- Носит вас тут, - сказала она, не скрывая недовольства, - занимались бы лучше выявлением нарушителей одиннадцатой заповеди и не пугали мирных граждан!
- Но-но, я без тебя знаю, чем мне нужно заниматься, советует, понимаешь, учит, а может, вы и есть нарушители одиннадцатой, как мне вас выявить, если время от времени не пугать? Ишь, цаца какая, не напугай ее. А я, может, тоже хотел хорошую книгу послушать. Ну, как там?
И Нинель, беззвучно шевеля губами, очевидно, таким образом она выпускала на волю наиболее крепкие слова в адрес младшего председателя, снова склонилась над книгой.
- Ага, вот, - сказала она, отыскав место, на котором остановилась, но далеко не сразу ее голос обрел прежний бархатисто-назидательный тембр, каким полагается читать вслух длинные поучительные повествования.
Потом, когда Нинель устала, книгу взял Мардарий. Он читал громко, прямо-таки выкрикивая слова, яростно отделяя их друг от друга, слушать его было не так приятно, зато сам Мардарий испытывал от чтения явное наслаждение.
Но со временем устал и он. И тогда черед дошел до Бориса Арнольдовича. И Мардарий, и Нинель глядели испытующе. Да и сам он не был твердо уверен в себе. Однако все сомнения оказались напрасными. Один и тот же язык изображался на бумаге одними и теми же символами.
Борис Арнольдович начал читать, слегка спотыкаясь и заикаясь, но скоро разошелся, стал делать это с выражением, причем разными голосами. Женские реплики - тонким голосом, мужские, соответственно, - толстым. Заслушаться можно. И Нинель с Мардарием заслушались. Так что, когда закончилась глава, слушатели не двинулись с места. Несколько мгновений продолжали находиться под впечатлением книжных приключений. Потом уже вернулись к действительности.
- Ну, ты молодец, Арнольдыч! Верно я говорю, а? - Мардарий даже глядел на Бориса Арнольдовича как-то иначе, может быть, несколько восторженно или, по крайней мере, с возросшим уважением. - В тебе же артист пропадает! Беру свои вчерашние слова обратно. Не надо тебе выходить в председатели, пускай другие блюдут порядок и будут за это всеми тайно презираемы, правильно я говорю, Нинель, а? Ты, Арнольдыч, пробивайся на сцену и пленяй нас оттуда своим искусством! Значит, инженером был… Надо же, что жизнь с человеком делает!
"Вот Мардарий, - думал в это время Борис Арнольдович, ощущая размягченность души, - какой нюх на людей! Ведь действительно, не об инженерстве ж я мечтал с пеленок, получилось так…" Тут впервые за дни пребывания на Острове его стремление вернуться домой несколько угасло.
- Ой, ну ладно, побегу я, мне ж кое-что поделать надо, забыла совсем, вы, надеюсь, обойдетесь без меня! - вдруг как-то сразу заспешила, заторопилась Нинель, сунула книгу в карман и тотчас исчезла. Только ее и видели.
Борис Арнольдович даже спросить ничего не успел, растерялся как-то.
- Ну, - хлопнул его по плечу младший председатель, - очнись! Или я для тебя совсем уже не интересен? И ты не хочешь ничего мне рассказать?
- Как это не хочу? Хочу! - сразу оживился Борис Арнольдович. - Похвастаться хочу! Сегодня гнездо начал строить, может, скоро закончу, в него переберусь. И вот еще…
Он отыскал глазами нужную лиану, решительно подавил вернувшуюся было неуверенность и прыгнул. Тут-то и проявилась реакция младшего председателя на чрезвычайные обстоятельства, его высокий профессионализм. Мардарий полетел следом, причем задом наперед, потому что сидел лицом к лицу с подопечным.
Мардарий в воздухе сгруппировался, развернулся на сто восемьдесят градусов и, в конце концов, оказался висящим на той же лиане, только ниже. Соответственно, на дереве он тоже оказался рядом, вытянув для подстраховки руку.
- Ну, ты, конечно, молодец, Арнольдыч, успехи делаешь бешеные, однако в другой раз таких резких движений без предупреждения не делай. А то я прямо обмер весь! - сказал младший председатель, отирая пот со лба.
Между тем до захода солнца было еще далеко, еще огромные тропические бабочки, перелетая с цветка на цветок, и не думали искать ночлега.
- Ну так что? - Борис Арнольдович вопросительно посмотрел на младшего председателя. - Почему сидим без дела и молчим?
- А действительно, почему? - довольно натурально удивился Мардарий. - Я, например, жду, когда ты мне еще какие-нибудь достижения продемонстрируешь, а ты чего ждешь?
- А я - когда ты подашь очередную команду! - парировал Борис Арнольдович.
- Ну ладно! - сказал тогда решительно Мардарий. - Кто тебе поможет, если не я. Заодно потренируешься. Прыгай теперь вон туда!
- Вообще-то мне Нинель не велела… - начал неуверенно Борис Арнольдович.
- Ладно, я говорю прыгай, стало быть, я и отвечаю за все. О тебе же забочусь. Мне ведь доложили, что ты утром во всеуслышание мечтал умыться!
- Так мы туда? - обрадовался Борис Арнольдович.
- Тихо! - оборвал его младший председатель. - Не принято об этом, не понял, что ли, еще!
Борис Арнольдович испуганно прикрыл рот ладонью. А потом сразу прыгнул. И еще, и еще.
Они двигались зигзагами, не напрямки, потому что Борис Арнольдович пока еще не очень владел новым способом покорения расстояний и слишком широкие пропасти приходилось огибать стороной. Горький пот заливал ему глаза, руки и ноги мерзко дрожали, когда внезапно среди сплошных зарослей оказался широкий прогал, а в прогале блеснуло что-то голубовато-зеленое. Вода! Борис Арнольдович остановился в нерешительности, хотя, конечно, вода притягивала сильнее магнита.
- Давай осмотримся, нет ли поблизости тигров, - вполголоса сказал Мардарий, - не хватало еще погибнуть в такой некрасивый момент, они, конечно, здесь редко охотятся, но мало ли… Еще змей берегись… И недолго! Одна нога здесь - другая там! Ну - пошел!
Борис Арнольдович не заставил себя долго уговаривать, скользнул вниз, до крови царапая живот и ноги о шершавую кору.
Какое это было блаженство - стать на плоскую твердую землю! Боже, какое блаженство! Остаться бы здесь, построить хижину и жить, жить! В конце концов он ничего этим обезьянам не должен… Да лучше погибнуть в пасти тигра сразу или в море утонуть тоже сразу, чем всю жизнь просидеть на дереве!..
- Не теряй времени! - донеслось сверху. - Поспеши, Арнольдыч, как друга прошу!
Борис Арнольдович бросился к воде. Вода оказалась холодной, колючей и прозрачной. "Эх, мыла бы!" - шевельнулось в голове несбыточное. Однако мысль о несбыточном принесла свои плоды. Речка имела небольшую округлую заводь, поросшую редкой и острой земноводной травой, дно заводи было илистым.
Борис Арнольдович мазался донной грязью с ног до головы, Мардарий с ужасом наблюдал за его действиями, забыв о том, что должен держать под контролем обстановку. После грязь была смыта, и наступило еще большее блаженство. Второе блаженство за несколько минут! Господи, есть ли повод обижаться на Тебя!
Через минуту Борис Арнольдович снова сидел на дереве.
- Позволь совет дружеский дать, - сказал ему Мардарий будничным голосом, будто и не волновался за друга только что, - скинь эту свою набедренную повязку, легче будет. По себе знаю. Сам должен носить, правда, на ноге. Под ней и чешется, и потеет, и блохи заводятся. То ли дело - без ничего! Но я же председатель, хоть младший. Должен отличаться. А тебе - на фига лишние мучения? Скинь, сразу желание каждый день мыться исчезнет, вот увидишь!
- Понимаешь, друг, моя повязка вовсе не для того, чтобы отличаться, а, как бы тебе объяснить…
- Чтобы срам, что ли, прикрыть?
- Во-во! А ты откуда знаешь?
- Да из книг, откуда еще, только ты вникни, здесь другая ситуация. Ты для нас - существо иного порядка, твой срам для нас - не срам, наш для тебя - тоже. Выкинь и все! Чего мучиться!
- Логично, ничего не скажешь, но я прямо не знаю, может, потом как-нибудь.
- Нет, Арнольдыч, именно сейчас, здесь! В Город придем - никто ничего не заметит. Клянусь тебе!
Борис Арнольдович неуверенно снял плавки. Прислушался к ощущениям. Приятно обдувало… Но как появиться на людях без ничего? Он в спальне, перед родной женой и то никогда не решался…
- Да выбрось ты это! - торопил Мардарий.
Однако выбросить плавки Борис Арнольдович отказался наотрез. Он думал о будущем, когда одежда ему вновь пригодится.
Потом они возвращались в Город, опять много петляли, но Борис Арнольдович не следил за дорогой, он даже о прыжках с дерева на дерево почти не думал, словно уже освоил это дело в совершенстве, он думал лишь о своей наготе и ужасался. То больше, то меньше.
- Не боись и не трясись! - так на прощанье ободрил его Мардарий, похлопав по заду. - Мужик ты или не мужик?! Да и стесняться тебе совершенно нечего. Пусть другие стесняются.
Мардарий ускакал по своим председательским делам, и почти без промедления откуда-то появлялась Нинель с полным карманом еды, дети появились Нинелины. Даже не дали Борису Арнольдовичу минуту побыть одному, поразмыслить.
- Вот! - еще издали закричала Нинель. - Паек получила на всех! Обед и ужин! Все сюда, есть будем!
Она и глазом не моргнула, увидев Бориса Арнольдовича без маскирующей набедренной повязки, хотя все равно бы его никто не убедил, будто четверорукая женщина ничего не заметила. Другое дело, что она и впрямь не придала этому значения.
А что касается Калерии и Лизаветы, то они жевали и хихикали, хихикали и жевали, как и прежде находя смешное во всех без исключения окружающих предметах и явлениях.
В общем, к концу трапезы Борис Арнольдович уже настолько осмелел, что даже спросил Лизу о чем-то незначащем. И она ответила: "Не-а". Хотя, конечно, все это время он сидел на ветке зажавшись, и ничего такого видно не было…
Зато на следующий день Борис Арнольдович как ни в чем не бывало сигал с дерева на дерево, и мучительное желание немедленно одеться больше не наваливалось на него. Вот какое открытие сделал Борис Арнольдович: человек чувствует себя независимым, если он полностью одет или не одет совсем.
Когда Лизавета с Калерией, покушав и посекретничав с матерью, исчезли куда-то, должно быть, к подружкам отправились, Борис Арнольдович с Нинелью остались одни.
- Это у вас единственная книжка? - полюбопытствовал Борис Арнольдович.
- Ну что вы! - рассмеялась Нинель. - Скажете тоже, одна! Хотя если вы имеете в виду личную собственность, то ни у кого в Городе нет ни одной личной книги. Только - общественный фонд. Это такой ящик на дереве. Я вам его покажу при случае. Там мы книги и берем. А прочитав, кладем обратно… Так вот, в общественном фонде книг много. Больше ста штук.
- Разве это много? - удивился Борис Арнольдович. - В нашем мире миллионы книг.
Нинель снисходительно рассмеялась.
- Я вас поняла, таких книг, о которых вы говорите, и у нас могли быть миллионы. Но в нашем общественном фонде собрано лишь настоящее. Понимаете, НАСТОЯЩЕЕ! Миллионы… Ха-ха! Ну, насмешили…
- Стало быть, и эта книга, которую мы читаем, тоже относится к числу ста самых настоящих?
- Стало быть!..
А вечером весь Город был на турнире поэтов. Борис Арнольдович там был тоже, хотя, надо сказать, и не являлся ценителем поэзии. Тем более знатоком. В своем родном мире он не ощущал от этого никакого смущения, поскольку примыкал к большинству, но здесь, как довелось ему незамедлительно убедиться, поэзией увлекались все поголовно. Во всяком случае, на унизанных бесчисленным множеством обезьяньих тел деревьях Борис Арнольдович не увидел равнодушных лиц.
Сам же он не запомнил ни строчки. Раз не было у него пристрастия, то не было и памяти на стихи. Время от времени возникало такое ощущение, что некоторые вещи уже слышал раньше, по телевидению или по радио, но это чувство могло быть и ложным. В стихах говорилось как про вполне известное, так и про малоизвестное. Известное - это Муза, Пегас, любовь, жизнь, смерть, Луна. Малоизвестное - Остров, Полуостров, Материк, председатели, одиннадцатая заповедь, ненависть к ее нарушителям.
Стихи ему, постороннему, абсолютно ничего не прояснили, лишь посеяли в душе дополнительную озабоченность. Зато остальные слушатели воспринимали поэтические строки очень эмоционально, хлопали в ладоши изо всех сил, понимающе перемигивались, кивали, а жюри, сидящее особняком и состоящее в основном из разного ранга председателей, во главе которого находился известный уже Борису Арнольдовичу Порфирий Абдрахманович, наоборот, дружно хмурилось в тех местах, где публика оживлялась. Ну что же, на то оно и жюри, чтобы отличаться от обычной публики.
- Какой молодец, какой талантище! - восторженно шептала Нинель или, наоборот, не восторженно: - Фу, какой примитив, какая бездарь!
Именно на основании этого шепота Борис Арнольдович и старался реагировать, даже если возникающие в нем изредка собственные ощущения были иными.
Что же касается облика поэтов, то выглядели они абсолютно так же, как и поэты родного Борису Арнольдовичу мира. Тоже нездешние, растрепанные, с горящими глазами. Тоже явно страдающие от недоедания, недосыпания и вообще нездорового образа жизни.
Конечно, они были без одежды, покрытые мехом, но это Борис Арнольдович уже перестал замечать…
Потом, сидя на ветке перед своим временным жилищем, Борис Арнольдович сказал Нинели:
- Знаете, мне очень стыдно, но у меня такая плохая память. Мне хотя бы имена ваших поэтов запомнить, тех, что сегодня участвовали, назовите мне их по порядку, пожалуйста.
- Ну, - Нинель подняла к темному небу глаза, - стало быть, первым выступал поэт по имени Фукусан, вторым был тот, помните, с седой прядью, Преодолев, дальше два брата-соавтора Подиты, потом, значит, бездарная апологетка Фанатея, эта далеко пойдет, в следующий раз ее наверняка победительницей турнира сделают, ну и нынешний победитель Полинезий Ползучий, это у него такой псевдоним - Ползучий, а поэт - хороший. Теперь перед ним все дороги открыты, бумагу выдадут, паек… Я рада за него, а вы?
- Я ничего другого не ожидал, потому что уважаемое жюри, возглавляемое многоуважаемым Порфирием Абдрахмановичем, разве могло ошибиться?
Нинель с каким-то новым интересом посмотрела на своего подшефного и не сказала ничего.
Так закончился еще один день пребывания Бориса Арнольдовича в параллельном мире.
6
А утром уже пробудился сам, едва первые лучи солнца заглянули в дыру кокона. Пробудился сам и скорее выскочил наружу, надеясь в одиночестве совершить все необходимые дела.
Он спустился на самый нижний ряд веток, где еще ни разу не был, а там открылось перед глазами какое-то непроглядное болото, почти сплошь заваленное упавшими стволами и мертвой листвой. Гиблое место. Бррр… Сразу представились звери-людоеды, мягко перескакивающие с коряги на корягу, да ядовитые гады, с коряги на корягу переползающие. Правда, только представились. А все равно - бррр…
Пока Борис Арнольдович этак содрогался да озирался, благоприятный момент был упущен. Уже стало много народу кругом. Пришлось плюнуть на условность, и это оказалось делом легким. Условностью меньше, условностью больше - чего уж теперь…
Новое утро ничем не отличалось от предыдущего. Опять все азартно искались, щелкая зубами, даже у Бориса Арнольдовича в душе шевельнулось какое-то смутное желание, то ли ему искать захотелось, то ли быть обыскиваемым, Бог знает, как тут лучше выразиться. Борис Арнольдович только посмеялся над собой.
Потом был неизменный завтрак. Все те же "огурцы". Уже Борис Арнольдович больше не удивлялся, что местная пища не приедается, а принимал этот факт как обыкновенный.
Потом, когда Город опустел, продолжилось строительство гнезда.
- Руки-то, ноги-то как после вчерашнего? - предварительно осведомилась Нинель. - Если очень болят, можем отдохнуть день…
- Сам удивляюсь - ничуть не болят! - воскликнул Борис Арнольдович жизнерадостно.
- Ну смотрите…
Теперь Нинель заготавливала стройматериал на соседнем дереве, его уже нельзя было просто сбрасывать вниз, приходилось совершать за ним недальние, однако же нелегкие рейсы, потому что одна рука была постоянно занята ношей.
Борис Арнольдович сообразил, что работу можно облегчить, если приспособить для этого дела молодую лиану в качестве грузового каната, а гладкий сухой сук в качестве блока. Он, по примеру Нинели, пустил в ход зубы. Нинель смотрела сверху несколько мгновений недоумевающе-благожелательно, но, когда поняла затею, вдруг страшно всполошилась и разгневалась. В таком состоянии Борис Арнольдович видел свою наставницу лишь один раз, когда в самом начале кто-то попытался задавать ему вопросы, которые задавать не следовало.
- Вы что! Вы что делаете! Нельзя! Ни в коем случае нельзя! - закричала она.
Борис Арнольдович ничего не понял, он рассчитывал получить какие-то простые объяснения неправильности своих действий, но Нинель отказалась что-либо объяснять.
- Опять вы за свое! - только крикнула она в сердцах.
Пришлось так и таскать материал для гнезда под мышкой.
"Возможно, это как-то связано с пресловутой одиннадцатой?" - терялся в догадках Борис Арнольдович, не представляя даже, как близко находится искомая истина…
- Так, эту веточку, пожалуйста, положите сюда, а эту - на нее, а тот прутик просуньте между ними… Во-от, - успокоившись, руководила Нинель процессом строительства, и Борис Арнольдович выполнял команды с увлечением, иногда опережая мысль наставницы, то есть проявляя собственную инициативу и демонстрируя сметливость.
А тут опять неслышно подкрался Мардарий.
- Привет честной компании! - гаркнул он. - Все бросайте, есть дело поважнее!
- Ах, Мардарий, ну куда вы вечно торопитесь, где бы вы ни появились, сразу начинается нездоровая суматоха, не видите, что ли, у нас совсем немного осталось! Еще полчасика - и гнездо готово!..
- Цыц! Молчать! - оборвал женщину Мардарий. - Ишь, разговорилась опять! Я б тебе показал, если бы ты не была женщиной. Пользуется, понимаешь… Раз говорю "бросайте", значит, бросайте. Завтра закончите. Ничего не случится. А сейчас Арнольдыча оберпредседатель требует. Срочно. У него несрочно не бывает.
- Так ведь человек еще не научился толком передвигаться! У него хвост даже не проклюнулся! В прошлый раз, между прочим, Порфирий Абдрахманович сам приходил на него смотреть, и ничего…
- И это говорит взрослая женщина! Ух, Нинель!
Было видно, что Нинель чрезвычайно взволнована и, пожалуй, удручена, ей хочется что-то сказать Борису Арнольдовичу по секрету от Мардария, может быть, напомнить о некоторых опасностях. Но, настроенный легкомысленно, Борис Арнольдович был чрезвычайно рад вызову к высокому начальству, который наверняка сулил большую определенность. То есть Борису Арнольдовичу просто хотелось, чтобы все, намеревающееся с ним случиться, случилось скорее. Кроме, разумеется, смерти.
Он подмигнул Нинели, мол, все советы помню и обязуюсь им неукоснительно следовать, хотя, конечно, понимал, что наставница все равно будет томиться и переживать, пока он благополучно не вернется от высокого начальства. Таков уж вековечный удел женщин в любом мире. Но что он мог еще для ее успокоения сделать?..
- Давай, пошел первым, Арнольдыч! - подтолкнул в спину Мардарий. - А ты, Нинель, не тревожься понапрасну, небось не съест его наш Порфироносный, давно ль сама всех убеждала, какой он распрекрасный человек. Или забыла?..