В этой ситуации была провозглашена "двойная задача Русской Нации: освободиться внутренне и защититься вовне". В "Младоросской искре" излагались такие пьянящие своей смелостью и грандиозностью планы: "Если внутренний взрыв сбросит власть, кадры, созданные в эмиграции, должны быть приданы внутренним силам для совместных усилий по обороне и по воссозданию Русской мощи". В том случае "если иностранное нашествие начнется до свержения власти, зарубежные кадры должны быть брошены в Россию для определенных прямых действий, имеющих целью захват власти в период осложнений, вызванных войной. По достижении этой основной цели – все внимание обороне и ликвидации войны. В этом случае своевременность прямого действия – условие успеха. Место русских в этом случае: ни на стороне "красных", ни на стороне иностранцев. Русские кадры должны стать русскими национальными легионами. Их порыв, их воля, их штыки призваны будут обеспечить торжество русской национальной революции. Третье решение явится результатом иностранной оккупации России. Если Россия завоевана, если расчленение и колонизация ее из замысла претворяются в действительность, Русская Национальная Революция будет силой вещей перенесена в иную, новую плоскость. Русская национальная революция превратится тогда в Русское национальное восстание. Пример Нижегородского ополчения укажет тогда путь Русским Национальным Силам".
Здесь яркий образчик того, о чем в 1934 г. писал А. Л. Казем-Бек: "Все согласны в эмиграции, что в области саморекламы, которую мы называем пропагандой, рекорд поставлен младороссами. Но в наш век, век стремительности, пропаганда должна вестись соответствующими методами и темпами. Для успешности пропаганды нужна шумиха, нужна демагогия, нужна самореклама".
И ее хватало. В том же 1933 г. "Младоросская искра" писала о "догнивании коммунизма" и стоящей у двери "мировой дезинфекции". Акцентируя внимание на крахе либерализма в мире, она не уставала подчеркивать, что "Германия была беременна Хитлером", с именем которого связывали свои надежды на будущее свыше 14 млн. избирателей 5 марта 1933 г. "Национал-социалистическая революция, как и фашистская, явилась своего рода "превентивным", предохраняющим средством против революции коммунистической… Через пятьдесят лет слово "марксизм" не будет иметь никакого смысла в Германии", заявил министр внутренних дел Геринг.
Прогностика всегда является одним из самых популярных, хотя и опасных, занятий для тех, кто на политике сделал себе имя. Так, тот же П. Б. Струве в конце 1932 г. опубликовал в "России и славянстве" статью о закате господства Сталина и Гитлера. В частности, он утверждал, что "деспотия в лице Сталина, как выразителя большевизма и ленинизма, и демагогии, в лице раздувшейся до мирового значения фигурки Хитлера, терпят сокрушительное поражение". Правда, спустя четыре месяца, он писал уже другое: "Историческая судьба социал-демократии должна состоять в ее демарксизации. Этот путь ей указывают две фигуры, одинаково, но, может быть в весьма различном смысле, для нее роковые: Ленина-Ульянова… и Адольфа Хитлера, как человека, зажегшего и поведшего большие народные массы в бой против лежащих в основе коммунизма идей классовой борьбы и интернационализма… События в Германии имеют, как я уже не раз указывал в печати подлинно всемирно-историческое значение".
Здесь какие-либо комментарии не нужны.
Возвращаясь к младороссам, отмечу следующее: свой отказ от революционных действий они в 1934 г. объясняли тем, что, не будучи "вегетарианцами", они отвергают "а/ ставку на интервенцию, как нереальную, несовместимую с национальным достоинством и не соответствующую интересам России; б/ ставку на народное восстание, неосуществимое в общенациональном масштабе, грозящее анархией и расчленением России и несущее неоправдываемые жертвы; в/ метод терроризма, организуемого из заграницы, бьющего вслепую и разлагающего не власть, а применяющего его организацию; г/ метод вредительства, приносящий больше вреда Нации, чем власти".
А в чем же заключается активность самих младороссов, за исключением самоусовершенствования в любви к Отечеству? Это – "а/ создание "лаборатории национальной мысли" – разработка идеологии, программы и тактики; б/ подготовка кадров политических вожаков национальной революции и участников будущего строительства; в/ организация штаба и баз национальной революции, пропаганда в России и за границей и подготовка будущего сотрудничества России с иностранным миром". И далее: "Эту активную работу младороссы противопоставляют бесплодному "активизму" одних и отвлеченному философствованию других эмигрантских организаций".
Практически, это опять самореклама, кроме "лаборатории национальной мысли"– отлично поставленной младоросской прессы.
Хотя здесь можно опять-таки вспомнить появление в 1935 г. Младоросской партии, создававшейся на месте прежнего Союза Младороссов. Ее формирование было обусловлено сознанием младороссами своего долга "дойти до замены нынешней правящей коммунистической партии – новой". Отсюда появляется лозунг о второй советской партии: "в условиях советской действительности должны быть развернуты организованные человеческие кадры для замены старой, обанкротившейся партии. Основная задача новой партии – захват власти для возглавления дальнейшей исторической эволюции Русской жизни".
Все, вплоть до критических выступлений Сталина на партийных съездах, пленумах, конференциях и пр. младороссы старательно использовали для поиска национальной революции. Так, анализируя выступление вождя мирового пролетариата на январском пленуме в 1933 г. по проблемам и провалам колхозного строительства, младороссы увидели одно: "советы и колхозы, гиганты промышленности и красная армия – лишь формы, за которыми она (партия. – В. К.) не могла закрепить своего содержания. Коммунисты строят то, чем пользоваться не могут. Они в какой-то степени только готовят почву для других. Эти другие, – националисты, – практики, уже готовятся принять наследие революции".
Легко, живя в настоящем, иронизировать над младороссами. И "большие надежды" младороссов, прежде всего, объяснимы верой в феномен революции продолжающейся.
Дорога не истина, а слово, сказанное в нужный момент. Когда началась вторая мировая война, Глава младороссов эволюционировал, т. к. имел уже давно другую точку зрения – о поддержке СССР в борьбе с его неприятелями, прежде всего с Германией.
Однако и здесь были свои сложности, связанные с историей, с интересами двух государств, двух миров.
Еще в сборнике "К Молодой России…" (1928 г.) рисовалась картина прошлых и будущих отношений России с Западом. "То, что дал Запад, мы игнорировать не можем. Мы в головах своих переварили и разобрали Европу. Под ее влияние, как наше общество Петербургского периода, мы уже не попадем. Однако мы выжмем из Запада все соки, снимем все сливки, которые могут быть полезны нашему народу. Мы смажем западным маслом скрипучие колеса родной телеги. Так сделали когда-то наши предки с Византийским наследием, – Третий Рим возьмет все лучшее – если найдем что-нибудь пригодное, – и от Первого Рима. Только довольно раболепства перед Римским правом и латинскими кругозорами. Запад был страшен, пока наше самосознание дремало – со смерти Петра. Благодаря Петру Запад материально перестал быть угрозой. С революцией 1917 года кончается и моральная опасность – начинается ассимиляция остатков Петербургского периода, которые войдут в нас и переработаются… элемент европейских достижений войдет в нас: мы, как Петр, обучались у врагов. Но дальше нам не по пути. Мы скажем Европе, как вежливые новгородцы: "Ты себе, а мы себе"". Отдавая дань фактору крови, младороссы писали, что "в Русской смеси процент крови "широких кругозоров" значительно преобладает над кровью "узкой" Европы (какие мессианские ноты звучат!!! – В. К.)".
Несколько позже, в 1935 г., в "Бодрости", украшенной цитатой из Мишле "Мир законности кончается там, где кончался в Средние века – на Висле и на Дунае… Если мы признаем Россию – мы признаем холеру, разложение, смерть", младороссы жестко отмечали: "Враги для нас – не расы, не нации, не племена. Враги для нас те, кто презирает нашу историю, нашу культуру, кто зарится на наше достояние, для кого борьба с ленинским наследием есть предлог для борьбы с "гнилой душой Достоевского"". Безусловно, младороссов можно было понять, когда в парижской "La presse" академик Бертран писал: "Пойдем ли мы на поводу у полуазиатской страны, которая для нас, людей древней цивилизации, представляет лишь самое отвратительное варварство и которая побеждена заранее?"
Должно быть, академик вспомнил калмыков на берегах Сены в Париже, когда "азиатское страшилище" восстанавливало в начале XIX в. легитимность в Европе. Или ему не давали покоя сюжеты о "глупости" русских, жертвующих собой в Великой войне, чтобы помочь своим союзникам?
В ответ на упреки некоторых эмигрантских газет за "нецивилизованное" отношение к "цивилизованным" европейцам и американцам младороссы, подчеркивая хищнический характер их отношений к России, писали: "Ни европейцы, ни американцы не пожелают, да и не смогут помочь нам. Они более или менее вежливо будут выслушивать наши протесты и заклинания, продлевая и совершенствуя свои торговые договоры и контракты с СССР. И наши разъяснения о чудовищности разрушения храма Христа Спасителя приведут разве лишь к тому, что иностранцы поспешат скупить открытки и фотографии разрушаемого собора… Буржуазная Европа и капиталистическая Америка сами вооружают руку, которая заносит над ними меч. Их помощь советской индустриализации – финансовая, промышленная, техническая – помощь деньгами, знаниями, людьми будет продолжаться, пока сами они не будут раздавлены. Каждый успех строительства в СССР, к которому европейцы и американцы приложили руку, есть успех в борьбе против них".
Что бы сказали младороссы, узнав о тесном военном сотрудничестве Германии и России? Что благодаря Рапалльскому договору была создана база для советско-немецкого экономического сближения, прежде всего, в области военных технологий. Как пишет С. А. Горлов, этот своеобразный военно-политический союз подпитывали идеи реванша в Германии и мечты о мировой революции в Советской России.
В установлении необходимых контактов сыграл участник восстания в Германии в 1919 г. – Карл Радек: он был тем "звеном", "через которое стало возможным… наладить отношения между Германией и Россией". Главнокомандующий рейхсвером генерал фон Зект еще в 1919 г. настаивал на целесообразности связей Рейхсвера с РККА. В одной из своих книг он писал о том, как он пришел к мысли о необходимости опоры для Германии на Советскую Россию в борьбе за ликвидацию тяжелейших и позорных для его страны условий Версальского договора. "Первые контакты с этой целью имели место, начиная со второй половины 1919 г. и шли по нескольким каналам: через Радека в Берлине (февраль-декабрь 1919), а после его возвращения в Москву – по линии миссии по делам военнопленных… а также через Энвер-пашу, прибывшего летом 1920 г. из Берлина в Москву с поручением Зекта установить тайные германо-советские связи". По мнению Зекта (сентябрь 1922), сотрудничество Берлина с Москвой своей целью ставит для немцев усиление России в экономической, политической и военной сферах, но одновременно такая политика должна укреплять и Германию через создание в стране Советов военной промышленности, столь необходимой возможному будущему союзнику Берлина.
В начале 1921 г. в Германии для сотрудничества в военно-промышленной сфере была образована "Особая группа Р" ("Sonder-gruppe R" R – Rusland, Россия) во главе с майором Фишером.
В ноябре 1922 г. был подписан договор с "Юнкерсом" о производстве металлических самолетов и моторов. В 1926–1933 гг. на советской территории располагались военно-учебные центры рейхсвера (летная школа в Липецке, танковая школа). В 20-е гг. были создали и действовали такие советско-германские предприятия, как авиазавод в Филях, химзавод "Берсаль" по производству отравляющих веществ около Самары, фабрики по производству с помощью Круппа боеприпасов в таких городах, как Златоуст, Тула, Петроград. Действовала танковая школа в Казани. Шло сотрудничество и в области организации и реорганизации советского военно-морского флота: строительство подлодок, сторожевиков, торпедных катеров и пр.. В советских танках Т26, Т28, Т35 были использованы достижения немецкой технической мысли. В 1932 г. в Германии по приглашению Шляйхера побывала советская делегация во главе с Тухачевским, который был принят и Гинденбургом. "Приход Шляйхера к власти оживил ожидания Москвы относительно улучшения всего комплекса советско-германских отношений… 19 декабря (1932 г. – В. К.) Шляйхер заверил Литвинова "в своей приверженности германорусской дружбе"… Намекая на германских коммунистов, Шляйхер указал на их противоречивое поведение: с одной стороны, они делают вид, что борются против Версальского договора, с другой – они противодействуют любому усилению военной мощи Германии и разглашают это за границей. Литвинов по этому поводу сказал, что он считал бы вполне естественным, если бы с коммунистами в Германии обращались таким же образом, как в России имеют обыкновение обращаться с врагами государства". Ситуация коренным образом изменилась после отставки Шляйхера и прихода к власти Гитлера.
"Поддерживать отношения с режимом, выступи (а) вшим с крайних позиций антикоммунизма, антисоветизма и антисемитизма (три "а" – В. К.) и установившим за короткий срок… террор… Москва не решилась… И, хотя Гитлер в своем правительственном выступлении в рейхстаге 23 марта 1933 г. заявил о своих намерениях "сохранить дружеские отношения с СССР", а 13 апреля 1933 г. ратифицировал Московский протокол от 24 июня 1931 г. о продлении Берлинского договора о ненападении и нейтралитете, негативное отношение советских лидеров к Гитлеру не изменилось". 16 июня 1933 г. министр экономики Германии А. Хугенберг вручил председателю экономической конференции в Лондоне X. Коллинзу меморандум. В нем немецкий финансист "под предлогом преодоления экономического кризиса наряду с требованием вернуть Германии потерянные колонии, потребовал предоставления Германии новых территорий для колонизации" за счет СССР и призвал западные государства положить конец революции, выросшей в России. Этот меморандум отрезал пути возврата к рапалльской политике. Экспорт Германии в СССР в 1931 г. – 762, 7 млн. марок, в 1934 – 63, 3, в 35 – 39, 3, в 36 – 126, 1, в 37 – 117, 4. В 1933-34 гг. Радек снова привлекался для урегулирования двусторонних контактов: были и плоды: визит Тухачевского в 1936, продолжение военных поставок в Россию, сотрудничество по линии разведок, НКВД. Сформировалась основа ВПК в России – завод в Филях, ныне им. Хруничева и другие. Но можно сказать по иному: создавалась промышленная база для расширения революционного пространства.
Патриотизм: "Отцы и дети"
"Многие "общественники" оказавшиеся в эмиграции, затаили в себе злобу против своей нации. Да и затаили ли? Те, которые раньше твердили о народе-богоносце, теперь кричат об осатаневшем народе. Те, которые сокрушались о темноте народа при царизме, теперь плачут над народом, порабощенным большевизмом. И если в 1905 году были интеллигенты, приветствовавшие японского микадо с победой при Цусиме, то теперь есть такие интеллигенты, которые годами взывали к иностранцам, чтобы те поставили Россию на колени. Эмиграция рассеялась по белому свету и настроилась погребально. Она считает Россию кладбищем прошлого, в то время как сама Россия признает себя колыбелью будущего".
Да, у эмигрантов-интеллектуалов, или желавших казаться таковыми, интеллигентское "жаление" России стало, в сущности, врожденной чертой со времен шестидесятников, чей опыт был перенят через сотню лет. Правда, результат был один – о нем все знают. Немного об интеллигенции. Наиболее ярко прошлись по ее адресу в 1933 г. в "России и славянстве". "Надо сказать, – писал Цуриков, – что "интеллигент* и интеллигентный человек не синонимы. С исчерпывающей ясностью это было показано еще 25 лет тому назад П. Б. Струве в "Вехах". Не всегда "интеллигенты" являлись интеллигентными людьми и далеко не все интеллигентные люди являлись "интеллигентами". Например, Столыпин был человеком в полной мере интеллигентным, но "интеллигентом" не был ни в коей мере; а убивший его Багров, хотя и был интеллигентом, но интеллигентность его можно оспаривать".
Возвращаясь к прерванной мысли, замечу, что это "жаление" самым парадоксальным образом вызывало свирепые "схватки". Однако родить что-нибудь дельное, увы, не получалось. Пример: для берлинского "Нового слова" Сталин был "круглый дурак, сын алкоголика и сумасшедшей".
В сущности, вся политическая жизнь эмиграции шла под двумя известными лозунгами: "В борьбе обретешь ты право свое" и "Движение – все, конечная цель – ничто". Только вот "борьба" больше походила на грызню, доносительство, демагогию, где более удачливый подвергался общей травле со стороны других "знатоков" России и русской души. Не избежали этого и младороссы.
Так, проф. Шахматов в 1932 г. находил, что "младороссы слишком много приемлют из современной русской действительности и что это может помешать им преодолеть нынешнее комсомольство".
На эти и подобные упреки-обвинения у младороссов был готовый ответ, что "они могут не опасаться заразы. Они привили себя от болезни и она им уже не опасна". И поэтому младороссы с особым, надо полагать, злорадством печатали того же Керенского, утверждавшего, что "стоит только сдернуть с искровских литературных юношей их кирилловское облачение, и получится стопроцентный сталинский комсомолец, с его ненавистью к свободе, с его преклонением перед безудержным насилием правящего меньшинства над большинством… зачем же "младороссам в Советском Союзе" (так именуются в "Искре" сталинские ударники) менять привычного своего Главного Насильника – Сталина – на нового, выписанного из-за рубежа – Романова?" Поэтому ядовитые стрелы бывшего "временнообязанного" не причиняли никакого вреда тем, у кого была мощная прививка, уверенность в правоте своего лидера.