* * *
В конце 80–х, с потеплением отношений, эмигранты стали приезжать чаще в США, чем в Израиль. И состав их изменился: стало больше молодежи и профессионалов из крупных городов - инженеров, учителей, врачей, музыкантов, программистов. Они были лучше информированы о том, чего им ждать в Америке, некоторые знали английский. Люди выезжали семьями, привозили больше вещей, устраивали свои жизни на новом месте фундаментальнее, чем прежние волны эмигрантов.
Было среди приезжих много инвалидов и пожилых людей с проблемами здоровья. Организация НАЯНА направляла их на лечение в Лилин госпиталь. На первый прием их приводили переводчики. Так Лиля неожиданно снова встретила Розу Штейн. Она вела по коридору двух стариков инвалидов, опиравшихся на трости. Розовощекая и улыбающаяся Роза шла упругой походкой, как и раньше стройная, в изящном сером костюме, с шелковой косынкой на шее, излучала жизнерадостность и деловитость.
Лиля окликнула ее, Роза ответила:
- Аиньки?
Обе обрадовались друг другу.
- Ой, Лиля, как я рада вас видеть! Вы здесь работаете?
- Да, работаю. Я тоже рада вам, Роза. А вы теперь переводчица в НАЯНЕ?
- Временно. Меня устроила на свое место ваша подруга Лорочка Жмуркина. Она уже работает учителем, в подработке не нуждается. А переводчики сейчас очень нужны - много народу прибывает. Но еще я устроилась на курсы в Нью - Йоркском университете.
- А чему вы учитесь?
- Биологии, ставим опыты на животных. Я поняла, в этой стране надо учиться, только тогда чего-то добьешься. Но я вам скажу: я пошла туда, чтобы закрепиться и в будущем помочь моему другу Гене Тотунову в Саранске. Он ученый, биофизик. Я помогу ему приехать в Америку, - и с лукавой улыбкой добавила: - и женю на себе. Но знаете американскую поговорку? Пока встретишь прекрасного принца, тебе придется перецеловать много жаб.
И обе рассмеялись. Лиля была уверена, что ловкая и цепкая Роза сумеет сделать все, что наметила, и желала ей удачи.
* * *
Теперь почти ежедневно Лилю вызывали по биперу:
- Это вы русский доктор? Не могли бы вы прийти в наше отделение? К нам поступила русская больная, не говорит по - английски. Мы не можем получить письменное согласие на операцию. Доктор очень просил вас прийти.
Лиля приходила и всегда видела одну и ту же картину. Вот и сегодня на постели сидела старая седая женщина (или, реже, мужчина), с безумными от ужаса глазами, и горько плакала. Перед ней стояли медицинская сестра и молодой резидент, они смотрели на больную и растерянно говорили Лиле:
- Мы не понимаем, почему она плачет. Стараемся ее успокоить и не можем. Все русские больные какие-то странные, плачут все время.
Лиля подошла к больной, тронула ее за плечо и спросила:
- Почему вы плачете?
Пациентка сначала не среагировала, и вопрос пришлось повторить. Тогда она подняла на Лилю глаза:
- Ой, вы говорите по - русски?
- Да, я говорю по - русски и пришла, чтобы помочь вам.
- Ой, какое счастье - она же говорит по - русски! - начала без конца повторять старушка.
- Вам завтра будут делать операцию, надо, чтобы вы подписали эту бумагу о том, что вы согласны.
- Какую бумагу? У нас в Одессе никаких бумаг не подписывали.
- Но мы с вами не в Одессе, а в Америке. Здесь полагается подписать согласие на операцию.
- А кто мне будет делать операцию? Этот молодой будет делать?
- Нет, он будет только ассистировать вашему доктору.
- А доктор такой же молодой, как этот?
- Нет, доктор пожилой и опытный. Он видел вас на первом приеме.
- Я тогда ничего не понимала, все время плакала. А он говорит по - русски?
- Нет, он американец.
Больная испытующе посмотрела Лиле в глаза:
- Американцу я не дамся. Я хочу, чтобы операцию мне делали вы.
Неожиданный поворот. Лиля ответила:
- Это невозможно, я не ваш доктор, у вас очень опытный хирург.
- Доктор, я вас умоляю! - больная заломила руки.
- Но поймите, я не ваш доктор. Меня попросили только переводить вам.
- А как я буду с ним разговаривать? - хмурилась пациентка.
- Может, кто-нибудь из ваших родственников знает английский?
- Ой, что вы говорите! Кто может знать? Мы только недавно приехали.
- Хорошо, подпишите эту бумагу, а завтра утром я приду к вам и помогу перевести.
Больная неловко подписывалась латинскими буквами, Лиле приходилось ей помогать. Резидент сразу исчез с бумагой. Но больная не хотела отпускать Лилю:
- Ой, что я буду делать здесь одна? Они же не говорят по - русски.
- Обещаю, что приду завтра утром.
Нигде "культурный шок" от переезда в другую страну не выявлялся так отчетливо, как в госпитале, особенно когда нужна операция. К языковому барьеру и страху прибавлялся ужас беспомощности, эмигранты впадали в настоящую панику, а молодым докторам и сестрам это не всегда было понятно.
Назавтра Лиля спешила навестить ту больную в предоперационной. Ей было совсем некогда, но для врача обмануть ожидания больного - это страшный грех. Больная лежала на каталке рядом с другими и опять плакала. Завидев Лилю, она начала улыбаться - увидела друга.
Подошел ее хирург и сразу обратился к Лиле:
- Это ваша знакомая? Почему она плачет?
Пришлось объяснять. Лиля успокоила больную, и ее увезли в операционную.
Такие случаи повторялись все чаще и чаще. Скоро все сестры госпиталя уже знали, что есть русский доктор Лиля, и регулярно вызывали ее к русским пациентам. Благодаря эмигрантам у госпиталя возрастал доход: им предоставлялась страховка Medicade, она покрывала расходы на госпитальное лечение. Но вот хирургам из этих денег доставалось мало. Частные страховые компании за такие же операции платили намного больше. Поэтому хирурги неохотно соглашались оперировать русских. Операции они делали, но потом мало обращали внимания на "пациентов в нагрузку" и передавали их резидентам.
6. Беспокойные 80–е
В конце восьмидесятых годов началось и покатилось, как снежная лавина, падение Советского Союза. Много факторов привело к этому. Восемнадцать лет брежневского "застоя", афганская война, экономический спад. Произошло еще одно важное внешнее событие: в 1980 году в Польше возникло освободительное движение "Солидарность", которое заложило первую трещинку в лагере европейского коммунизма, стало первым массовым антиправительственным движением в странах Восточной Европы.
В Польше стали впервые появляться элементы "гласности", и именно там началась экономическая реформа.
Эти события повлияли на ускорение тех же процессов и в Советском Союзе. Для подъема своего престижа Горбачев в 1986 году освободил двух видных диссидентов: Анатолий Щаранский был обменян на русского шпиона и уехал в Израиль, а академик Андрей Сахаров возвратился в Москву из ссылки. Освобождение главных диссидентов стало победой свободомыслия.
* * *
И все-таки представить себе, что это приведет к падению коммунизма и развалу Советского Союза, не был способен никто. Только очень проницательные люди, такие как военный историк Павел Берг, умели предвидеть колоссальные последствия этих перемен.
Павел был ровесник века, он сильно одряхлел, уже не мог усидеть на своем любимом кавалерийском седле - ноги не держали. Но он с жадностью следил за наступлением перемен, слушал передачи иностранных радиостанций, читал воспоминания, переживал, обсуждал их с Августой и писал письма Лиле с Алешей.
Августа волновалась, что в письмах он слишком откровенен. А он недовольно ворчал:
- Я не могу и не хочу не писать того, что думаю. Это мое понимание событий. Что они со мной сделают за это - опять сошлют в лагерь, как пятьдесят лет назад? Так теперь они этого уже не могут. Не те времена, они уже не наступают, а отступают.
Вот что писал Павел: "Все-таки прорвало бетонную плотину коммунизма. Это пока первая щель. Семьдесят лет они упорно возводили эту плотину, им казалось, что она нерушима, что их мир стоит "как утес" (по выражению Хрущева). Но вот через эту щель потекла тонкая струйка свободы, и заткнуть ее своими корявыми пальцами коммунисты уже не смогут. Предвижу, что приближается время, которое я давно жаждал увидеть, - полный развал Советского Союза. Предвижу, что наши беспокойные 80–е - это только преддверие еще более трудных и истощающих 90–х. До них я не доживу, но они покажут, в какую пропасть загнали Россию коммунисты. Ах, дорогие наши дети, мы с Авочкой только и мечтаем увидеть и обнять вас напоследок. Постарайтесь приехать, может быть, скоро разрешат".
Лиля плакала, читая эти письма, а Алеша сидел мрачный, закусив губу, - ему никак не разрешали въезд в страну, из которой насильно выслали.
* * *
К эмигрантам из России стали приезжать в гости по приглашению родственники и друзья. Это было чудом - советские власти разрешили своим гражданам общаться с эмигрантами! Радости встреч не было предела. Гости жили у родных в бедных районах Брайтона или Квинса, но стандарты американской жизни все равно поражали их. Эмигранты казались гостям богатыми, хотя на самом деле все пожилые жили на поддержку государства и получали бенефиты.
Гостям они рассказывали:
- Куриц мы покупаем только парных, чтобы свеженькие были. И все вообще чтобы свеженькое.
- Да вы тут как при коммунизме живете, совсем жизни не знаете!.. - качали головами гости.
Пожилые и больные были обеспечены уходом прислуги, тоже из эмигрантов.
- Она и убирает, и покупки делает. Это что ж, нянька у вас? - спрашивали новых американцев.
- Да, что-то вроде, а в России она учительницей была.
- Да ну! И много вы ей платите?
- Мы ничего не платим, нам это полагается бесплатно. Платит Америка.
А потом хозяева расспрашивали гостей о жизни, от которой сумели сбежать:
- Ну, а как у вас там жизнь?
- Ой, не спрашивайте - какая жизнь! Все разваливается, выживать все трудней: продуктов совсем мало, товаров вообще нет, целыми днями бегаем из магазина в магазин, чтобы достать хоть что-нибудь. Зарплату по много месяцев не платят - воздухом питаемся.
Уезжая обратно, гости старались скупить как можно больше дешевых вещей, чтобы продавать их в России. Некоторые надевали на себя по несколько платьев или костюмов. За то, с каким энтузиазмом они подчищали прилавки, их прозвали "пылесосами".
* * *
С притоком новых эмигрантов в Нью - Йорке и по всей Америке стала нарастать преступность и активизировалась русская мафия. Хозяином Брайтона, его "крестным отцом", был, как помнят читатели, Марк Балабула. Он имел сеть бензоколонок и контролировал магазины, аптеки, бары. Вел он себя как спаситель еврейской общины, помогал бывшим соотечественникам обустраиваться на чужбине. Вместе с Бубой Нечинским они держали на Брайтоне сеть ресторанов.
В Америку на гастроли устремились актеры, писатели, музыканты. Балабула приглашал их выступать в его ресторанах. Там читали стихи Михаил Козаков и Иннокентий Смоктуновский, пели Вилли Токарев и Иосиф Кобзон. На концерты приходили важные и довольные жизнью мафиози, их жены являлись в богатых нарядах, украшенные драгоценностями. Сам Балабула, всегда одетый с иголочки и с наманикюренными ногтями, красовался за первым столиком у эстрады. Выступавшие не вполне понимали, что развлекают русскую мафию. А эмигранты прозвали их "Рабиновичи русской земли". Балабулу им представляли как очень авторитетного в эмигрантской среде человека, а он задаривал гастролеров видеомагнитофонами и дефицитными дубленками. И их не интересовало, кто этот человек, им нужен был заработок.
Но неожиданно Марк Балабула исчез, его арестовали за участие в подделке кредитных карточек. Жители Брайтона судачили: "Мало ему было миллионов, которые нажил на нас, - жадность фраера сгубила". Его отпустили на время без права на выезд. Не дожидаясь приговора, он сбежал в Южную Африку. Перед бегством он вызвал к себе брата Мишу. Тот, как всегда, стал жаловаться, что ему надоело работать официантом в ресторане брата.
- Хочешь разбогатеть? - хитро сказал Марк. - Добро, дарю тебе торговый флот в Одессе.
- Какой такой флот? О чем ты говоришь? В Одессе я был по снабжению, дай мне и здесь должность по снабжению, чтобы распоряжаться.
- Слушай внимательно: мне надо временно смыться. Но я не хочу терять все. Недавно я приобрел торговый флот на Черном море - десяток кораблей. Ты мой брат, будешь владельцем. Я перевел флот на твое имя, вот тебе все бумаги. А когда я вернусь, возьмешь меня обратно в пайщики, будем делить доходы пополам.
Миша опешил:
- Что я буду делать с флотом? Мне что, придется уехать обратно в Одессу?
- Нет, тебе не надо уезжать. Там обстановка сложная и опасная, ты будешь время от времени наезжать и проверять, как идут дела. У меня там есть нанятый управитель. А меня не ищи, я сам дам тебе знать, где я, когда придет время.
Так Миша неожиданно стал богачом.
А Марк осел в Южной Африке и наладил контрабанду алмазов из Сьерра - Леоне в Таиланд, обменивая их на героин, а наркотики вывозил в Европу.
Брайтонская русская мафия продолжала процветать, появилось много богатых содержателей ресторанов, магазинов, театров. "Америчка" гуляла.
7. Сказка про перевернутые мозги
Под влиянием рассказов о жизни в России Алеша написал "Сказку про перевернутые мозги":
В далекие - предалекие времена
В океане людской истории,
Где бушуют волны человеческих судеб,
Стояли два острова.
Один остров был широкая Равнина,
Другой остров был высокая Скала.
Жители равнинного острова назывались островитяне. Они свободно и твердо ходили по земле, а поскольку жили на равнине, у всех были равные возможности. Жители Скалы назывались скалитяне. Они вынуждены были Цепляться за каменные уступы в тесных сырых ущельях, и лучшие возможности были у тех, кто вцепился повыше.
На Вершине Скалы сидели правители. Там было достаточно простора, тепла и света - только для них. Другие скалитяне пытались поднимать головы и вытягивать шеи, они тоже хотели погреться. Кое-кто из них смог разглядеть в океане соседний остров Равнины, и им даже показалось, что островитяне свободно ходят по земле. Правители острова Скалы спихивали своих островитян ниже. Чтобы самим не оказаться сброшенными с Вершины, они единогласно приняли постановление: устроить революцию - перевернуть всех скалитян вверх ногами, тогда они вообще не смогут смотреть вверх, а только вниз. Перевернув своих подданных, они назвали тот день Днем Великого Переворота, величайшим событием истории. Потом они развесили по всей Скале плакаты: "Ваша перевернутость - светлое будущее всего человечества" (плакаты, конечно, были написаны вверх ногами) и стали уверять жителей, что это не они, скалитяне, висят вверх ногами, а островитяне ходят вниз головами и потому ужасно завидуют скалитянам. Приказали кричать "ура!" и праздновать День Великого Переворота.
Скалитяне со страху немедленно завопили: "Ура - а-а!" Все их мысли и силы были теперь заняты только тем, как бы удержаться и просуществовать в перевернутом состоянии. И постепенно мозги их перевернулись тоже, и они привыкли всё воспринимать в перевернутом виде.
Но даже из самого глубокого ущелья все-таки можно было иногда увидеть клочок голубого неба. И так случилось, что однажды кто-то из скалитян смотрел на далекое небо в вышине, а там
На прекрасном лазурном фоне,
Отражая лучи золотого солнца,
Тонкой нитью сверкала едва заметная паутинка.
Она висела над Океаном людской истории,
Где бушуют волны человеческих судеб,
И вела она с острова Скалы на остров Равнины.
И вот кое-кто из скалитян изловчился, уцепился за ту спасительную паутинку и добрался по ней до острова Равнины. Впервые в жизни свободно встав обеими ногами на землю, скалитяне испытали легкое головокружение. Островитяне улыбались вновь прибывшим и куда-то бежали по своим многочисленным делам. Некоторые из них останавливались возле новичков, подпирали их сбоку и весело спрашивали:
- Почему вы сбежали с острова Скалы?
Скалитяне обожали жаловаться:
- Плохо нам там было, ой как плохо! Правители заставляли нас висеть вверх ногами. Вы даже не представляете, как это ужасно!
- В самом деле? - удивлялись островитяне. - Так почему же вы не столкнули их с Вершины?
- Мы их очень боялись. Они такие сердитые - не дай бог даже глянуть снизу на их Вершину, сразу сошлют в такое глубокое ущелье, оттуда никогда не выкарабкаться.
- Зачем же вы себе выбирали таких суровых правителей?
- Мы их не выбирали, они сами себя назначали.
- Но ведь вы же кричали им "Ура - а-а!". Мы сами это слышали.
- Да, кричали. Но мы кричали "Ура - а-а!" со страху.
- В самом деле? Разве можно кричать "Ура - а-а!" со страху?
- Э - э, да вы совсем жизни не знаете! - объясняли скалитяне. - Когда всю жизнь висишь вверх ногами, то вообще все делаешь со страху.
Островитяне и вправду не знали этого. Поэтому они только вежливо улыбались, еще раз говорили свое "В самом деле?" - и спешили по своим делам. Те же из них, кто был полюбопытней, спрашивали:
- Ну, а было в вашей перевернутой жизни что-нибудь хорошее?
- Самое хорошее было - наши задушевные беседы, - скалитяне закатывали в восторге глаза. - Бывало, собирались у кого-нибудь на кухоньке, на таком крохотном уступе, где даже повернуться нельзя, так что висели, крепко вцепившись друг в друга. Пили водку и все говорили, говорили - до самого утра.
- О чем же вы так много говорили?
- Главным образом ругали правителей на Вершине. Только мы ругали шепотом, чтобы они не смогли услышать.
- Как же они могли услышать, если вы шепотом?
- Да вы совсем жизни не знаете! На Скале в каждой компании есть свой стукач.
- А что это такое?
- А вот что: бывало кто-нибудь расскажет анекдот смешной про правителей, ну, все захихикают, конечно, а стукач тут же незаметно стучит условным стуком по Скале, правителям доносит. К утру уже нет ни того рассказчика, ни тех, кто хихикал, - всех в ущелье сбросили.
- В самом деле? - изумлялись островитяне.