближе. Сердце бьется.
Но мимо, мимо звук несется,
Слабей… и смолкнул за горой.
(комментарий)
Данная главка – первое из четырех отступлений в поэме (если не считать заключительного четверостишия) и первое прямое обращение "рассказчика" к читателю. Эта особенность сказовой манеры, отсылающей читателя к устной речи, отчасти заимствована Пушкиным у Лафонтена. Б.В. Томашевский определил три особенности творческой манеры Лафонтена, примененные в "Графе Нулине": слабая зависимость действия от сюжета, перенесение внимания с него на саму манеру изложения; комическое использование архаизмов; большое количество речей "от автора", "обрамляющих" повествование ( Томашевский, 250–251).
Но в авторских отступлениях в поэме "Граф Нулин" есть одна особенность. Три из них (и заключительная "мораль") соответствуют настроению, в котором пребывает в настоящий момент один из персонажей поэмы. В данном случае тон рассказчика совпадает с настроением Натальи Павловны, "занятой" дракой козла и собаки и безмерно скучающей в глуши печальной. Это тем более заметно, что авторская речь "врезана" в повествование между строк: Вдруг колокольчик зазвенел и Наталья Павловна к балкону бежит…
Не друг ли едет запоздалый, Товарищ юности удалой?.. – реминисценция на приезд в Михайловское И.И. Пущина. Лицейский друг и сосед по дортуару как никто другой соответствовал этой характеристике. Встреча друзей состоялась 11 января 1825 г. и отозвалась затем в знаменитом послании 1826 года:
"Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный
Твой колокольчик огласил…" (II – 341)
Легко заметить лексическую близость послания Пущину и этой части поэмы: обращение к другу (друзьям); колокольчик; друг запоздалый – "друг бесценный"; глушь печальная – "печальный снег". Тема колокольчика постоянно присутствует и в воспоминании Пущина об этой встрече:
...
"Скачем опять в гору извилистой тропой – вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольца… Комната Александра была возле крыльца, с окном на двор, через которое он увидел меня, услышав колокольчик… Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокунулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем и пьем на вечную разлуку!" (Пущин, 67–68 и 73).
Письмо от Пущина, в котором тот сообщал о своем отъезде в Петербург, Александр Сергеевич получил за два-три дня до того, как начал писать "Графа Нулина", воскресив память о встрече, случившейся почти год назад.
Уж не она ли?.. Боже мой! – в отличие от предыдущих строк, эти – не более чем литературная мистификация. Можно было бы попробовать угадать, кого из реальных лиц имеет в виду автор в данном случае: Анну или Евпраксию Вульф, Александру Осипову или Анну Керн. Все они жили неподалеку от Михайловского, все были молоды и красивы. В отношении к ним Пушкина прослеживаются элементы романтической игры. Однако Ю.М. Лотман очень убедительно показал, что стихотворные отсылки к "даме сердца" в пушкинских текстах 20-х годов есть не что иное, как сознательная (а отчасти и бессознательная) "мифологизация личности" писателя, прочно связанная с литературно-бытовой традиций романтизма ( Лотман1995 , 253–256).
… и смолкнул за горой. – В словаре Даля можно найти три значения слова "гора" применительно к реалиям российской средней полосы: а) "горка", то есть холм; б) крутой берег реки; в) кладбище, расположенное на пригорке ( Даль , I, 375). Поскольку выше (как мы уже знаем) дана реминисценция на обстоятельства жизни автора, то и гора – принадлежность не только литературного, но и реального пейзажа Михайловского. Уже названия соседних Михайловскому Святогорского монастыря и Тригорского – поместья А.П. Осиповой-Вульф подсказывают нам, что гора (холм) – естественная часть пейзажа. Но любопытно, что в самом Михайловском и вокруг него встречаются все три типа "гор", отмеченных у Даля. Сама усадьба была расположена на крутом берегу (обрыве) реки Сороти, рядом с Михайловским два "именных" холма Воронья гора и Савкина горка, старая часовня Михайловского стояла на Поклонной горке, а невдалеке – холм, "на котором во время оно находилась "скудельня" – место погребения бездомных людей…" ( Гейченко , 99 и 132; Васильев , 4–5).
Глава 8 (Граф Нулин)
(текст)
Наталья Павловна к балкону
Бежит, обрадована звону,
Глядит и видит: за рекой,
У мельницы, коляска скачет,
Вот на мосту – к нам точно… нет,
Поворотила влево. Вслед
Она глядит и чуть не плачет.
(комментарий)
Пейзаж, который наблюдала Наталья Павловна с балкона – важный элемент усадебной жизни. "Мир усадьбы, – отмечает исследователь этой темы, – складывался из соотношения природных, пейзажных мотивов и архитектурных, пространственно-художественных" ("… в окрестностях" , 157). Традиция вписывать помещичью усадьбу в пейзаж возникла не ранее середины XVIII века. Еще в 1760-е годы знаменитый в будущем агроном и естествоиспытатель А.Т. Болотов, переселившись из столицы в деревню, сокрушался, как неудобно и некрасиво расположены дома соседей. Дом его будущего тестя стоял на косогоре, в результате чего одна половина дома была выше другой. То, что можно было назвать пейзажем, выглядело следующим образом:
...
"…маленький и узенький цветничок, насаженный кой-какими цветами и осененный тенью от насаженных подле решетки высоких черемух и других деревцев был единым только наружным дому украшением, или, паче вещью, увеличивающею еще более его простоту и безобразие" (Болотов, II , 284 ).
И чуть дальше – более короткое, но отнюдь не менее выразительное описание соседского усадебного пейзажа: "Насилу, насилу, мы въехали по грязи на гору к его хороминам, построенным также на косогоре в прескверном месте и не значащем ничего".
Однако уже в 70-80-е годы XVIII века стало правилом располагать барский дом на возвышенности, невдалеке от реки. Эти два естественных компонента пейзажа (река и холм) дополнялись рукотворными – со стороны двора садом, а и с фасадной части дома – парком с аллеями, беседками, системой ручьев и прудов. В устах старшего современника Натальи Павловны описание хорошей усадьбы звучало так: "Славное село подмосковное Иславское! Во-первых, на реке, сад боярский, аллеи с трех концов, оранжереи и пропасть разных затей" ( Жихарев , 243). Тот же А.Т. Болотов, так ругавший невзрачные домишки соседей, с удовольствием описывал дом тульского наместника Михаила Николаевича Кречетникова: "Он жил тут как бы какой английский лорд, и все у него прибрано было тут по-боярски. Позади дома находился регулярный сад, со множеством беседок и разных домиков, а перед домом обширное место с несколькими прудами, а за ним увидел реку Пахру, протекающую прекрасною излучиною, а за оною и по сторонам прекрасный лес и рощи" ( Болотов , II, 362).
Наталья Павловна к балкону
Бежит… – балкон в помещичьем доме был необходимейшей частью усадебного уклада. Двухэтажный дом с колоннадой над крыльцом, балконом и двумя флигелями – самая типичная конструкция деревенского барского дома. М.Н. Макаров вспоминал, что в недостроенном доме его отца "над одним окном в гостиной было прирублено, вроде балкона, крылечко" ( Макаров , 249). На этом "крылечке" в хорошую погоду пили чай.
О том же писала в своих записках хорошая знакомая Пушкина А.О. Смирнова-Россет. Когда она в 1810-х годах гостила в поместье генерала В.А. Недоброва, то встретила там такой обычай: каждый день генерал "уходил один с Варей [дочерью. – Авт.] пить кофий у себя на балконе против церкви, где покоился прах его жены" ( Смирнова-Россет , 68).
Порыв Натальи Павловны – выбежать на балкон и посмотреть, кто едет – целиком вписывается в усадебное поведение тех лет. А.П. Хвостова вспоминала, как помещики, ожидая гостей, высылали дворовых на крышу барского дома – высматривать приближающиеся экипажи ( Хвостова, 19). Позже, при встрече с графом Нулиным, Наталья Павловна поведет себя иначе. Пока же, не зная, кто едет, поступает естественно, "по-деревенски". Для того, чтобы успеть самой увидеть коляску гостя, ей надо перейти на противоположную сторону дома: читала она у окна, выходящего на задний двор – в своей спальне или в будуаре, балкон же украшает фасад, выходящий на дорогу и реку.
У мельницы, коляска скачет - коляска – "рессорный экипаж на четырех колесах с поднимающимся верхом…" ( Словарь , II, 356), при этом, экипаж легкий, щегольский, светский. Словарь Даля его определяет как "барскую ездовую повозку" ( Даль , II, 368). "Дорожными экипажами", то есть предназначенными специально для поездок на дальние расстояния, были брички и возки (а в зимнее время – кибитки и сани) (Альманах, 97).
В Париже, откуда едет граф Нулин, в 1825 г. коляска была самым модным средством передвижения. Она предназначалась для прогулок в парке или ближних окрестностях города. Появилась даже особая разновидность коляски, предназначенная для "дамской" охоты. Истинный щеголь, граф не мог избрать ничего иного для переезда из столицы Франции в Россию. Однако для путешествия по российским дорогам, да еще в сентябре, он выбрал, может быть, самый худший вариант. Надо было очень основательно забыть Россию и российские дороги, чтобы отправиться в путешествие в конце сентября в легком экипаже. Вспоминая о 1810-1820-х годах, князь Вяземский записывал:
...
"…в осеннюю и дождливую пору дороги были совсем недоступны. Подмосковные помещики за 20 и 30 верст отправлялись в Москву верхом… Так однажды въехал в Москву фельдмаршал Сакен. Утомленный, избитый толчками, он на последней станции приказал отпрячь лошадь из-под форейтора, сел на нее и пустился в путь. Когда явились к нему московские власти с изъявлением почтения, он обратился к губернатору и спросил его, был ли он уже губернатором в 1812 году; и на ответ, что не был, граф Сакен сказал: "А жаль, что не были! При Вас Наполеон никак не мог бы добраться до Москвы"" (Вяземский 1989, 394).
Сравнительно удобным проезд по российским дорогам был с декабря по середину марта (по насту и льду) и с мая по август (по сухим проселкам). В мае-июне происходило ежегодное переселение помещиков из города в деревню, а в декабре – обратно в город.
Май: "Москва начинает пустеть: по улицам ежеминутно встречаешь цепи дорожных экипажей и обозов; одни вывозят своих владельцев, другие приезжают за ними" ( Жихарев, I, 86).
Декабрь: "Помещики соседствующих губерний почитали обязанностью каждый год в декабре со всем семейством отправляться из деревни на собственных лошадях и приезжать в Москву около Рождества…" ( Вигель, 116).
Тех же, кто рисковал отправляться в дорогу осенью или весной, ждала печальная участь, подобная той, о которой сообщала мать поэта – Надежда Осиповна – своей дочери в письме от 1 октября 1829 г.: "Мне очень хочется покинуть Тригорское, погода отвратительная, дороги так испорчены, что одна дама, возвращаясь из Петербурга, несколько дней назад завязла в Долгове" ( Письма, 70). Что значит завязнуть, наглядно пояснила Марта Вильмот: "Лавируя, карета продвигалась вперед почти без дороги (если не считать колеи, оставленной небольшими грязными повозками), и нас било, вертело, трясло, стукало, бросало из стороны в сторону. Вдруг лошади поднялись на дыбы, рванули, и мы все до единого очутились в болоте" ( Письма сестер…, 274).
Глава 9 (Граф Нулин)
(текст)
Но вдруг… о радость! косогор;
Коляска набок. – "Филька, Васька!
Кто там? скорей! Вон там коляска:
Сейчас везти ее на двор
И барина просить обедать!
Да жив ли он?.. беги проведать:
Скорей, скорей!"
(комментарий)
Падение коляски – тот сюжетный ход, который обеспечивает завязку поэмы – встречу графа и Натальи Павловны. Поскольку поэма была написана очень быстро – в два дня, то большинство ее сюжетных поворотов были позаимствованы из различных литературных произведений. Здесь удобно указать на одно из них – комедию кн. А.А. Шаховского "Не любо – не слушай, а лгать не мешай", впервые поставленную на сцене в 1818 г. и тогда же вышедшей отдельным изданием.
Для того чтобы установить связь комедии Шаховского с поэмой "Граф Нулин", нужно вспомнить о событиях, происходивших в Михайловском и его окрестностях в начале декабря 1825 г. Именно в эти дни Пушкин решился самовольно нарушить высочайшее предписание, запрещающее покидать место его ссылки. Вот как передает это событие, со слов А. Мицкевича, С.А. Соболевский:
...
"Известие о кончине императора Александра Павловича и о происходивших вследствие оной колебаний по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда; но как быть? В гостинице останавливаться нельзя – потребуют паспорта; у великосветских друзей тоже опасно – огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь не светскую, и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с Тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути из Тригорского в Михайловское – еще заяц! Пушкин в досаде приезжает домой…. Наконец повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь! в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч – не под силу суеверному Пушкину. Он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне" (Соболевский, 1386–1387 ).
Вот как эту же историю описала одна из "тригорских соседок" Пушкина, М.И. Осипова:
...
"…слышим, Пушкин быстро собрался в дорогу и поехал; но, доехав до погоста Врева, вернулся назад. Гораздо позднее мы узнали, что он отправился было в Петербург, но на пути заяц три раза перебегал ему дорогу, а при самом выезде из Михайловского Пушкину попалось навстречу духовное лицо. И кучер, и сам барин сочли это дурным предзнаменованием". А вот что писал по этому поводу П.А. Вяземский: "Так и я слыхал от Пушкина. Но, сколько помнится, двух зайцев не было, а только один. А главное, что он бухнулся бы в самый кипяток мятежа у Рылеева в ночь 13 на 14 декабря: совершенно верно" ( Пушкин в воспоминаниях…, 317 и 91).
Оставим в стороне хорошо известный и многократно описанный в пушкинистике сюжет: вместо того, чтобы, приехав к Рылееву 13-го декабря, 14-го выйти с декабристами на Сенатскую площадь, Пушкин сидел в Михайловском и писал "Графа Нулина". Отметим лишь двух или трех зайцев (число которых, правда, в передаче П.А. Вяземского сокращается до одного), вынудивших Пушкина отказаться от своих планов, и обратимся к комедии Шаховского. Главный комический персонаж в ней – хвастун и враль Зарницкин. Наобещав тетушке с три короба подарков и не имея их, он выкручивается из сложного положения, объявив о краже всего имущества, "для убедительности" ссылаясь на приметы:
"Ах! Боже мой! узнайте…
Что всё… Нет сил договорить!
Так, тетушка вы правы,
Что над приметами не надобно шутить:
Под Петербургом, от заставы,
Не больше ста шагов,
Мне заяц три раза перебежал дорогу".
Сколько бы зайцев не перебежало дорогу Пушкину, комедию Шаховского он вспомнил. И этому есть бесспорное доказательство: Зарницкин в комедии Шаховского убеждает своего дядю Мелецкого, что в него давно влюблена княгиня Лидина, а в финале пушкинской поэмы мы узнаем о некоем соседе Натальи Павловны – помещике Лидине. Вряд ли это совпадение имен можно считать случайным. Особенно если помнить о том, что фамилия Онегин впервые встречается в той же самой комедии Шаховского ( Гроссман1926 , 143).
Вернемся к Зарницкину. Нестыковки в своих рассказах, в том случае, когда на них указывали, этот персонаж объяснял падением из кареты:
"К тому ж валдайские пригорки, косогоры
Измучили меня всю ночь…
Ямщик мой повернул так круто от оврага,
Что шкворень пополам… оторвалася вага…
И с дышлом лошади, как вихрь, умчались прочь.
Что ж? – я без лошадей в коляске с гор скатился…
И усидел, хоть, признаюсь, избился…
И руку и плеча ушиб,
А пуще у ноги помял подъемный сгиб…"
Отметим, снова, совпадения "Не любо – не слушай…" с "Графом Нулиным" – поломку кареты, косогор и ушибленную ногу – и двинемся дальше. В другом месте Зарницкин паденьем из кареты объясняет уже встречу с княгиней Лидиной и вспыхнувшую между ними страсть:
"Вчера на всем скаку,
Вдруг обе оси – крак, и лошади взбесились,
По кочкам и по рвам пустились,
Сломили руку ямщику
И бросили меня о камень головою.
Я память потерял…
Не знаю, долго ли лежал,
А как опомнился, то кто ж передо мною?..
Княгиня… да, она… клянуся честью вам.
Против ее ворот разбилася коляска,
И я без чувств упал к ее ногам".
Обратим внимание на текстуальное совпадение окончания последней строки из цитированного отрывка (2упал к ее ногам") и сцены из ночного объяснения графа Нулина и Натальи Павловны: Он входит, медлит, отступает / И вдруг упал к ее ногам. И перейдем к выводам.
На наш взгляд, можно гипотетически восстановить цепь ассоциаций, приведших к поломке коляски уже у графа Нулина: три зайца напоминают Пушкину о комедии Шаховского, а постоянно всплывающая в разговорах Зарницкина поломка кареты подсказывает, как познакомить графа Нулина с Натальей Павловной.