Безоглядно полагаться на Бога во всем мы, к сожалению, не умеем, но надо этому учиться. Эта временная жизнь и дана нам для того, чтобы учиться, совершенствоваться в меру своих талантов и желания совлечься ветхого человека с его ветхими страстями, привычками и представлениями и облечься в человека нового, совершенного, как Отец небесный – вот великая блистающая цель (и, конечно, недостижимая, – это сияющий маяк, указывающий, куда плыть). Перед этой грандиозной целью все остальные цели в жизни человека – ничтожная и жалкая суета сует. Что толку из того, что ты выдающийся или даже великий стилист, к примеру, Набоков, если у тебя нет Бога? Жалкий, бедный человек ("о, жалкий род людской, достойный слез и смеха", как Пушкин сказал), употребляющий свой немалый талант (данный Богом!) на жалкие, преходящие, ничтожные и даже противобожные цели.
Без Бога ничего в мире не бывает – пытается внушить Симор своему, по-видимому, шаткому в вере отцу по имени Лес (Les).
"Лес (если ты уже возвратился из фойе), я знаю, ты честно развлекаешься неверием в Бога или в Провидение (with disbelief in God or Providence) – или какое там слово тебя меньше раздражает и смущает, – но даю тебе слово в этот знойный и очень памятный для меня день, что даже случайную сигарету невозможно прикурить без щедрого художественного согласия вселенной! (По словам И.А.Ильина, Бог к нам ближе, чем наше собственное дыхание. – Б.К.). Ну, может быть, "согласие" – слишком общо сказано, но чья-то голова должна кивнуть, прежде чем огонек спички коснется кончика сигареты. Это, конечно, тоже слишком общо, о чем я всем существом сожалею. Я убежден, что Бог вполне согласится носить человеческую голову, которая способна кивать, если это очень нужно какому-нибудь Его почитателю, так Его себе представляющему; но мне лично не нравится (not partial), чтобы у Него была человеческая голова, я, пожалуй, повернусь на каблуке и уйду, если Он наденет на плечи голову для моего сомнительного удовольствия (my dubious benefit). Это, разумеется, преувеличение; уж от Него-то я уйти бессилен (powerless), даже под страхом смерти (even if my life depended on it)".
Симор-Сэлинджер чувствовал Бога-Творца всем своим существом. Но "сигареты"… "прикурить"… Неудачный пример привел Сэлинджер. Сразу видно, что он был незнаком с православной практикой, которая учит, что табак растет у входа в ад. Никонианство, особенно в лице Петра I, попыталось ввести табакокурение в среде русских верующих, равняясь на развращенных греков, но исторически потерпело фиаско – даже в новообрядной среде РПЦ, не говоря уж о старообрядцах, строго хранящих традиции дониконовского православия, сегодня курение вне закона. Мистическую вредоносность табакокурения отмечал Павел Флоренский. Европейцев заразили табакокурением северо-американские индейцы (знаменитая "трубка мира"), и у них это действо имело ритуальное, культовое значение; для своего темного, магически-колдовского, отнюдь не Божественного действа, их жрецы и выбрали соответствующую травку.
А Фрэнсис, по описаниям Сэлинджера ("Фрэнни и Зуи"), дымила сигаретами, как старинный паровоз, одновременно занимаясь Логос-медитацией (Исусовой молитвой), отсюда – провал. Первая жена писателя Клэр, прототип Фрэнни, вынуждена была впоследствии обращаться за помощью к психиатру – плоды неправильного занятия Исусовой молитвой (Lord Jesus Christ, have mercy on me).
Критикуя писателя Джона Беньяна, Симор говорит: "Вот где полезно и пристойно перечесть в одиночку великолепную Святую Библию, чтобы сохранить про черный день собственный бесценный здравый ум (западный человек под Библией чаще всего понимает Новый Завет или просто Евангелие. – Б.К.). Несравненный (the incomparable) Исус Христос говорит так: "Будьте совершенны (perfect), как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5, 48). Все правильно (quite right), я не вижу ничего, против чего можно было бы возразить, наоборот (far from it); однако Джон Беньян, хоть и крещеный христианский воин, по-видимому, полагает, будто благородный (noble) Исус Христос сказал другое, а именно: "Будьте безупречны (flawless), как безупречен Отец ваш Небесный!" Бог мой, вот неточность, так уж неточность! Разве о безупречности идет речь? Совершенство – совсем другое слово, оно отдано на благо рода человеческого во́веки. Тут предусматриваются некоторые разумные отклонения (sensible leeway). Боже мой, я полностью за маленькие отклонения, иначе этому ужасному танцу конец (the damnable jig is up)! к счастью, по моему просвещенному мнению, основанному на сомнительной информации, которую поставляет ненадежный мозг, этот танец никогда не был ужасным и никогда не прекратится; а когда сдуру покажется, что это так, значит, пришло время собрать все свои великолепные силы и произвести переоценку, даже если ты и по горло в крови или среди обманчивого неведомого горя, все равно надо остановиться и вспомнить, что даже совершенство нашего величественного Бога все же допускает некоторые огорчительные отклонения, такие, как голод, безвременные на поверхностный взгляд смерти маленьких детей, красивых женщин и дам, доблестных упорных мужчин и бесчисленного множества других – весьма шокирующие нелепости по меркам человеческого разума".
Вера в Бога у Симора базируется не на философских умозаключениях (точнее, не только), а на прямом контакте с Создателем, как и должно быть в идеале у подлинно верующего, видящего своего Отца Небесного духовными очами ("духовныма очима" – по-древнерусски).
Впрочем, и такие верующие постоянно взывают: "Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду, яко к тебе взях душу мою… научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой, Дух Твой благий (да) наставит мя на землю праву" (Пс. 142, 10-13); "пути Твоя, Господи, скажи ми и стезям Твоим научи мя; настави мя на истину Твою и научи мя, яко Ты еси Бог, Спас мой" (Пс. 24, 4-5); "научи мя оправданиям Твоим" (Пс. 118, 12).
"Было бы, конечно, замечательно и весело, – продолжает Симор, – если бы можно было точно знать в каждый день… в чем конкретно и очевидно состоит твой постоянный долг! Но, к глубокому моему сожалению и тайной радости, мои краткие прозрения до смешного мало способны мне в этом помочь. Правда, всегда сохраняется крохотная возможность, что возлюбленный Бог твой, не имеющий образа (one’s beloved, shapeless God), вдруг нежданно-негаданно подарит тебе бесценное повеление:"имор Гласс, сделай то-то!" – или: "Симор Гласс, Мой юный неразумный сын, поступи так-то!"; но такая возможность меня лично совсем не вдохновляет. То есть это, разумеется, неправильно сказано. Она меня очень даже вдохновляет, когда я с упоением свободно обдумываю ее; но в то же время я ужасно, бесконечно страшусь ее всеми глубинами моей сомневающейся души! Грубо говоря, получать чудесные личные повеления непосредственно от Бога, не имеющего образа или же украшенного внушительной чудесной бородой, – все равно это же почти то же самое, что пользоваться положением любимчика!.. Пусть Бог дарит чудесные личные повеления нам всем – или никому!"
Тут Симор преходит на личную беседу с Создателем: "Если Ты, Господи, набрался терпения и читаешь это письмо, имей в виду, что я совершенно не шучу! Не подслащивай мой жребий! Не делай мне никаких поблажек, не давай чудесных личных повелений, не подсказывай кратчайших путей".
О, Симор Гласс, "Мой юный неразумный сын!"… Не знает Симор-Сэлинджер православного учения о спасении, православная сотериология для западного человека за семью замками. А почему? Ведь индуизм-буддизм тоже издалека, но проник в Западное полушарие и даже, можно сказать, подчинил его себе. Хорошо хоть маленькая книжечка о православной практике Исусовой молитвы ("Откровенные рассказы странника") попала в руки Сэлинджеру, но надо было идти дальше.
Постигать волю Божию не просто, этой науке учат древние православные подвижники, такие как Иоанн Лествичник, игумен Синайской горы, Варсонофий и Иоанн (V-VI века) и др. Само название книги "Лествица" ("Лестница") говорит о постепенности духовного делания: нельзя с первой ступеньки лестницы шагнуть сразу на тридцатую, хочешь-не хочешь, а придется после первой ступать на вторую, затем третью ступень и т. д. Из глубин тьмы к Свету сразу шагнуть нельзя – ослепнешь; водолаза из глубин океана поднимают на поверхность не сразу, а достаточно медленно, постепенно, иначе – гибель.
Дело совсем не в том, чтобы стать "любимчиком" Бога, а в приближении к Богу путем очищения себя от ветхой скверны, ведь "в беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя" (Пс. 50, 7). Очистись, и познаешь волю Божию. О необходимости катарсиса, очищения люди говорили уже задолго до пришествия в мир Исуса Христа.
Христос сказал: "Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят" (Мф. 5, 8).
И никакого лицеприятия у Бога нет, никакого фаворитизма (favoritism) – что заработал, то и получил, Создатель справедлив.
Главное свойство Творца – любовь. И соответственно и христиане не должны иметь "любимчиков", избранных, а любить всех равно. Ведь и Отец Небесный дает дождь и добрым и злым, и солнце светит и дает тепло и добрым и злым.
Американский критик И. Хассан подписал обвинительный вердикт Сэлинджеру – он-де писатель религиозный, учит любви в христианском духе. Серьезное обвинение для секуляризованного американского общества.
Учит-то учит, но не перебор ли здесь у Сэлинджера?.. Симор страстно любит своих родителей и всю семью, и это не согласуется с православным учением о спасении. Да, следует любить Бога и ближнего. Но что это за любовь? Любить Бога означает исполнять Его заповеди. Любить ближнего означает относиться к нему так, как желаешь чтобы относились к тебе. И вообще в Писании сказано "чти отца твоего и мать", а не "люби", то есть воздавай подобающую им честь, что, конечно, не исключает и любовь, но родители бывают разные.
Сам же Симор выступает против фаворитизма (против "любимчиков"), между тем противоречит себе, декларируя свою суперлюбовь к родителям и своему семейству.
Впрочем, необходимо отметить, что 5-7-летние дети, выхваченные из теплой, уютной и привычной семейной обстановки, первое время в детских летних лагерях остро (порой до слез) тоскуют о своих родителях и семье.
Да, конечно, Сэлинджер много говорит о любви в христианском духе. Его Симор – весь "дитя добра и света", он в высшей степени доброжелательно и с любовью относится ко всем окружающим его, особенно сверстникам, откликающимся на его дружелюбное отношение к ним.
Вспомним, что американский официоз также очень не любил Джона Леннона, создателя знаменитого ансамбля "The Beatles". Не потому ли, что слишком много пел в конце своей жизни о любви и о мире? "Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся". Слово "любовь" 26 раз повторяется в одной из его песен. Такая медитация кому-то сильно не нравилась. Да, застрелил его больной, но может быть неспроста этот больной утверждал, что сделать это ему приказал сатана?
Симор в общем следует в своей жизни Евангельскому учению, приводя бытовые примеры и описывая жизнь в летнем детском лагере в Хэпворте.
"По моему убеждению, – говорит он, – если с А. во время прогулки сорвало ветром шляпу, приятный долг Б. поднять ее и вернуть А., не заглядывая ему в лицо и не ища на нем выражения благодарности".
"Уклонися от зла, и сотвори благо", – учит псалмопевец (Пс. 33, 14), или спешите делать добро, как говорил доктор Гааз.
Симор пишет письмо домой без какого-то плана, обо всем понемногу, "как Бог на душу положит". Пишет и о своих недостатках – избыток эмоций, неуравновешенность, вспыльчивость, скороспелая резкость суждений в общении с окружающими, пробуждающаяся чувственность – и как он работает над собой, стараясь духовно очиститься. Просит помолиться о нем, причем обращается с этой просьбой даже к своему трехлетнему брату Уэйкеру, ибо знает, что молитва безгрешного маленького ребенка особо ценна перед Богом. Невольно вспоминается воспитывавшийся в православных традициях 5-ти или 7-летний Ваня в "Лете Господнем" И.С. Шмелева, рассуждающий на эту тему со своим богобоязненным наставником Горкиным (после некоей размолвки угрожает: вот не буду за тебя молиться – а детская молитва особо доходчива до Бога, все знают, – а ты пойдешь и ногу сломаешь).
Пробуждающаяся чувственность особенно беспокоит Симора: "Я без всякого восторга предвижу, как милые телесные движения начнут день за днем отвлекать меня от дел на протяжении тех немногих счастливых лет, что отведены мне в этой жизни… Я, конечно, буду неустанно работать над проблемой чувственности… Не стесняйтесь молиться за меня по этому деликатному поводу! Уэйкер, старина ("старине" целых три года! – Б.К.), я в особенности рассчитываю на силу твоей замечательной невинной молитвы! Помни, что я не вправе уклониться от ответственности под предлогом, что мне всего лишь семь лет".
Вот какое серьезное отношение к жизни и к своей ответственности перед Богом у этого семилетнего ребенка. Впрочем, ребенок не простой.
Критика современного американского общества у Симора самая суровая.
"К сожаленю, здесь, как и всюду на этой трогательной планете, пароль: подражание и престиж – предел мечты (on this touching planet, imitation is the watchword and prestige the highest ambition)… Из этих чудесных, крепких, во многих случаях очень красивых мальчиков мало кто достигнет зрелости. Большинство, по моему скорбному мнению (heartbraken opinion), перейдет от молодости прямо в дряхлость. Ну можно ли на это спокойно смотреть?.. И воспитатели тоже – только одно название что воспитатели. Почти всем им предназначено пройти по жизни, от рождения до смертного праха, сохраняя самые мелочные, жалкие взгляды на все, что происходит во вселенной и вне ее".
Приговор суров, а причина жалкой действительности – почти повальное безбожие, ибо "рече безумен в сердце своем: несть Бога". Бога не видно, значит, Его нет; электричества не видно в проводах, значит, его нет; мысль не видно, значит, мыслей нет; воли не видно, значит, никакой воли нет, полное безволие; атома не видно, значит… нейтрона и подавно не видно… и т. д., этот ряд можно продолжать бесконечно. Безумец, между тем, очень хитер, ему просто очень хочется, чтобы Бога не было, страстно хочется (ведь если Он есть, тогда придется отказаться от своего Я и даже в чем-то себя ограничивать). "Одеяшася неправдою и нечестием своим; изыдет яко из тука неправда их, преидоша в любовь сердца" (Пс. 72, 6-7).
Симор незаурядный стилист, и знает это. "Мне бы так хотелось написать вам простое письмо, не отягченное бременем великолепных стилистических оборотов! Боюсь, если полностью выполнять высокие требования безупречного письменного стиля, я совсем перестану узнавать в написанном самого себя, вашего сына и брата. Здесь, кажется, проглядывает будущее проклятие моей жизни, но я приложу все старания и буду надеяться на почетное доброе перемирие".
Внезапная вспышка яростного гнева (в лагерной жизни бывают разные ситуации) сменяется глубоким покаянием: "Я бы, надеюсь, в решающий момент все-таки справился с этим преступным порывом, но следует, увы, помнить, что струйка опасной неуравновешенности бежит по моим жилам, точно маленький бурный поток, и нельзя на это закрывать глаза… Простой дружеской молитве она не поддается. Тут от меня требуется упорная, неотступная работа, и слава Богу, а то я бы стал молиться какому-нибудь святому слабачку, чтобы он вмешался и навел за меня порядок там, где я набезобразничал" (пример работы над собой).
Из Писания известно, что мир во зле лежит, и Симор подтверждает эту истину.
"Помимо спорта и коллективных игр у нас вообще тут чисто случайно набралось немало верных друзей до гроба. Но вы, в трудной роли наших любимых родителей, Бесси (имя матери. – Б.К), пожалуйста, постарайтесь смотреть некоторым фактам в лицо и не прятать голову перед кое-какими просматривающимися истинами. Говорю вам вот сейчас прямо и определенно, а вы запомните и без всяких ахов и охов сохраните в глубинах памяти впрок на будущее, что, пока не наступит конечный час наших жизней, уйма народу будет приходить в бешенство и кипеть злобой при одном появлении наших лиц на горизонте (вместе с Симором в лагере находился и его 5-летний брат Бадди, тоже с удивительными способностями, а люди, как известно, завистливы, фарисеи предали на смерть Христа, прежде всего, из зависти. – Б.К.). При одном только виде наших лиц, заметьте, я уж не говорю о своеобразных и часто несносных наших личностях! Это было бы даже немного смешно, если бы за мою короткую жизнь мне не приходилось уже многие сотни раз наблюдать такую ситуацию с тоской и душевной мукой (они губят свои души злобой, и для подлинного христианина – это тоска и душевная мука. – Б.К.). Остается только надеяться, что, продолжая день за днем улучшать и совершенствовать свои характеры, успешно искореняя всякую настырность, показное тщеславие и избыточную эмоциональность (too dammuch emotion), а также и ряд других свойств, в корне никуда не годных, мы в конце концов перестанем с первого взгляда и даже просто понаслышке возбуждать в других людях столько ненависти и смертельной вражды… Только ни в коем случае не позволяйте из-за этого мраку затмить ваши души. Сколько зато на свете всевозможных радостей и утешений! Ну видели ли вы когда-нибудь других таких неустрашимых крепышей, как ваши два отсутствующих сына? Разве среди яростных вихрей и собирающихся бурь наши молодые жизни не остаются чудесным незабываемым вальсом? Может быть, даже, если вы на минутку постараетесь дать волю воображению, тем единственным вальсом, который сочинил Людвиг ван Бетховен на смертном одре!"
И, несмотря на то, что в мире так много зла, жизнь прекрасна и удивительна, что снова подвигает на гимн Творцу, повторяет неоднократно Симор.
"Нас со всех сторон окружают приключения и романтика, заботливо наседают интересы и увлечения; и никогда я не видел, благодарение Богу, чтобы мы оказались беззащитны перед равнодушием. Разве можно пренебрегать такими дарами? А что еще поверх этой груды сокровищ?" И далее – проповедь любви.
"Талант обзаводиться множеством считанных дорогих друзей, которых мы будем горячо любить и оберегать от бессодержательного зла до конца наших жизней, а они, со своей стороны, будут в ответ любить нас и никогда не предадут без горькой душевной муки, что, уверяю вас, гораздо лучше, почетней и отрадней, чем предательство вообще без всякой муки".
Если строящийся духовный дом не будет иметь в основании фундаментом смирения, то все труды будут напрасны. Смирение – основа всего, и Симор это понимает.
"Мы, ваш сын Бадди и я, точно такие же славные, глупые и земные люди, как и все остальные ребята и воспитатели в этом лагере, и так же заботливо одарены симпатичной, глупенькой, трогательной слепотой. Боже мой, представляешь, какие перспективы и возможности лежат перед человеком, твердо и непоколебимо знающим, что он в своей основе такой же заурядный и нормальный, как все! Немного неотступного преклонения перед выдающейся красотой и внутренней порядочности, и если еще твердо верить, что мы такие же нормальные и обыкновенные, как все люди… что нам тогда помешает сделать немного добра в этой жизни?.. при условии, что мы употребим в дело все свои способности и будем по возможности соблюдать тишину?"
Призыв делать добро и соблюдать тишину полностью в христианской традиции.
По словам св. Исаака Сирина, молчание, тишина есть тайна будущего века. Православная аскеза высоко ставит молчание в духовном домостроительстве, но и дохристианские мыслители тоже высоко ценили его.