Тогда же А. Л. Казем-Бек последовательно и упорно проводил мысль о том, что "кончается первая глава революции, отрицательной по своим явлениям, ошибочная по своим направлениям, но чреватая положительными достижениями, потому что за ней начинается новая глава, глава выправления первоначального направления. Эта глава будет переходом от революции антинациональной к революции национальной… люди, которые в начале искренне считали себя коммунистами, стали сейчас национал-коммунистами, а многие из них стоят уже на пороге чистого Русского национализма… усилия должны быть приложены к забиванию клина между властью и нацией… выражать это противопоставление начала коммунистического и начала национального легче всего в двух определенных областях: в деле обороны страны и в строительстве. Как оборона страны не тождественна с защитой власти, так и социалистические цели строительства не тождественны с национальной потребностью в строительстве".
Весь этот набор громких фраз-перевертышей преследовал одну цель: мы – младороссы – революционеры, способные прозревать в настоящем будущее, а все остальные умы эмиграции, не видящие "за деревьями молодой поросли", годятся в лучшем случае лишь на то, чтобы сочинять различные мемуары, перемежающиеся слезливыми воспоминаниями об утраченном прошлом. И еще: открытость младороссов означала не только способность талантливо подавать себя обществу, но и некую незавершенность, расплывчатость, в чем-то даже незащищенность, в том числе и от истории, творимой на Родине. Их нежелание писать о зверствах и варварстве революционной власти, о новом "красном" рабстве соотечественников можно объяснить по разному Взявшие себе лозунг "Лицом к России", они видели картину не лагерей, не процесс создания "механического" человека, а строительства нового мира. Для младороссов были существенны не средства, а та цель, с помощью которых она реализовывалась. Больше того: свое видение процессов, происходящих в СССР, саму советскую жизнь в ее временных формах они подчиняли идеям вневременным, вечным, творящим из хаоса порядок. К таким они причисляли революцию и эволюцию. Именно эти две основополагающие идеи создают, объясняют и уничтожают мир…
Мысли младороссов о революции во многом перекликались с идеями "теоретика интегральной реакции" французского философа Пьера Орднони. В своей книге "Монархическое призвание Франции", как писал в своей рецензии для "Бодрости" И. Кар, он уверял наивного читателя в том, что для некоторых революционеров "революция – это метод достижения определенной стадии; для других, она сама – определенный политический и социальный строй. Первые, – продолжал Орднони, – становятся консерваторами, пока вторые все продолжают проповедь революции без окончания и перманентного героизма. Но и первые несогласны между собой относительно стадии, которой требуется достигнуть, и момента, с которого начинается политический и социальный консерватизм. Вожди революции уничтожаются новыми вождями революции; последние, когда исчезли их сообщники, эксплуатируют революцию для самих себя, как доходное хозяйство… Они превращаются в поборников реакции, и хозяйничанье их становится наследственным".
Здесь автор выступает не столько как философ духа, сколько мыслитель быта. Теории стадиальности параллельна теория троцкизма. Принцип натуральной иерархии накладывается на принцип естественного отбора. Раскрывая формулу "революция абстрактна, контрреволюция конкретна", Орднони указывал, что "первая говорит человеку о его рабочих орудиях и рабочих часах, о правах и требованиях, сопряженных с усилием. Вторая заинтересовывает его в творчестве, в предмете его усилия, в результате его труда – в конкретном, в сотворенном; и она его вознаграждает". Нелегко здесь понять Орднони. Может быть все очень просто – первая имеет своей конечной целью всеобщее счастье, вторая – счастье отдельного человека? Мысль Орднони интересна и своим утверждением контрреволюции как общественной силы, имеющей своей задачей "создание сильного государства для того, чтобы воссоздать иерархическое общество, вплоть до верховной власти". Поклонник монархизма писал, что с ликвидацией органического общества и созданием идеи или понятия абстрактной нации "революция изолировала человека, сделав его чересчур великим в абстрактном плане и чересчур малым в конкретном плане". Революция, объяснял философ, враг природы, природности, в то время как контрреволюция выступает всегда за нераздельность природного общественного порядка; соответственно отсюда вытекает требование и необходимость природного общественного строя, которому должна отвечать природная монархия.
Мне трудно, повторяю, понять диалектику Орднони. И, тем не менее, размышления человека, посетившего мир в "его минуты роковые", заслуживают внимания.
В то же время не может не вызывать уважения патриотизм главы младороссов – режимы уходят, родина остается.
Вслед за своим лидером младороссы признавали достижения революции в "постановке вопроса о человеческом достоинстве", в провозглашении "идеи сотрудничества ради общего блага" и "идеи священности труда".
Все так, но не следует забывать, что заботы об этих "предметах" и привели к революции. Более того, известно определение Ф. А. Степуна о том, что "большевизм есть не только ложь, но в известном смысле и истина". Поэтому многим эмигрантам было больно читать и такие политические откровения, как например, "старая монархия и революция не сумели объединиться на деле социального обновления России. После трагического недоразумения Февраля, октябрьское углубление революции становится естественным".
Конечно, некоторая оторопь возникает при чтении этих строк, но это отнюдь не свидетельствует о безграмотности автора, скорее свидетельствует о спектре путей России в то грозное и лживое время смены вех на революционных "отмелях", когда "акушерки считали борьбу с самодержавием своей профессиональной обязанностью… Довоенная Россия была во власти устаревших порядков, устаревших идей и устаревших людей".
Естественно, чтобы тебя заметили, необходима гиперболизация: одни обрушатся с критикой, другие "проглотят". В любом случае – цель достигнута. Даже если последует опровержение, оно все равно будет работать: ты не забыт, ты неординарен, ты умеешь один говорить "горькую правду"!
Правда также нуждалась в своих авторитетах и глашатаях и даже в критиках. Одним из них был уже упоминавшийся С. Дмитревский, которому младоросская печать охотно предоставляла свои страницы. Размышляя об известном феномене сменовеховства, он писал в 1932 г., что верно не то, что "Россия неотделима от большевизма, а как раз противоположное: что России большевизм не нужен, что России марксизм враждебен, ее потребностей не удовлетворяет и потому она даже в нынешнем своем порабощенном состоянии рвет и ломает путы большевизма… Надо все силы напрячь, чтобы их разорвать… освободить страну, дать ей полную возможность развиваться в национально-революционных путях… В этой борьбе надо конечно использовать все те отдельные слои болыневицкого лагеря, которые начали проникаться национальными идеями. Их надо окончательно оторвать от марксизма и влить в ряды солдат национальной революции… борьбу за национальную революцию надо не ослаблять, но, наоборот, усиливать".
Такие декламационные откровения а ля Керенский, видимо, воспринимались на ура молодежью, ждущей и готовящейся к возвращению в новую Россию, где они включатся в революционное строительство родины. Многие оппоненты, противники, враги младороссов нередко язвительно прохаживались над бездеятельностью сторонников и питомцев Казем-Бека. Но здесь, видимо, следует вспомнить, что первейшим младоросским делом было слово веры в свою Родину, слово защиты Отечества от неверующих и равнодушных, слово гордости ее достижениями даже и в большевистской обертке.
Ставка на революцию постоянно перемежалась с надеждами на эволюцию. И если "старики", основываясь на речах партийных деятелей и прочих материалах, утверждали, что "большевики продолжают быть теми, какими они были, и никаких признаков эволюции в национальном и мирном направлении не обнаруживают", то сами младороссы придерживались другого мнения. Рождение новой, перерождение сталинской России младороссы видели в 1931 г. в той же смене тактики по отношению к "спецам": возвращении их из ссылки, лагерей, премировании, награждении многих орденами, пересмотре тарифов зарплаты для инженерно-технических работников (ИТР) и пр. Все это так и не так: одних возвращали, награждали, а потом, подержавши на воле, опять сажали. Но примеры "искупления" честным трудом, конечно, были. Агитация и пропаганда были поставлены в первом государстве "рабочих и крестьян" на такую высоту, что западные пролетарии и высоколобые интеллектуалы не могли не верить в жизнеутверждающее строительство "новых небес". И те же младороссы, основываясь на советской самокритике, доверчиво печатали материалы о провале наступления воинствующих безбожников в 1932 г..
В сущности, в ход шло все, что могло подтвердить тезис младороссов о скорой национальной революции. Молодежи усиленно внушалось, что только она может и должна завершить святое дело строительства новой России. Старая революция должна была эволюционировать в новую революцию.
Более того, необходимость эволюции органически диктовалась защитой революции, победившей в одной стране. В 1934 г., покинув на время тему революции, они писали: "Именно внешняя угроза окончательно толкнула власть на путь "оборончества" и… ускорило пробуждение национализма в массах. То же "оборончество^ послужило и удобным предлогом для ликвидации многих пережитков старого коммунизма, с которым иначе было бы трудно расстаться. "Оборончество" в значительной степени укрепило Россию вовне. Назревший конфликт на Дальнем Востоке к концу 1934 года может считаться если не ликвидированным, то, по крайней мере, надолго отсроченным. Угроза интервенционистских попыток с Запада перестала быть прямой".
Здесь можно "прицепиться" к словам об изживании "пережитков старого коммунизма", но не это здесь главное. Младороссы последовательно и упорно утверждали тезис национального возрождения. И если для "стариков" он был нелеп и одиозен, то у младороссов с их верой в Россию, даже если цвет ее знамени красный, он был вполне правомерен. Соответственно, "социалистическое отечество превращается в Россию, социалистическое строительство – в борьбу за Русскую мощь, пролетарий – в нового Русского человека. Это – наша победа".
Однако для мировой истории коммунистические идеи будут всегда находить своих сторонников и свои ареалы распространения. И не будем забывать, что многие интеллектуалы западноевропейской мысли признавали правомерность бытия национального коммунизма, т. е. с учетом особенностей той или иной страны, где идет процесс коммунистического строительства. Игнорирование этой реальности ведет к болотным революциям, инициированным "мыслящим тростником", к красным бригадам и красному террору.
Для тех, кто доверчив, добавлю, что идеи всегда имеют нескольких хозяев, которые всегда хотят вместить их в прокрустово ложе своих интересов. И Сталин здесь не исключение. Проблема в том, что бесконечная борьба идей и их "хозяев" рождает персонифицированную идею, наиболее грозное и мощное оружие в умных или послушных руках.
Так, в одной из своих статей С. Оболенский писал: "В 1934 году, когда последствия левой экономической политики угрожали новой катастрофой, власть решительно повернула вправо во всех областях жизни и объявила патриотизм и национальную гордость русского народа самой основой своего существования… Этот режим… характеризуется в области политики, как режим единоличной диктатуры, опирающейся на лозунги национальной обороны и государственного величия Страны Советов. В области социальной – режим иерархичности и жесточайшей общественной дисциплины во имя укрепления государственных интересов. В области экономической это – режим компромиссов между господствующей силой государственного капитализма и неистребимыми частно-собственническими инстинктами и интересами, получившими некоторое, хотя и очень условное признание. С психологической стороны это – режим примитивно-народнический и примитивно-националистический, превративший миф мировой коммунистической революции в оружие советско-русского империализма, раздувающий чувство безусловного превосходства русских над внешним миром и заменяющий недостающее понимание русской традиции и русской судьбы лубком народных добродетелей и национального прошлого. И лишь формально-идеологически это все еще – старый режим пролетарской коммунистической революции. Расценивая этот режим, мы должны, во всяком случае, исходить из того, что в нем нет марксистского отрицания государства, а есть абсолютизация государства, нет уравниловки, а есть строжайшая социальная иерархичность и т. д. Мы… признаем, что строй нынешнего сталинизма является очень значительным прогрессом по сравнению не только с неосуществимым марксистским учением, но и по сравнению с режимом старобольшевистским. Его основные плюсы: он утверждает русскую государственность, потрясенную революцией; он позволяет укрепиться национальному сознанию, прежде унижаемому и гонимому; и, несмотря на государственный абсолютизм, в нем немного больше свободы и уважения к личности (или, вернее, немного меньше физического и духовного рабства), чем при прежней идейно-коммунистической диктатуре. Считая нынешний сталинизм прогрессом по сравнению со старобольшевистским, мы… предъявляем ему… обвинение в антидуховности. Национализм этого строя ущерблен, потому что из него выхолощены и в него не допускаются основные духовные ценности русской нации… свободу духовного творчества он допускает лишь в тех узких, почти несуществующих пределах… Запретность всякой живой, нетрафаретной национально-политической и социальной мысли лишает руководства инстинктивный национализм масс и искусственно снижает его уровень. Новая российская великодержавность в идейном плане до сих пор не способна себя защищать, потому что сама власть глушит всякое проявление независимого русского идейного творчества… Вся русская религиозная традиция и все ее живые представители оказываются вне сталинского строя и им самим причисляются к стану врагов. Сталинизм создает уродливую псевдо-генеалогию русской нации и русской культуры, в которой не оказывается места ни для преподобного Сергия, ни для Хомякова, ни для Достоевского… Но русская жизнь продолжается, и сталинский режим эволюционирует… с зигзагами, с рецидивами, но эволюционирует".
Здесь нет комментариев: все предельно ясно, а, следовательно, односторонне, можно сказать. Но здесь есть живая человеческая и философская вера в те проблески эволюции, которая являет собой прообраз будущей национальной революции.
В 1934 г. Казем-Бек в очередной раз настойчиво повторял: "Младороссы с самого начала стремились создать монархическую партию для советского обихода. Союз Младороссов после долгих и напряженных усилий превращается во вторую советскую партию, занимающую положение революционной оппозиции в отношении партии правящей. Правящая – коммунистическая – партия с точки зрения младороссов узурпирует руководство русской революцией. Русская революция должна была быть революцией национальной и социальной. Она должна была произойти. Но младороссы признавали бы необходимой революцию, совершенную не против Престола, а под Престолом, и не до победы, а после победы… Довоенная Россия была во власти устаревших порядков, устаревших идей и устаревших людей. Все это надо было смести. Надо было разрешить основные проблемы русской жизни: проблему национальностей империи; проблему социальную; проблему хозяйственную. Нужен был второй Петр. Вместо него пришел Ленин… Коммунистический период стал новым периодом Русской истории. Это бессмысленно отрицать. Из этого надо делать соответствующие выводы… первый вывод: в борьбе за будущее надо исходить не из какого-либо произвольно выбранного момента прошлого, а из настоящего, то есть из нынешней советской действительности… все интересы, оценки и суждения младороссов, даже их настроения укоренены в советской жизни… они смотрят на все язвы советского строя и советского быта как на свою болезнь, а не как на чужое зло".
Иными словами – "лицом к России". И это верно. Была лишь одна опасность – потерять свое лицо, пытаясь поспеть за бесконечными изменениями в зеркале сталинской России. Но это не страшило младороссов, для которых жизнь страны лишь подтверждала их тезис об эволюции Родины. Режимы проходят, нации остаются.
Говоря о коммунистической власти, младороссы утверждали, что "она подчинила интересы иностранных компартий интересам Русского государства, от теории мировой революции перешла к теории социализма в одной стране, и от нее к советскому патриотизму, что идейные интернационалисты находятся в опале или ссылке, а у власти находятся люди, которые или стали патриотами, или вынуждены в них перекрашиваться". Эволюцию младороссы видели даже в международных договорах большевиков с западными странами. В 1935 г. в "Бодрости" (№ 30) можно было прочесть следующие строки: "Союз Младороссов считает своим долгом выразить французскому общественному мнению то живое удовлетворение, которое испытывают русские националисты по случаю подписания в Москве соглашения между президентом Лавалем и советскими правителями". "Убежденные, что принципы коммунизма в самой своей основе противоречат человеческой природе, младороссы никогда не сомневались в неизбежной эволюции марксистского режима. Они констатируют с удовлетворением, что эта уж очень продвинувшаяся эволюция принуждает советское правительство возвращаться в области внешних сношений к традиционной политике России. Отказываясь практически от идеи мировой революции и возобновляя связи с державами, стоящими на страже мира, советское правительство наносит тяжкий удар 3-ему Интернационалу и доктрине Маркса и Ленина".
Оставляя в стороне саморекламу с реверансом французам и прочее "добро", следует обратить внимание, что акцент ставится на "советское правительство", а не на большевизм. Как говорится, кто хочет что-либо найти, тот находит искомое. Это – аксиома.
Князь Александр Путятин в статье "Еще раз об эволюции" писал в "Бодрости" в 1936 г.: "Если пятнадцать лет назад власть, насаждая коммунизм, подчиняя народную волю марксистским законам, разлагала семью, вытравляла национальное чувство, призывая народ служить интернационализму, убивала в нем дух, воздействуя на него террором и низводя на нет человеческую личность, и если ныне, чтобы не выпустить из подчинения тот самый народ, которому были неприемлемы эти условия, призывает его к патриотизму, приветствует личность в человеке, восстанавливает семью и говорит о национальной гордости, то налицо – крупные перемены, меняется характер власти, а с ним и самый идеал ее – следовательно, власть эволюционирует.