* * *
Тот вечер Лиля провела в компании друзей: встречались опять у Риммы, как двенадцать лет назад. Народа собралось меньше, некоторые уже эмигрировали в Израиль или Америку. После объятий и восклицаний Лиля раздала всем подарки. Друзья особенно радовались джинсам и тут же начинали жаловаться на жизнь:
- Ты молодец - вовремя уехала. У нас жизнь становится все хуже. В магазинах ничего нет, хоть шаром покати, мясо и колбаса там всякая совсем исчезли. Едим "ножки Буша" - курятину, которую присылают из Америки. А недавно в Москве открыли первый Макдоналдс. Но туда длинные очереди, и для нас слишком дорого. Зато все всё ругают, у нас гласность - новая политика…
Гриша Гольд, мастер устраиваться в любой ситуации, не жаловался. Он с удовольствием вставил:
- А я был в Макдоналдсе - шикарно! Там такие вкусные громадные сэндвичи и кока - кола.
- По - моему, Макдоналдс в Москве - это символ конца советской империи, - вставил Моня. - Он лучше всего демонстрирует разницу в уровнях жизни России и Америки.
С помощью ловкого Мони Римма смогла устроить хороший прием, хоть и не такой роскошный, как раньше. Все подходили к столу и восклицали:
- Ой, смотри - колбаса! Даже двух сортов! Ой - шпроты в банках!..
Тариэль принес грузинское вино, с усмешкой сказал:
- Генацвале, могу сообщить: я уже не министр в Абхазии, а простой врач.
- Почему, что случилось?
- Мой бывший друг и одноклассник абхазец Ардзинба стал большим боссом и убрал меня с поста, потому что я не абхазец, а грузин. А абхазцы терпеть нас не могут.
- Вот тебе и дружба народов. А ты в неё верил. Помнишь? - поддела его Римма.
Многие спрашивали Лилю:
- Скажи, тяжело тебе там пришлось? Как ты все выдержала? Как не сломалась?
Не рассказывать же им обо всех трудностях и мучениях - кто не готовился к тем экзаменам, не зубрил тысячи вопросов - ответов, тот все рано не поймет. Она только сказала:
- Да, тяжело приходилось. Но есть американская поговорка: если дерево не гнется, оно ломается. Я столько гнулась, что выдержала и не сломалась.
Гриша Гольд спросил:
- Ну как, ты уже купила дом? Говорят, многие наши купили, живут припеваючи.
- Нет, не купила и не собираюсь. Мне нравится жить на Манхэттене, в квартире.
- Ну, это напрасно. Большой дом и большая машина - это же мечта всех американцев. Я бы на твоем месте купил. А кстати, скажи, так ли: я слышал, что одесская мафия на Брайтоне продает "липы", ну, поддельные документы.
Лиля удивилась его вопросу и осведомленности и ограничилась коротким ответом:
- Я с мафией дел не имею.
Отдельный разговор состоялся у Лили с Аней Альтман. Аня, известная диссидентка, скучала по прежней своей активной жизни - с новой политикой гласности движение диссидентов стало ослабевать.
- Как твой роман с Андреем Амальриком? - спросила Лиля.
- Андрей погиб, - ответила Аня грустно. - Мы расстались, когда власти выставили его из страны. Он звал меня с собой, я разрывалась, мне трудно было решиться покинуть маму, Россию, а потом очень я прикипела душой к диссидентскому движению. Андрей написал в изгнании интересную книгу "Записки диссидента", советую тебе почитать. В ноябре 80–го он погиб в автомобильной катастрофе в Испании. Может быть, это дело рук КГБ, так и не знаю точно. Похоронили его в Париже. Я рвалась на похороны, но меня не пустили.
- И с тех пор у тебя нет никого другого?
- Нет, да я и не хочу. Мама вот недавно умерла, а я выучила иврит и собираюсь теперь в Израиль.
- Желаю тебе удачи, Анечка. Кто бы мог подумать, что так сложится жизнь!..
Моня принимал гостей на правах хозяина, все давно знали, что он живет у Риммы. Он старался всех развеселить.
- Насчет гласности скажу: этот шквал критики власти не беда, это словесный понос; а беда в том, что в мыслях запор. А Макдоналдс в Москве - это символ конца советской империи. Он демонстрирует разницу в уровнях жизни России и Америки. Могу объяснить, в чем причина: мы живем плохо из-за евреев. Да, да, слишком много их уезжает.
Расстроил Лилю вид Рупика, он заметно осунулся, взгляд у него был тусклый и грустный:
- Ой, Лилька, ведь мы уже двенадцать лет в отказе. За что они меня так мучают? Недавно моя уже выросшая дочь спрашивала меня, когда нам в следующий раз откажут. Если бы ты знала, как я ненавижу здесь все, все эти хамские рожи… Как мне стыдно и омерзительно жить тут! Но теперь уже поздно ехать в Америку, я не успею пройти тот путь, который проделала ты. Если нас когда-нибудь отпустят, мы уедем в Израиль и будем там доживать наши сломанные жизни. В одном я только нахожу утешение - в моей глубокой вере в Бога.
Его жена Соня, преисполненная негодования, добавила:
- Что же это? Мы на них ишачили, а они нас мучают. Нам бы совсем плохо было, если бы нас не поддерживали активисты - иностранцы. Они нас "окучивают".
- Это еще что значит?
- Привозят нам продуктовые посылки и уверяют, что скоро помогут уехать.
В конце вечера Лиля раздала всем экземпляры Алешиной "Сказки про перевернутые мозги". Моня прочитал ее вслух, все очень смеялись, а потом тяжело вздыхали:
- Это правда, за семьдесят лет советской власти мозги у нас, от положения вверх ногами, совсем перевернулись.
* * *
Утром Лиля с Сашей опять поехали в Шереметьево. В пакгаузе кладовщик бегло глянул на важную справку:
- А где печать министерства?
- Какая печать? Это ведь бланк замминистра и его подпись. Вот, читайте.
- Чего мне читать? Без печати справка недействительна. Привозите с печатью.
Лиля уже потратила столько усилий и нервов, что не выдержала и позволила прорваться раздражению:
- Неужели опять терять целый день?! Поймите, ведь этот груз - хирургическое оборудование и лекарства. Если бы вы нас не задерживали, мы могли бы уже сделать много операций пострадавшим от землетрясения; может, спасли бы жизни. А вместо этого мы вынуждены сидеть в Москве.
Он опешил:
- Что это вы так разнервничались? Я действую по закону. Вы сами хирург, что ли?
- Да, я американский хирург, а раньше была хирургом в Боткинской больнице.
- В Боткинской? Кого вы там знаете? Трактенберг, Марьяну Григорьевну, знаете?
- Конечно, знаю, мы с ней работали вместе.
- Надо было раньше сказать. Она мне операцию делала и про вас рассказывала, что вы уехали в Америку. Раз так, выдам вам ваш груз.
В Боткинской Лиля с Сашей и шоферами сгрузили коробки на склад. На это ушло много времени и сил, но к концу дня, уже в гостинице, она сказала Френкелю:
- Наш груз на складе больницы. Я договорилась, завтра утром они нас ждут и покажут больных из Армении. Туда я послала телеграмму.
- Лиля, спасибо. Я увидел, как вас тут ценят. Не знаю, что бы мы без вас делали.
Боткинская больница была самой большой в Москве и одной из старейших, построена в 1910 году по образцам того времени: на большой лесистой территории располагались двадцать двухэтажных кирпичных корпусов и церковь. Потом к ним прибавили одноэтажные деревянные бараки и два четырехэтажных корпуса. По сравнению со стандартами современных американских больниц это был полный атавизм. И большие палаты, рассчитанные на большое количество больных, и само оборудование тоже были отсталыми.
Лиля с американцами шла по территории, впервые смотрела на всю картину глазами американки и огорчалась.
Больных на обходе показывала Марьяна, а Саша переводил. Френкелю понравился Саша, он похвалил его английский, пригласил приехать в госпиталь на стажировку.
- Ой, спасибо. Я бы очень хотел, - расцвел Саша от похвалы и предложения, а потом тихо спросил Лилю: Думаете, он это серьезно? Я очень хочу в Америку. Неужели это возможно?
У большинства больных из Армении были повреждения позвоночника. Кахановиц, хирург, специализирующийся на позвоночнике, смотрел рентгеновские снимки и поражался их плохому качеству:
- А других снимков нет? Эта пленка слишком маленькая…
Марьяна с Сашей смущенно отвечали:
- У нас рентгеновская аппаратура старая, и пленок не хватает, мы их экономим.
Кахановиц шел от кровати к кровати и комментировал:
- Этому надо делать операцию… этому надо срочно делать операцию…
В это время Лиле в больницу дозвонился Павел:
- Пришла телеграмма из Еревана, читаю: "Благодарю за предложение. Помощь нужна, но министерство в Москве запретило нам принимать много иностранцев. Пришлите привезенное оборудование и лекарства. Профессор Микаэлян".
Лиля отвела Френкеля в сторонку, рассказала. Новость его расстроила:
- Всем распоряжается Москва! Не хотят пускать нас в Армению, значит, нам здесь делать нечего. Я с резидентами улечу завтра, а вы с Кахановицем оставайтесь делать операции. Отдайте им часть нашего груза, остальное пошлите в Армению.
* * *
На следующий день с утра были назначены две операции. Лиля с Марьяной и Сашей распаковали часть коробок и отобрали то, что будет нужно. Врачи то и дело восклицали:
- Какие прекрасные инструменты! Мы же никогда ничего подобного не видели!
Оперировать собирался Нил Кахановиц, Лиля и Саша должны были ему ассистировать. В предоперационной на веревке сохли, как белье, хирургические перчатки и рентгеновские снимки. Кахановиц, как вошел, буквально остолбенел:
- Лиля, что это?
- У них нет одноразовых стерильных перчаток и машин для рентгеновской пленки.
Операционная сестра смутилась:
- После операции мы перчатки проверяем на дырки, если находим дыру - заклеиваем, потом сушим и стерилизуем для следующей операции. А снимки эти для вас сделали, вот они и сушатся.
- Но это же средневековье!
- Так здесь работают, - пожала плечами Лиля.
- Так в России оборудованы все операционные?
- Некоторые еще хуже…
- Как же они вообще здесь оперируют? - проворчал хирург и втихомолку ругался в течение всей операции.
После операций в детском отделении Лиля с женой Кахановица раздавали больным детям подарки. Врачи, сестры и санитарки стояли в стороне и аплодировали после вручения каждого подарка. Получилось что-то вроде веселого праздника. Дети были смущены обилием и яркостью заграничных вещей, с удовольствием хвастались подарками друг перед другом. Потом две пожилые санитарки подошли к Лиле:
- Зря эти ваши американцы так стараются. Вы уедете, а половину вещей наши сотрудники разворуют, возьмут себе или отнесут на продажу на рынок.
Лиля слушала с горечью: да, взаимная подозрительность, культивируемая советской властью много лет, оставалась прежней. И традиционные воровство и обман тоже не уменьшились под влиянием перестройки. Она не стала переводить Кахановицам то, что сказали санитарки, - ей было стыдно.
* * *
Отчаянно грустно было Лиле расставаться с отцом и Августой. Павел говорил:
- Доченька, увидим ли мы тебя когда-нибудь опять?.. У нас уже нет будущего, атрофия… Единственное, что нам осталось, - еще раз повидать вас напоследок…
А Августа прибавила:
- Вот думаю я о прожитой жизни: юность промелькнула, молодость пролетела, зрелость задержалась, но тоже исчезла, а вот старость тянется ужасно долго…
Лиля едва сдерживала рыдания и обещала непременно приехать вместе с Алешей и Лешкой.
* * *
Миновав в аэропорту пограничников, Лиля почувствовала облегчение: уф, наконец все позади! Она устала и во многом разочаровалась в Москве. В ожидании посадки зашла в ресторан: в помещении было много людей, полная пожилая официантка металась между столами. У входа стоят две растерянные американки средних лет. Лиля спросила их:
- Чем я могу вам помочь?
- О, наконец-то здесь кто-то говорит по - английски. Мы никак не можем получить стол, зовем официантку, а она не обращает на нас никакого внимания.
- Я постараюсь помочь.
Лиля приблизилась к официантке и, не говоря ни слова, протянула ей последний калькулятор. Как та обрадовалась!
- Ой, вот спасибо, вот спасибо вам! У меня дочка школу заканчивает и давно просит эту штуку. А где мне такую взять? Ой, как она будет рада! - и продолжила, понизив голос: - А что вам нужно?
- Пожалуйста, дайте нам с теми двумя американками стол и соорудите ланч.
- Господи, да это я мигом, в один момент! Только ланчей мы не подаем. Я лучше вам обед подам, самое вкусное.
Она накрыла стол свежей скатертью и начала приносить блюда. Лиля разговорилась с американками. Они поблагодарили ее за помощь и, разумеется, поинтересовались:
- Что вы такое магическое сказали официантке, что она сразу все для вас сделала?
- Ничего магического. Просто я знаю русский подход к делу.
11. Успех
Алеша встречал Лилю в аэропорту. Едва подбежав к нему, она стала рассказывать:
- Алешка, ты даже не представляешь, какая там ужасная жизнь! Авочка постарела, но не сильно, все такая же хлопотливая и хлебосольная, полна любви и доброжелательности. Поразительно умная все-таки женщина! А отец подряхлел, плохо видит, плохо ходит. Но голова тоже пока светлая. Расставаться с ними было, конечно, ужасно тяжело, они так плакали. Я обещала, что мы все трое скоро приедем.
А ночью она шептала ему на ухо:
- Ты скучал обо мне?
- Я не просто скучал, я истосковался, - шептал Алеша в ответ, прижимая ее к себе.
Ее рассказы о Москве и друзьях продолжались несколько вечеров.
- Я не могу не расстраиваться из-за того, какая бедность и какая тягостная атмосфера в Москве. Город не изменился, ничего нового не построили, старые дома обветшали - инертность, вечная наша инертность во всем. Все говорят, что невозможно ничего купить, и все хотят уехать. Я заходила в гастрономы, на прилавках действительно ничего, кроме "ножек Буша", нет.
- Что еще за "ножки Буша"? - удивился Алеша.
- Гуманитарная помощь из США. Горькая шутка, правда?
* * *
Для Лили этот год оказался годом перемен. Вскоре после возвращения из Москвы она сдавала свой последний экзамен FLEX - 600 вопросов. Лиля пришла в переполненный зал Конгресс - центра имени Джейкоба Джавитса. Там собрались триста врачей со всего мира, уже прошедшие американскую резидентуру. В полной тишине все сосредоточились на своих вопросах. На раздумья - 15 секунд, то есть думать некогда - или знаешь, или нет: отвечай и иди дальше. Глаза прикованы к листу бумаги.
Лиля была ветераном в сдаче, всё повторялось сначала. Когда Лиля вышла с экзамена, ее мозг все продолжал вспоминать вопросы, на которых она споткнулась, анализировал ответы. Дома Алеша сочувственно заглядывал ей в глаза и уговаривал поесть. Она вяло ела и рассказывала о своих ошибках. Он осторожно спросил:
- Но как ты сама чувствуешь - сдала или нет?
Этот вопрос был для нее тяжелей всех сегодняшних на экзамене. Она не знала ответа и жалобно смотрела на Алешу.
- Мне кажется… может бьггь… сдала… но… я не уверена.
А результат придет по почте только через полтора - два месяца.
* * *
Назавтра, придя на работу, Лиля попала прямо в операционную. Возобновились трудовые будни хирурга - обходы, приемы, перевязки, операции. Работы стало больше, потому что деятельный Кахановиц организовал приезд из Армении десятка искалеченных детей с матерями, они говорили по - русски, не понимали ничего из того, что происходило вокруг них, плакали, и Лиле приходилось постоянно их опекать. К тому же в госпиталь поступало все больше русских эмигрантов. В тот год приехали пятнадцать тысяч человек, и НАЯНА направляла больных к ним. Лиля с резидентами принимала их в поликлинике. Многие нуждались в операциях, другие были в запущенном после неудачных операций состоянии.
Резиденты не переставали спрашивать:
- Ну что это за медицина в России? Как могут хирурги так неграмотно оперировать? Ведь после таких операций пациенты могут их засудить.
- Медицина, конечно, отсталая, имеется большой недостаток в аппаратуре и инструментах. Но в России нет закона, по которому можно судить докторов за ошибки.
- Нет такого закона? Ну, это их счастье.
Без лицензии Лиля не имела права делать операции сама. Скорее бы пришел ответ после экзамена, если сдала - можно начинать частную практику.
И вот наконец однажды вечером, едва она отперла дверь своей квартиры, к ней кинулся радостный Алеша:
- Сдала, сдала!
Лиля как-то растерялась и даже не сразу поверила:
- Покажи письмо.
Она сдала экзамен на 79 баллов и имеет право на получение лицензии для частной практики. Итак, наконец она стала полноправным американским доктором. Ей просто не верилось, что испытания позади. Неужели?.. Все хорошо, что хорошо кончается…