Насыщаю зыбкой тенью
Ваши алчущие взгляды;
Золотые водопады
Низвергаю по каменью.Для поэта, что жестоко
Исстрадался, изнемог,
Строю царственный чертог,
Полный роскошью Востока.Одалисок томны позы,
Баядерок страстны пляски,
И певец приемлет ласки, -
А чело венчают розы.Полумрак в чертоге, дымном
От душистых воскурений;
И творца стихотворений
Чествуют веселым гимном!. . . .
Кто хоть раз меня вкусил -
Не отступится вовек:
Где почерпать человек
Без меня сумеет сил?Силою моей великой
В малом властвую, и многом.
Сделаю владыку – богом,
А убогого – владыкой.Попирая все вокруг,
Воцарюсь над миром теней,
И в источник наслаждений
Обращу источник мук.Я – венец, а не ярем,
Я – родник добра и блага,
Я – дерзанье и отвага,
И цветет во мне Эдем!Я – скончание невзгоды,
Прекращенье круговерти;
Я вливаю в кубок Смерти
Леты сладостные воды.
<1890>
Из книги "Снег"
Вступление
Грядет зима, и не осталось древа,
Что с желтой не прощается листвой;
И ветер смолк: унылого напева
Не слышно под луною гробовой.
И в час ночной, извергнут темной тучей,
Безудержен, обилен и колюч,
Снег собирается в сугроб сыпучий.
Но брызнет солнца утреннего луч,
Тепло неся – и снег бежит потоком
К соленым водам, к синеве морей…
Я прозябал в отчаяньи глубоком,
Но я умерил боль души моей!
При блеске одинокого светила,
Что вышло средь обставшей темноты,
Моя душа холодный стих явила
И бросила на белые листы.
Как снег – сугробом, строфы стали – томом;
Но беспощаден солнечный восход,
И потекут стихи путем знакомым -
В забвение, в пучину горьких вод.
<1892>
Картины древности
Барельеф
Вивино Говантес-и-Говантесу
Пал гладиатор посреди арены;
Пунцовой крови бьющийся фонтан
Исторгли перерубленные вены
Могучих рук его. И, сквозь туман
Шафранный, на песке блистают латы,
Как будто Солнце пылкую главу
Сложило там. И, бешенством объяты,
Рыкают львы, и мечутся во рву,
И скорый чуют пир. Полны трибуны,
И жадно ждет нетерпеливый сброд -
Поднимется ль опять воитель юный?
И скучно ждать, когда же он умрет,
Прекрасным молодым патрицианкам:
Сидят они, раскрывши веера,
И к их телам, блистательным приманкам,
Стремятся взгляды, словно мошкара.
Кровь на песке, желтеющем янтарно…
"Вставай, боец! – доносится призыв, -
Ветвями лавра из долины Арно
Венчан ты будешь!" – "Бейся, если жив, -
Несется клич: – Квириты будут рады
Увидеть, как ты славно победил!" -"Дерись! А сверх положенной награды
Тебе немедля, – говорит эдил, -
Отсыплем не жалея, не считая,
Сестерциев!" – "Коль выиграешь бой,
Дорогой, знаменитой как Святая,
Мы в лектике проследуем с тобой" -
Гетера шепчет. – "И на пышном ложе,
Где ликовать назначено двоим, -
Другая молвит, краше и моложе, -
Лобзанием я укрощу твоим
То пламя, что внезапно и жестоко
Палит меня сейчас. О, победи -
И первый луч, поднявшийся с востока,
Меня застигнет на твоей груди!"…И, понукаемый смятенным хором,
Боец подъемлет бледное чело
И на толпу глядит недолгим взором;
Вздыхает глубоко и тяжело,
Уже не слышит суетного зова,
Уже не ждет ни милостей, ни мук, -
И голову в песок роняет снова,
И кровь течет из перебитых рук.
<1891>
Смерть Моисея. Библейское предание
Госпоже Аврелии Кастильо де Гонсалес
I
Светило завершало дневный ход,
Светило угасало в блеске алом;
И над пустыней сумеречных вод
Был опрокинут бледный небосвод
Огромным алавастровым фиалом.И веял на простор морских зыбей
Тончайший аромат лесов зеленых,
Которые росли близ волн соленых;
И трепетные стаи голубей
Скрывались на ночлег в масличных кронах.И шепот густолистых сикомор
Струился, лепету оливы вторя;
Плескали крылья; и в вечерний хор
Мычание влилось: к отрогам гор
Стада от Мертвого влачились моря.Стада шагали, опустив глаза,
Стада стремились прочь от горькой глади;
И наступало время петь цикаде…
И зрела благодатная лоза
Пространных виноградников Энгади.Последний луч простерся над водой…
Ведомые угрюмым бедуином,
Верблюды шли несчетной чередой;
И тяжки были их горбатым спинам
Тюки с алоэ, миррой, розмарином.И тьмою твердь укрыли облака,
И стало море Мертвое незримо;
А бедуины путь держали мимо,
И ни един не видел старика,
Ступавшего по склонам Аварима…Провозгласивший некогда закон
Великому народу иудеев,
Отдохновения возжаждал он;
И двинулся, исполнив и содеяв,
Всевышнему вознесть последний стон.И были травы горные колючи,
И восходил пророк, и был он бос.
И на вершине каменистой кручи
Он, устремляя взор в ночные тучи,
Последнюю молитву произнес.
II
"– Сто двадцать весен и сто двадцать зим
Испепелили немощное тело;
И дух мой угасает купно с ним,
Но вера и досель не оскудела.
Да, правил я Тобой сужденный путь,
Но кончена стезя моя земная;
Трудился я, не смея отдохнуть,
Ни страха, ни отчаянья не зная;
Я, зривший пламень Твоего столпа,
Усердствовал в служенье неустанном;
Но тернии растит моя тропа,
И небеса поволоклись туманом;
Меня забыли в племени моем,
И поприща былого не осталось;
И по земле отныне мы вдвоем
Влечемся: я – и горькая усталость;
И я взываю: Господи! укрой
Благословенною могильной тенью
Того, кто жаждет мира, как герой,
Отдавший силы славному сраженью.Ужели нужен я людскому роду,
Коль убывает утомленный слух,
И зренье иссякает год от году,
И черною тоской охвачен дух?
Да! время, хоть оно разит нескоро,
Браздами прочертило мне чело,
И унесло былую ясность взора,
И светлые виденья унесло;
И холодны, как лед, мои седины,
И мой хребет сгибается в дугу…
Ты внемлешь эти вздохи? Ни единый
Я без усилья сделать не могу.О, смилуйся над немощным рабом,
Который искони Тебе был верен,
А нынче в Твой обетованный дом
Скребется, схожий с изнуренным зверем!"
III
Он застенал, как позабытый пес, -
Потом умолк… Недвижный, как утес,
Остался Моисей на горной тверди,
И ждал, дабы явился Ангел Смерти,
И душу возрыдавшую унес.И выслал Бог сурового гонца…
Но тот витал, приблизиться не смея,
И старого не тронул мудреца,
Зане объял седины Моисея
Горящий нимб тернового венца!И не был явлен вожделенный знак.
И понял старец, что вотще и втунеМольбы летели в запредельный мрак
Подобно волнам, вздыбленным в буруне…
И выпрямился он, и молвил так.
IV
"– Я кротостью покоя не обрел…
Смиренье ныне уступает гневу!
Светилам внятен жалобный глагол,
И зверю, и несмысленному древу -
Но не Тебе, Всевидящий Творец,
Презревший муку племени людского,
Не милующий плачущих сердец,
Не внемлющий отчаянного слова,
Не ставивший вовек препоны злу,
Не даровавший праведным награды…Услышь! Я в небо возношу хулу,
Когда молитве небеса не рады!
Услышь! Тебе глаголет жалкий прах!
Пророком бывший, ныне ставший тленом,
Тебе во славу, сатане во страх
Я ратовал с усердьем неизменным.
Зачем не умеряешь эту боль,
Зачем не утоляешь эту жажду?
Зачем, – ответствуй, Боже! – и доколь
Влачить страданье, коим ныне стражду?
Зачем Ты сокрушал мои мечты?
Зачем дарил и тотчас отнимал их?
Зачем, Господь немилосердный, Ты
Великим сотворил меня средь малых?О, сеятель, забывший о посеве!
Судья, поправший собственный закон, -
Я гневаюсь! И, говоря во гневе,
Сулю Тебе неслыханный урон!
Освобожденный от былого плена,
Пылает факел моего ума!
И круг земной, забав Твоих арена
И рода человечьего тюрьма,
Назавтра обратится битвы полем!
О, я взбунтую злополучный род,
И, вопреки томлениям и болям,
Оковы Божьи смертный разорвет.Там, где согласно шелестят леса,
Восставлено Тобою древо было:
Его питала светлая роса
И согревало ясное светило;
Оно росло, оно стремилось вверх,
Оно укрыло травы доброй сенью…
Ты Сам его растил – и Сам поверг,
Ты – недоступный страху и сомненью!
Растил и я Господней славы ствол,
И пестовал его в миру, в котором
Повергну это средоточье зол
Перед смятенным человечьим взором".
V
И внял Господь сей дерзновенный глас,
Подобный реву буйного потока,
И гневом возгорелось Божье око,
И гром твердыню горную сотряс,
И молния ударила в пророка.И умер порицавший Судию…
А Бог сошел во славе и печали,
И хладный прах воспринял в пясть Свою,
И схоронил в неведомом краю,
Где никогда молитвы не звучали.
<1891>
Кончина Петрония
Посвящается Франсиско А. де Икаса
Откинувшись на край глубокой ванны, -
В воде, куда струится кровь из раны,
Что лезвие хирурга нанесло, -
Простерт Петроний, автор едкой прозы…
Венчают лавры, теревинфы, розы
И лилии высокое чело.Ученики младые гордо ждут,
Читая вслух его бессмертный труд,
Пока допрос окончат магистраты;
И те уходят, оборвав допрос, -
А юноши не сдерживают слез
Пред ликом неминуемой утраты.Безбожный друг эпикурейской веры,
Желал Петроний: пусть придут гетеры,
Пускай звенит веселый женский смех!
И вот, голов не посыпая пеплом,
Они пришли. На каждой – легкий пеплум.
Вместил триклиний в час прощанья всех.Красавицам не в радость молодым
Напитки, яства и сладчайший дым
Курящихся восточных благовоний…
Среди гетер особенно грустна
Одна – и вот, фалернского вина
Спокойно просит у нее Петроний.И выпит кубок залпом, без остатка.
И тот же час румянит лихорадка
Петронию лицо на краткий срок;
И, перед наступленьем вечной ночи,
Ученикам глядит Петроний в очи:
Безмолвно им преподает урок.А после зазвучал предсмертный стон:
Стремился дух могучий выйти вон
Из тела; и чело холодным потом
Покрылось; поволокой взялся взор -
Приблизился, неотвратим и скор,
Конец и дням счастливым и работам…И вот – уже немой, глухой, незрячий, -
Петроний сник, склонил к воде горячей
Венчанное холодное чело.
Струился нежный аромат курений…
Творец романов и стихотворений
Застыл. И крови больше не текло.
<1891>
Путь в Дамаск
Мануэлю Гутьерресу Нагере
Вдали блистают Иордана воды -
Лазурны, величавы, глубоки.
Полдневный зной. Под лиственные своды
Влекутся меднотелые быки.Там на вершине славного Ливана
Вознесся кедр – могуч и горделив;
Палящий луч не губит великана -
Но сникли рощи молодых олив…Чу! скакуны арабские галопом
Летят – и пена чахлый лист кропит,
И пыль клубится по широким тропам
Из-под железом кованых копыт.У безмятежных вод, над плоским брегом,
Где гладь песков зыбучих горяча,
Виясь невиданным пурпурным снегом,
Несметная роится саранча.И в трещинах зловещих скорпионы
Друг друга жалят и едят живьем.
И пышные гранатовые кроны
Прозрачный осеняют водоем…И не прерваться скачке торопливой,
И близится подков тяжелый лязг.
На жеребце громадном с белой гривой
Неотвратимо движется в ДамаскНеукротимый Савл: воздета пика -
И пика не опустится сия;
Она средь пыли, ржания и крика
Подъемлет в небо пламень острия!Сквозь темную листву масличной рощи
Уж виден Савлу вожделенный град:
Там над зубцами знаком гордой мощи
Полощется знамен лазурных ряд.Но вдруг небесный свод покрылся тучей,
Померк, явил слепящую звезду -
И грянул с высоты глагол могучий,
И рухнул всадник, выпустив узду!И расщепилась пика с резким треском,
Бессильным жалом жалобно звеня -
Как будто бы, сражен Господним блеском,
Змий замер, сотворенный из огня.
<1891>
Мой придуманный музей (Десять полотен Гюстава Моро)
Вестибюль. Портрет Гюстава Моро
Вот человек, стяжавший перевес
В борьбе с невзгодами, что шлет судьбина.
О лавр и мирт, сплетитесь воедино,
Чтоб увенчать избранника небес!Творец, великий, словно Апеллес!
Эллада, верю, чтила бы, как сына
Столь чудотворной кисти властелина,
Создателя невиданных чудес.Он пренебрег никчемной суетой!
Он мыслями – средь греческих развалин;
Ему сродни герой, титан и бог;И взор его – исполненный мечтой
Об Идеале, – светел и печален,
И устремлен в миры иных эпох.
<1892>
I. Саломея
Восходит к сводам царского чертога
Душистый дым, струится фимиам…
Дворец роскошен: се великий храм
Неумолимого земного бога.На троне – Ирод. Сумрачно и строго
Взирает он, величествен и прям;
Равно врагам ужасен и друзьям,
Он – лютый зверь. И здесь – его берлога.И дева, разодетая в парчу,
Пред Иродом, проворна и легка,
Танцует под бряцание кимвала;И к солнечному ясному лучу
Бестрепетная девичья рука
Священный лотос бережно подъяла.
<1890>
II. Видение
Недвижен царь – недвижен, что гранит
Его чертога… Блещут сердоликом
И яшмой своды во дворце великом…
Стоит палач, безмолвие хранит…Сбежала краска с девичьих ланит,
И Саломея разразилась криком!
Се призрак Иоанна, бледным ликом
Сияя, кровь струит на мрамор плит!Долой с девичьих плеч летит парча:
Бежать раздетой – легче!.. Саломея
Не чаяла настоль ужасной встречи -И, словно устрашившись палача,
Она стремится прочь, глядеть не смея
На скорбный и суровый лик Предтечи.
<1891>
III. Прометей
Стеной замшелой высится утес…
Прикован там караемый изгой:
Недвижный, одинокий и нагой,
Застыл Титан, что на кресте Христос.Титан бесстрастен, прям, простоволос…
Лежит, раздавлен, под его ногой
Орел, что был Зевесовым слугой
И всякий день страдальцу муку нес.Грохочут волны, бьются в дикий брег…
Но воли тщетно жаждет Прометей:
Другой слуга все той же черной злобы, -Другой орел, весь белый, словно снег, -
Нещадной сталью клюва и когтей
Рвет печень из страдальческой утробы.
<1891>
IV. Галатея
Коралл, трава морская, анемон
Лежат ковром… Сюда, в затишье грота,
Не вхожи ни тревога, ни забота -
И Галатеи сладок мирный сон.Пусть волны бьют, как били испокон,
В седой утес – напрасна их работа:
Не сотрясти гранитного оплота,
Недвижим и незыблем будет он.Притихнув, разом сделавшись несмелым,
На Галатею смотрит Полифем,
Томящийся напрасно и жестоко.Перед чудесным обнаженным телом
Поник циклоп свирепый – кроток, нем! -
И тщетной похотью пылает око.
<1891>
VI. Геракл и Гидра
Высокий свод; угрюмый древний грот…
Возвысившись пред ним в лучах заката,
Еще не зная, что пришла расплата,
Поживы новой Змий Лернейский ждет.Кругом останки – вот мертвец, и вот…
Увы: кто шел сюда, не знал возврата -
Вседневно лютость гада-скорохвата
Плодила вдов и множила сирот!Но, крепко палицу держа в руке,
Стоит Геракл, сверкая грозным взглядом -
И шкура льва златится на плечах…Багрово блещет солнце вдалеке;
И перед многоглавым гнусным гадом
Застыл герой – и гнев горит в очах.
<1891>
X. Геракл и Стимфальские птицы
Меж острых и высоких черных скал
Скользит рассветный луч по тихим водам.
Под розовым аркадским небосводом
Дремотно блещет озеро Стимфал.Здесь бой Геракла ждет, а не привал.
Но – радость на лице меднобородом:
Для боя он и шел седьмым походом,
И гнезда птиц чудовищных искал.Герой не медлит: напрягает лук -
И стрел горящих смертоносный град
Летит, за целью цель разя со свистом.И от Геракловых могучих рук
Погибнут Стимфалиды – все подряд! -
И в озере потонут серебристом.
<1891>
Испанские литографии
Францисканец
Он бос. Прорехам в рясе нет числа…
Молитву предрассветную творя,
Он подаянье для монастыря
Просить пустился, оседлав осла.А позади гудят колокола -
Уж разгорелась нежная заря
И подняла с постели звонаря.
Мир людям и Создателю хвала!Молчит монах, перебирает четки;
Глаза его задумчивы и кротки.
Давно привычно странствовать ему.Быть может, подадут немало хлеба…
И теплый летний дождик брызжет с неба
В пустую переметную суму.
<1892>
Старинные медальоны
Tristissima nox
Ночь одиночества. Шуршит листва.
Струится ветер по печальным кронам.
Меж темных листьев пепельным фестоном
Колеблются паучьи кружева.Подобием живого существа
Волна морская катится со стоном;
Она усталым кажется Тритоном,
До берега добравшимся едва.Сон простирает нежную ладонь -
И все смолкает в мире, тьмой одетом;
Лишь мой рассудок бодрствует в тиши, -Как факела сокрытого огонь,
Что проницает беспощадным светом
Пустую глубину моей души.
<1890>
Некоему другу (Посылая ему стихи Леопарди)
Ты счастлив? Ты удачлив? Если да,
И до сих пор душа не охладела,
Оставь подарок мой лежать без дела -
Раскрыть его не поздно никогда!Но если дней угрюмых череда
Не ведает ни срока, ни предела,
И скорбный дух стремится прочь из тела,
И неизбывна лютая беда -Тогда прочти бессмертные скрижали!
С тобой заговорит грустнейший гений -
Орел плененный, сбитый на лету;Поведает величие печали,
Откроет бесконечность заблуждений,
И жизни бесконечную тщету.
<1890>