* * *
Хотя от прежнего времени в госпитале осталось только название "Еврейский", но по старой традиции в него поступали на лечение ортодоксальные евреи с прилегающей Atlantic Avenue, Атлантик - авеню. Они занимали в этом районе несколько кварталов, у них все было свое - библиотеки, школы, детские сады, но не было госпиталя, а потому они продолжали считать этот госпиталь своим, несмотря на все перемены. Лечились они только у тех врачей - евреев, которые еще оставались от прошлых времен. Больных всегда сопровождал клан родни, с ними приходил и раввин. Если больной был важной персоной, то являлся главный раввин Менахем Мендель Шнеерсон - седьмой глава любавичского движения, старик с большой седой бородой. Его почитали как Мессию и охраняли молодые сильные евреи.
Лиля дежурила в реанимационном отделении на десять больных, работы было очень много. Вместе с сестрами она металась от кровати к кровати - делала вливания, перевязки, следила за показателями мониторов у тяжелых больных. В отдельном углу лежала богатая старая еврейка. Уже две недели она была без сознания, жизнь в ней поддерживали аппаратами для дыхания и кровообращения. Таких больных называли "овощ". Возле старухи постоянно суетились несколько ее немолодых уже детей. Старшая дочь приехала из Польши, неверующая, ходила с распущенными волосами и в брючном костюме. Сыновья, рожденные уже в Америке, были ортодоксальными евреями. Их сестра несколько раз подходила к Лиле:
- Доктор, я считаю, что незачем больше мучить нашу маму, ее надо отключить от аппаратов и дать ей спокойно умереть. Вы согласны со мной?
- Может быть, вы и правы, но… я не имею права. Это делают старшие врачи по согласованию с родственниками.
К ним тут же подбегали возмущенные братья и кричали на сестру:
- Что ты такое говоришь?! Это не по нашим законам. Доктор, не слушайте ее.
Они спорили между собой, наконец сестра настояла:
- Тогда зовите раввина, и пусть он решит.
Утром послали за раввином Шнеерсоном. Пришли старшие врачи, все расступились перед почтенным стариком. Сыновья кинулись к нему:
- Ребе, скажите, что делать с нашей мамой?
Он подошел к больной, внимательно посмотрел, все понял, помолился и медленно произнес:
- Бог сказал, что вашей маме можно разрешить умереть.
Старшие доктора облегченно выдохнули и велели Лиле отключить аппараты.
* * *
Изредка хасиды приводили на обрезание детей эмигрантов из России и даже их отцов. Операцию делал хирург стерильными инструментами, но рядом стоял мохел с традиционным ножом и делал вид, что это он производит обрезание - обманывал Бога. Однажды Лиля увидела в этой толпе знакомых - парикмахера Леву Цукерштока с семилетним сыном. Рядом стояла Рахиль - мать мальчика. Он испуганно дрожал и хныкал:
- Боюсь… боюсь… не хочу… не надо…
Мать успокаивала его, а отец обсуждал что-то с хасидами. Лиля подошла. Рахиль кинулась к ней:
- Ой, здравствуйте. Как я рада, что вы тут. Я очень волнуюсь. Объясните нашему мальчику, что ему не будет больно.
Подошел резидент - израильтянин, который собирался делать обрезание, сказал мальчику:
- Не волнуйся, мы тебя не обидим. Я сделаю так, что ты ничего не почувствуешь.
Все-таки мальчик хныкал и вскрикнул, когда хирург сделал обезболивающий укол. После операции, с повязкой между ног, он все плакал, обращаясь к родителям:
- Я был такой хороший! Что вы со мной сделали?..
Рахиль стояла рядом и тоже плакала. Лиля спросила ее:
- Зачем вам это надо?
- Да это все Левка. Не знаю почему, но он вдруг прикипел к религии, ходит в синагогу, дочку отдал в еврейскую школу какую-то, она теперь требует, чтобы мы по субботам зажигали свечи и молились. Сына вот уговорил согласиться на обрезание.
- А как ваша старшая, Рая?
- Ой не спрашивайте, она все ходит в синагогу для этих самых, для геев.
* * *
Широкую американскую улыбку знают по всем миру. Но вскоре после начала работы Лиля заметила, что вокруг было мало улыбающихся лиц, чаще всего она видела недоверие и настороженность. Да и самой Лиле тоже приходилось быть настороже, приятельские контакты в таких условиях оказывались почти невозможными. От этого работать было еще тяжелей.
Госпиталь пестрел национальным составом, доминировали врачи из Индии, со смуглыми и черными лицами, некоторые в тюрбанах - сикхи. Они выдавались высоким образованием и способностями. Внешне вежливые и тихие, некоторые из них были чрезвычайно хитрыми и жадными. И они ревниво следили, чтобы индийцы были первыми во всем, чтобы их хвалили. Некоторые из них становились потом известными специалистами, индийские фамилии встречались в американской медицине довольно часто.
Вторая большая группа были гаитяне, из бедной островной страны Гаити. Они составляли единую сплоченную массу напористых рвачей, почти разбойников, во главе с доктором Мюнзаком, слабым хирургом. Гаитяне отличались примитивностью во всем - особенность их страны. В лечебном искусстве они были ниже других. Удерживаться в госпитале и зарабатывать им помогала сплоченность гаитянской мафии. Стоило пациенту попасть к доктору - гаитянину, как он тут же передавал его на консультацию другому гаитянину, и так шло по цепочке от одного к другому - все для заработка. Они делали ненужные операции даже чаще, чем индийцы.
Третья заметная группа была филиппинцы - среди них было много женщин. В культурном отношении они представляли собой как бы мармеладную подошву на кожаных туфлях: выглядит почти как настоящая и на вкус сладкая, а ходить на ней нельзя - ненадежная и распадается. Такими были многие из них. Диковатые по натуре, в госпитале они враждовали между собой. С индийской и гаитянской группами они соревноваться не могли и боялись их, те их притесняли.
В госпитале, обслуживающем фактически черное гетто, было спрессовано слишком много национальностей, все резиденты были людьми иного менталитета, и это сквозило в их поведении. А американцы и вообще белые были малочисленны и незаметны.
Для старшего состава врачей госпиталь был неплохой кормушкой, за операции они получали довольно много, особенно хорошо зарабатывали на стариках, за которых платила Medicare. Они периодически делали ненужные операции умирающим старикам, которые сами уже ничего не сознавали, а родные о них не заботились. Старики не только не поправлялись, но вскоре умирали. Однако страховка оплачивала хирургам сделанные операции. Лиля впервые услышала официально принятое определение unnecessary surgery - необязательная хирургия. Ее поразило, что делалось это не по ошибке, а просто из жадности.
* * *
Раз в год, к 15 апреля, все американцы обязаны уплатить подоходный налог с доходов прошлого года. Резиденты госпиталя беспокоились, как бы заплатить по возможности меньше, и с нетерпением ждали прихода certified public accountant - экаунтанта, сертифицированного специалиста. Он делает подсчеты и подготавливает бумаги, знает, что можно списать с налогов, чтобы уменьшить платеж.
В начале апреля среди резидентов началось какое-то общее возбуждение - все были озабочены, переговаривались. Как-то под вечер в госпитале появился молодой лысоватый мужчина с толстым портфелем под мышкой. У резидентов вырвался вздох облегчения:
- Пришел, здесь он, здесь!
Это и был тот, кого они ждали. Теперь каждый вечер после работы они по очереди советовались с ним один на один, и за двести долларов он делал подсчеты. Резиденты выходили от него довольные. Лиля увидела его на третий день и удивилась - это оказался Геннадий Лавут, ее знакомый, юрист из Москвы, тот самый, который так любил шоколад. Он и на этот раз протянул ей плитку, а она воскликнула:
- Гена, как я рада вас видеть!
- Я тоже рад, Лиля. Вы здесь в резидентуре?
- Да. А вы стали аккаунтантом? Помню, что в Москве вы были юристом и хотели продолжать в Америке. У вас были благородные намерения бороться с насильниками.
- Были. Но что может сделать русский юрист в Америке? Советское юридическое право и образование не имеют ничего общего с американским. Вот я и выучился на аккаунтанта. И не жалею. У меня широкая клиентура, оформляю русским эмигрантам годовые налоговые отчеты. А они любят списывать с налогов как можно больше.
- А как вы здесь оказались?
- Меня рекомендовали. Давайте я сделаю для вас налоговый отчет, будете довольны. Вы можете многое списать: расходы на содержание иждивенца, вашего сына; стоимость еды в рабочее время, поездки на симпозиумы, включая транспорт, гостиницу и еду; можете списывать расходы на бензин и на амортизацию машины по дороге на работу; плату за одну из комнат вашей квартиры можете списывать как за рабочий кабинет, потому что там вы читаете учебники и статьи; наполовину можете списывать стоимость телефонных разговоров, как деловые расходы; если потратились на рассылку деловых бумаг, на марки и оплату писем - тоже списывайте, прибавьте свои письма родным и близким….
Лиля удивилась: списание действительно уменьшило сумму налога.
- Гена, но ведь в реальности многое из этого совсем не деловые расходы.
- Ну и что? Логически это возможно.
- А это не грозит мне неприятностями?
- Лиля, я знаю свое дело. Не волнуйтесь, никто вас проверять не станет. Все резиденты здесь из бедных семей из Индии, Пакистана, Гаити, Филиппин, и все отсылают значительную часть заработка домой. Вы, как резидент, мелкая букашка в сравнении с теми, кто незаконно списывает миллионы. А таких полным - полно.
- Вот в чем дело. А разве можно списывать на родственников в Индии?
- Нет, отправку денег за рубеж списывать нельзя, но я приписываю им, которые как будто живут с ними здесь.
Это было жульничеством. Уже в который раз Лиля поразилась авантюризму русских эмигрантов, которые явно развили здесь свои скрытые способности.
* * *
Терапевт Лев Гаукман, один из немногих русских резидентов, Лилиного возраста, уже заканчивал резидентуру. Лев был веселый, остроумный, приветливый. В свободные минуты они беседовали в кафетерии.
- Я сначала эмигрировал в Израиль, - рассказывал он, - и работал там врачом, потом с большим трудом перебрался в Америку. Я бы не уехал, но жена не хотела жить в Израиле, он действовал на нее депрессивно. Она впала в черную депрессию.
- Она не еврейка? Хотела вернуться в Россию?
- Еврейка, и возвращаться в Россию не хотела, только мечтала вырваться из Израиля. Не всем русским эмигрантам нравится жить там. Но и уехать оттуда непросто. Для этого нам пришлось сначала переехать в Южную Африку. А оттуда уж в Америку.
- А где легче привыкать - в Израиле или в США?
- В Америке все-таки легче. В Израиле слишком много какого-то восточного налета, все заклинены только на еврействе. Трудно к этому привыкнуть. С вечера пятницы до субботней ночи все должно замирать, транспорт не ходит, на машинах лучше не ездить. Это раздражает приехавших из России, а их много, страна маленькая, массивный наплыв русских повлиял на ее жизнь. Поэтому многие израильтяне невзлюбили пришельцев, а русские ругают и сторонятся израильтян. На абсорбцию не у всех хватает терпения. Израильтяне - самоуверенный народ, с ними не всегда уютно.
- А здесь, в этом госпитале, тебе уютно?
- Ну это же сумасшедший дом, а не госпиталь, - рассмеялся Лев. - Все ведут себя как пауки в банке, а нас, русских, просто презирают. Как только я получу лицензию на право частной практики, открою свой офис на Брайтоне, буду принимать русских евреев. Потом открою второй офис. Из России приезжает много больных стариков, народ там всегда был нездоровый. А ты что будешь делать?
- Хотелось бы работать в каком-нибудь американском госпитале.
- Это невозможно - наших в местные госпитали не берут. Открой офис в Бруклине. Будешь делать мелкие операции, вроде удаления вросшего ногтя, и хорошо зарабатывать. В Америке главное - уметь делать деньги.
"Вросший ноготь"? Лиля сразу вспомнила, как жулик Капусткер хотел, чтобы она вырезала ему вросший ноготь, и даже содрогнулась. Неужели после больших операций, которые она делала в Москве, ей придется все забыть и заниматься мелочами вроде вросшего ногтя?..
49. Бруклинская русская медицина
Хотя в Бруклине издавна были серьезные медицинские традиции, русские эмигранты хотели лечиться только у "своих врачей". Они не доверяли американцам, говорили:
- Чего это я пойду к американцу? По - русски он не разговаривает. Как я с ним буду объясняться? Про них рассказывают, что они только хотят деньги на нас зарабатывать. Нет уж, лучше наших русских докторов нету.
К середине 1980–х в Нью - Йорке жили уже более ста тысяч русских эмигрантов, большинство обосновались в Южном Бруклине, а часть поселилась в районе Квинс. Для русских врачей эмигранты были хорошим рынком, верной клиентурой. И вот в районах густого заселения русских эмигрантов начали как грибы расти офисы - по два - три на каждой улице. Спрос рождает предложение: расчет врачей был на большое количество пожилых людей с хроническими болезнями.
В газете "Новое русское слово" запестрели рекламные объявления вроде такого: "Крупный специалист с 20–летним опытом лечения, врач высшей категории, принимает больных с болезнями сердца, легких, печени и желудка. Офис оборудован по последнему слову науки и техники. Гарантируем быстрое и эффективное лечение. Принимаем все виды страховок". Но после многих лет работы в России врачам трудно было изменить привычный подход к лечению, принять ломку традиций. Поэтому с ростом русских офисов стал процветать тип "бруклинской русской медицины" - нечто среднее между американской и русской.
Однажды Лиле попалось на глаза объявление на четверть страницы:
"Доктор Тася Удадовская, специалист высшей категории по реабилитационной медицине - восстановительному лечению после тяжелых болезней и операций - принимает в своем офисе на Брайтоне больных с болями в костях, суставах, мышцах и с проблемами нервов. Помогаем нашим пациентам получать инвалидность и снабжаем их необходимым домашним медицинским оборудованием для пользования ванной и туалетом, ходунками, раскладными креслами, больничными кроватями и моторизованными скутерами. Обеспечиваем бесплатный транспорт в офис и обратно. Гарантируем успешное лечение".
Недоброе чувство кольнуло Лилю, она подумала: "Эта хитрая бестия, эта "кисанька - лапушка", похоже, процветает в Америке…"
* * *
В Лилин госпиталь пришла работать помощником медсестры русская эмигрантка. Лиля встретила ее в коридоре и сразу узнала: это была Роза Штейн, все такая же статная, энергичная, слегка располневшая.
- Роза? Я помню вас.
- Да, и я помню вас. Как я рада, что встретила вас - хоть один знакомый человек.
- Ну, как устроилась ваша жизнь, что вы делаете?
Роза пожала плечами, грустно улыбнулась:
- Моя мечта найти Сашу не осуществилась. Как говорится, не судьба. Мама пишет, чтобы я вернулась обратно в Россию. Конечно, годы идут, но лучше жить здесь одной, чем вернуться в нищий Саранск и выйти за какого-нибудь пьяницу. Пока бьюсь. Работала прислугой у одной старушки - убирала, покупала продукты, выводила ее гулять. Это мне надоело, тогда я закончила курсы на Medical Assistant, помощника медсестры. Год работала в русском офисе, но уволилась оттуда, теперь вот устроилась здесь.
- Вам не нравилось в офисе?
- Я бы не ушла, но узнала, что наша докторша жульничает: прописывает больным сильное обезболивающее лекарство, похожее на морфий, а они в нем не нуждаются и даже не знают, что она им такое прописала. Она получает их в аптеке бесплатно, на страховку больных, а потом переправляет во Флориду, там ее агенты продают их на улицах наркоманам. Одна таблетка двадцать долларов стоит.
- Неужели доктор может делать такое? - поразилась Лиля.
- Ой, да она не только это делает, она все может. Сначала я не замечала, но она стала меня посылать в аптеку за этими лекарствами, так и говорила: "Кисанька - лапушка, получите для несчастного старика, а я потом сама ему отвезу домой". Но я-то знала, что тому старику оно не нужно. А она стала посылать меня все чаще…
Лиля настороженно спросила:
- Так она к вам и обращалась - "кисанька - лапушка"?
- Да она всем так говорит.
- Ее зовут Тася Удадовская?
- Да. Вы ее знаете?
- Знала раньше.
- Ой, только вы меня не выдавайте, что я вам это рассказывала. Обещаете? А я как заподозрила ее обман, испугалась - не хочу попасть в неприятности. Если ее накроют, то всех ее работников начнут таскать по судам. Спросят меня: ты получала перкосет на чужое имя? Что я буду отвечать? Мне нельзя попасть под суд, за это могут выслать из страны, а мне дорого досталось разрешение приехать сюда. Вот я и решила - лучше быть подальше от этой Таси.
- А другие сотрудники не знают об этом?
- Знают, конечно, но там у всех круговая порука. Вы бы видели, что творят многие русские врачи в своих офисах. Как они лечат, об этом я судить не берусь, но жульничают почти все. После каждого визита больного они приписывают на его имя лишнее посещение и получают от "Медикейда" по пятьдесят долларов, а то и больше. Тася назначает больным ненужные медицинские аппараты, и все за счет "Медикейда". Чтобы заманить пациентов и выманить у них номера их страховок, она их вызывает, присылает за ними машины, обхаживает, назначает ненужные массажи и процедуры, даже кормит бесплатно ланчами. Они, конечно, рады, а секретарша собирает номера их страховок, и потом на эти номера записывают лишние визиты. А видели бы вы, какой у нее шикарный офис, какая богатая обстановка. Все, чтобы пускать пыль в глаза больным.
Лиля слушала, и ей было обидно за Америку, за то, что она позволяет процветать такому жулью.