Михаил давно обнаружил простодушие Яши и решил разыграть его. Он прищурился и с серьезным видом протянул:
- Ага, вон оно что… Близко, говоришь. А как ты его узнаешь, Мессию-то, а?
- Я? Да как!.. Наверное, Он сам скажет, что Он мессия.
- Может быть, и сам… Вот тебя твой раввин почему послал меня встречать, а? А может, я тот самый Мессия и есть?
От неожиданности Яша отскочил на шаг и изумленно посмотрел на Михаила.
- А вы откуда приехали? - нерешительно спросил он.
- Откуда? - Михаил значительно посмотрел вверх: - Оттуда!
Совершенно обескураженный Яша начал трястись:
- Ой, так я побегу сказать раввину… Он говорил, что Мессия, то есть это Вы, что Вы совсем близко…
Михаил удержал его за край пиджака и рассмеялся:
- Да не волнуйся ты, я пошутил. Мы-то сами из Саранска. Слыхал про такой город?
Яша медленно приходил в себя, потом разочарованно протянул:
- Из Саранска… слышал. А там, кроме вас, евреи были?
- Были, были евреи, как не быть. Только потом стали в Америку да в Израиль подаваться.
Яша слушал, но у него было свое на уме.
- Слушайте, давайте помолимся.
- Да погоди ты со своими молитвами. Пить, спрашиваю, с нами будешь?
Яша разочарованно вздохнул:
- Ну, пригублю, чтобы доставить вам удовольствие. У нас в Израиле почти никто не пьет.
Михаил разлил водку по стаканам, повернулся к жене:
- Маруся, слышь: в Израиле, оказывается, водку не пьют.
Маруся суетилась, разбирая вещи, и только откликнулась:
- Вот в это я не поверю. Раз из России народ понаехал, не может быть, чтоб водку не пили.
- То есть евреи из России пьют, конечно, - подтвердил Яша.
Михаил обрадовался:
- Ах, значит все-таки пьют! Компания будет. Ну, выпьем за здоровье, за нашу долгую и благополучную жизнь в Израиле!
Все чокнулись, он опрокинул в рот целый стакан, крякнул, закусил рыбой. Маруся держала стакан и мечтательно говорила:
- Ох, дай бог, чтобы наша жизнь здесь устроилась. Долго собирались, все не решались. Это вот она, доченька наша, Розочка, это она нас все уговаривала: поехали да поехали… А у нас там дом, огород, свой овощ, квасу заготовляли, огурчики солили, капустку квасили, грибочки мариновали…
Роза засмеялась и задиристо сказала:
- А что, другие уезжали, а мы хуже всех, что ли? Мне бы вот хибру вашу выучить, чтобы с настоящими израильскими ребятами познакомиться, которые с автоматами.
Михаил насмешливо проворчал:
- Да будет вам, завелись. И огород себе здесь насадим, и разговоры разговаривать будем. Вы пейте, пейте. Маруся, где мой баян? Душа музыки просит.
Яша подвинулся к Розе, умиленно посмотрел на нее:
- Послушайте, вы правильно их уговаривали. И иврит вы выучите. Так и быть, выпью за то, чтобы вы здесь почувствовали себя настоящими евреями. - Он глотнул из стакана, и его передернуло.
- Да ты рыбку-то попробуй! А насчет еврейства, так я и в Саранске себя евреем чувствовал. Давай я лучше тебе на баяне сыграю, старый баян-то, с шестьдесят седьмого года служит, а настроен хорошо.
Михаил лихо перебрал клавиши и заиграл "Катюшу". Роза стала приплясывать и подпевать, Маруся тоже вступила, а в разгар их веселья даже Яша стал размахивать руками, хоть и совсем не в такт. А Михаил, играя, смеялся и приговаривал:
- Эх, хорошо-то как! Я так хорошо себя чувствую чуть ли не впервые за шестьдесят лет. Новую жизнь начинаем - надо еще выпить.
Маруся уже с некоторой настороженностью посмотрела на него, шепнула Розе:
- Что-то опять шибко развеселился наш папочка. Боюсь, не к добру.
- Да ладно тебе, мам, опять ты каркаешь - не к добру, не к добру…
- Не каркаю я, а примета такая есть - лишнее веселье не к добру, - поджала губы Маруся.
А Яша сжимал ладони и радостно говорил:
- Это ваше счастье, что вы в Израиль приехали. Вот вы сказали, что в Саранске чувствовали себя евреем, а сами никаких еврейских обычаев не знаете.
- Еврейских не знаю, зато русские обычаи хорошо усвоил: чуть не каждый день меня за спиной жидом обзывали, а потом и вообще с работы выгнали. Тут ясно евреем себя почувствуешь. Вот Маруся у меня русская, а ее тоже жидовкой обзывали, потому что за евреем замужем.
- А вы русская? - Яша удивленно спросил Марусю.
Она засмеялась:
- Чисто - начисто, крестьянская косточка. Как за еврея выходила, так меня все отговаривали. А вот двадцать пять лет живем счастливо и дочку вырастили.
Михаил налил себе еще водки:
- Двадцать пять прожили, и еще столько проживем, - и залпом выпил стакан.
Яша пристально посмотрел на Марусю, помигал, спросил подозрительно:
- И мама у вас русская?
- Конечно, русская, - засмеялась Маруся.
- И ее мама тоже русская?
- Ну да, все мы русские.
Яша отчаянно взмахнул руками:
- Ой, послушайте, это же плохо, очень плохо.
Михаил не понял, ухмыльнулся:
- Чего ты несешь? Чего же в этом "очень плохого", а?
- Так вы же не знаете: в Израиле смешанные браки не признают. Вас не признают.
Маруся уставилась на него и с возмущением воскликнула:
- Это как же так не признают? Что же, здесь я своему собственному мужу не жена?
Михаил снял с плеч ремни баяна, отложил его в сторону, стал успокаивать жену:
- Маруся, Маруся, ты не волнуйся, не может быть таких дурацких законов!
Но Яша настаивал на своем:
- Говорю вам - раввинат Израиля не признает браков евреев с русскими.
Михаил не на шутку обозлился:
- Плевать я хотел на ваш раввинат - она моя жена, и все тут. - Он занервничал, выпил залпом еще водки, откусил кусок сала, явно демонстрируя это Яше. - Что нам твой раввинат - шавинат? Мы теперь в свободном мире обосновались. Там, в России, нам диктовали, как жить. А теперь я буду жить, как хочу. А жить я хочу со своей женой, и долго жить.
Но Яша не унимался:
- Так вы же не знаете, в Израиле раввинат - это главная сила, он правительству все законы диктует.
Маруся чуть не плакала:
- Это что же такое! По его законам получается, что здесь хуже, чем в России, что ли? Там меня за еврея выходить отговаривали, а здесь вообще с мужем развести могут?
- Да ты не волнуйся, - успокаивал ее Михаил. Мы утрясем это с раввинатом ихним, а нет - и без него обойдемся.
Яша вдруг ударил себя по лбу и радостно завопил:
- Ой, конечно утрясете! Послушайте, для вас это даже очень просто. Я поговорю с нашим раввином, ваша жена примет иудаизм, а потом он устроит вам новую свадьбу, под хупой. И вы заживете новой жизнью как еврейка. Пойдемте сейчас к раввину.
Михаил еще больше рассердился, побагровел, стал наступать на Яшу:
- Ну ты даешь! Зачем нам твой раввин? Какую нам еще свадьбу под хупой? Да нам о дочкиной свадьбе надо думать, а не чтобы я второй раз на своей жене женился.
Яша отступал, а к Михаилу присоединилась Маруся:
- С чего это, скажите пожалуйста, я буду веру менять? Я и в русского-то бога не больно верую, так с чего мне еврейскому богу молиться? И Миша правильно говорит, нам бы вот дочку пристроить, Розочку нашу.
Тут Яша повесил голову:
- И это трудно будет, ой как трудно.
- Чего ты нас все пугаешь? Почему это нашей Розочке здесь трудно будет? Мы от трудного из России уехали, чтобы здесь нам легко стало.
Михаил поморщился и потер грудь, вдруг неожиданно заболело сердце, пришлось сесть. Маруся смотрела на него с тревогой, а Яша продолжал гудеть, как шмель:
- Я вас не пугаю, я рассказываю про порядки в Израиле. Здесь все диктует раввинат, а по его законам ваша Розочка не еврейка, потому что у нее мама русская. Ее не будут брать на работу, и замуж она не выйдет. Ей надо обязательно принять иудаизм.
Михаил вскочил, сжал кулаки и хрипло закричал:
- Как это моя дочка не еврейка, когда я, ее родной отец, - еврей?!
Но Яша не отступал:
- По израильским законам национальность считается по матери, потому что факт отцовства никогда не может быть доказан. Так раввинат считает.
Тут подбоченилась уже Маруся:
- Факт не может быть доказан? Что же, выходит, что я дочку с другим нагуляла?
Михаил опять потер себе грудь, в которой что-то сильней заныло, хрипло выкрикнул:
- А пошел он, твой раввинат, к… матери! - и выпил еще водки.
Руки у него затряслись, Маруся заволновалась, а Роза сконфуженно смотрела то на них, то на Яшу. Потом спросила его:
- И что же мне ваш раввинат велит делать?
- Я же говорю: вам тоже надо принимать иудаизм, иначе нельзя.
Теперь уже и Роза возмутилась:
- Это чтобы я стала верующей, остриглась наголо, носила парик, покрывалась платком и ходила в длинном балахоне? Ни за что! Я всю религию не признаю и ненавижу.
Яша даже испугался, замахал на нее руками:
- Ой, что вы говорите такое, вы же не знаете! Я вам скажу: я был комсомольцем когда-то, но понимание Бога пришло ко мне только здесь, в Израиле. И к вам тоже придет. Давайте помолимся!
Михаил окончательно вышел из себя, простонал:
- Помолимся? Да я!..
И вдруг закачался и упал навзничь на пол.
Это произошло так неожиданно, что все замерли, а потом Маруся кинулась к мужу:
- Миша, Миша!
Он не отвечал, взгляд его остановился, изо рта раздался тихий хрип. Маруся прижалась лицом к его лицу, заглядывала в застывающие глаза, шлепала по щеке - никакой реакции. Тогда она кинулась к нему на грудь и истошно завопила:
- Он умер, умер!.. Батюшки - светы!.. Мой Миша умер!..
- Как умер?.. Надо позвать раввина.
Роза кинулась к отцу, встала на колени, заглядывая в лицо, крикнула Яше:
- Доктора, доктора зови! Скорей!..
- Да я сам доктор…
- Так сделай что-нибудь!
- Но я психиатр, я не знаю…
- Господи, да что же это такое!.. Пошел ты вон! - крикнула она Яше и начала неумело делать отцу искусственное дыхание и массаж сердца.
Так неожиданно и страшно закончилась жизнь Михаила Штейна в первый же день его приезда в Израиль.
* * *
Через полчаса запыхавшийся Яша снова вбежал в дом Штейнов, за ним семенил, прихрамывая и задыхаясь, старый раввин в черном шелковом лапсердаке и широкополой шляпе. На ходу он бормотал какие-то молитвы и мял в кулаке длинную седую бороду. Это был тот самый раввин из Малаховки, через которого Мойша - Миша за большие деньги доставал приглашения для желавших эмигрировать из России. Он стал глуховат и забывчив, и даже казался не совсем нормальным. Но он привез с собой древнюю малаховскую Тору, и раввинат Израиля сделал его раввином для русских иммигрантов в Беэр - Шеве.
Маруся и Роза уже успели перенести тело Михаила с пола на топчан и теперь стояли возле покойника. Маруся гладила лицо мужа, вглядывалась в него, лила слезы и тяжело и горько вздыхала, Роза всхлипывала в платок. Пришедших они даже не заметили. Яша встал у дверей и тихо сказал раввину:
- Ребе, я сам видел - вот сейчас был жив, и вот сейчас сразу помер.
Раввин забрал бороду в кулак, вырвал волос и повторил, как эхо:
- Ай, ай, вот сейчас был жив, и вот сейчас помер… - И оба стали качаться, тихо бормоча молитвы. Женщины глянули в их сторону с безразличием и отчаянием. Раввин костлявым пальцем ткнул в них, сказал Яше:
- А почему женщины не сидят на полу с распущенными волосами? Еврейским женщинам после смерти мужа полагается сидеть на полу, оплакивать и молиться.
- Ребе, они из Саранска, они не знают обычаев, - тихо объяснил Яша.
- Так - так… из Саранска? Они что - гойки?
- Гойки, жена русская, дочка русская по матери.
- Ай - ай, гойки и не знают обычаев… - и раввин опять закачался в молитве.
Яша встал перед ним, загородил от женщин и прошептал на ухо:
- Ребе, можно я скажу что-то? Надо подумать о захоронении тела. Они бедные, они только что приехали.
- Да, да, да, он умер, значит, его надо хоронить… Да, да… Надо о кадише подумать, надо набрать десять евреев для кадиша.
Яша опять шепнул:
- Ребе, я наберу десять евреев, и мы сделаем шиву. Но надо поговорить с женщинами. Они не знают еврейских обычаев.
Раввин вдруг воскликнул:
- Как, они не знают еврейских обычаев?!
- Я же сказал, они гойки, ничего не знают, и они в горе. Надо сказать им про похороны.
Раввин стал быстро - быстро дергать бороду:
- Ай, ай… Но я не могу говорить с гойками, мне нельзя по нашим законам. Вы и поговорите. Похороны надо делать завтра. Ай, ай, какое горе!.. Кто бы мог подумать? Вот сейчас был жив и вот сейчас умер… Поговорите с женщинами, скажите, что похороним за счет синагоги.
Яша подошел к женщинам и заговорил:
- Он сказал, что похороны надо устраивать завтра.
Маруся вздрогнула, посмотрела на него мутными глазами, полными слез:
- Почему завтра? Я хочу побыть с моим Мишей подольше, двадцать пять лет прожили душа в душу… В России всех три дня дома держат, а вы говорите завтра.
- Так в России три дня держат, а по еврейским законам надо завтра, до шабата.
- Какого еще шабата? - недовольно вступила в разговор Роза.
- До субботы, в субботу евреям нельзя ничего делать, надо только молиться.
- Господи, опять молиться?..
- И на кладбище должны быть только мужчины, надо набрать десять мужчин.
- Как так, почему только мужчины? - поразилась Маруся. - А мы с дочерью?
- Послушайте, по еврейским законам на кладбище должны быть только мужчины. Зато вам это ничего не будет стоить, синагога возьмет на себя все расходы. Послушайте, он же еврей, и его надо хоронить на еврейском кладбище по еврейским обрядам.
Раввин все время молчал и прислушивался, но неожиданно вступил в разговор:
- А на смешанном кладбище с вас запросят столько! Вы даже не представляете.
Роза тяжко вздохнула:
- Мама, наверное, надо соглашаться. Выхода нет, где мы столько денег возьмем?
У Маруси на лице застыло отчаяние:
- Ах, мне теперь уже все равно, моя жизнь кончилась с моим Мишенькой.
Яша принялся ее утешать:
- Ой, что вы! Ваша жизнь еще будет красивой. В Израиле все люди живут счастливо.
Раввин оттащил Яшу в сторону и тихо спросил:
- Послушайте, а ему обрезание делали? В России было много необрезанных евреев.
- Не знаю, точно нельзя сказать: он из Саранска.
- Но мы должны точно знать, мы не можем хоронить необрезанных. Ой, что будет, если мы похороним еврея без обрезания, ой что будет!..
- А как нам узнать?
- Да - да, как узнать?.. Послушайте, я вам скажу - вы спросите у жены.
- Я?..
- А кто же еще? Не мне же разговаривать с гойкой. Вы, вы идите!
Яша смущенно стал подступать к Марусе, тронул ее за плечо:
- Могу я задать вам вопрос по секрету?
Она припала лицом к руке покойника:
- Какой еще секрет? Нет моего Мишеньки дорогого, а вы тут…
Яша сказал еще более робко:
- Конечно, я понимаю, его нет, но есть очень важный вопрос. Отойдемте в сторонку. Видите ли, чтобы быть похороненным на еврейском кладбище, надо обязательно…
Она занервничала:
- Что надо? Вы же сказали, что синагога все расходы возьмет на себя.
- Конечно, конечно, расходы синагога возьмет… Но надо знать, делали ли ему обрезание.
- Обрезание? - Маруся уставилась на него непонимающим взглядом.
- Ой, вы не нервничайте, это по закону раввината.
Маруся схватилась за голову:
- Человек умер, лежит в этой же комнате, еще теплый, а вы меня спрашиваете такие глупости!.. Как вам не стыдно?!
- Так вы же не понимаете, это важно.
- Чего ему от нас нужно, вашему раввинату?
- Так ему только нужно знать, делали вашему мужу обрезание или нет?
Маруся тяжело вздохнула:
- Ах, боже мой! Да ничего я об этом не знаю, он мне не говорил никогда.
- Вы не знаете? Он не говорил?
- Никогда у нас об этом не было разговора.
Яша беспомощно оглянулся на раввина, пролепетал:
- У вас не было разговора? А вы, вы сами…
- Что я сама?
Яша замялся, опустил глаза:
- А вы сами что, не видели?
- Молодой человек, что за вопросы вы задаете пожилой женщине? Стыдитесь! - Рыдая, она отошла от него и снова встала возле тела.
Раввин потянул Яшу за рукав:
- Что она сказала?
- Она сказала, что не знает.
- Так - так, так… не знает. Послушайте, как это она не знает?
- Говорит, что он ей не рассказывал.
- Не рассказывал? Ой, ой, ой… Послушайте, а она сама, она что, не видела?
- Ребе, она говорит, что это неприличный вопрос.
- Ай, ай, ай… двадцать пять лет прожили, и она не видела? Но нам надо знать. Иначе мы не можем его хоронить на еврейском кладбище.
- А как нам узнать?
- Да, да… как нам узнать? Послушайте, а вы сами посмотрите.
- Я? Ребе, ну почему я?
- Ну вы же доктор. Вот и посмотрите.
- Но я же психиатр. И как я могу это сделать?
- Как? Я вам скажу: спустите с него штаны и посмотрите.
- Но эти женщины, они же рядом.
- А иначе мы не можем его хоронить. Знаете, вы устройте так, чтобы женщины вышли, и потом мы вместе посмотрим.
- Они не захотят уйти. Как их увести? На сколько?
- Ну, надо брюки спустить и обратно натянуть за пять минут. Ушлите их на пять минут.
- Я придумал! Я скажу, что мы должны прочитать над покойником особую мужскую молитву.
Раввин в восторге обнял Яшу:
- Ах, голова! Настоящая еврейская копф! Как придумал - молитву прочитать!
- Я скажу, что на пять минут. - И Яша направился к женщинам. - Я очень извиняюсь, но наш раввин хочет прочитать над вашим мужем особую мужскую молитву.
- Пускай читает, нам все равно, - ответила Роза безразлично.
- Так вы же не понимаете, это такая мужская молитва, особая, женщины не могут присутствовать. Всего пять минут, я очень извиняюсь.
Маруся опять застонала:
- Господи, да что же это такое? В последние часы я не могу посидеть возле мужа.
Все-таки Роза увела ее.