"Публикация "Личного дневника" Л. П. Берии в трех книгах, казалось, должна была бы стать сенсационным событием в документальном освещении значительной части истории СССР сталинской эпохи… Оказывается, один из ближайших соратников И. В. Сталина вел на протяжении 1937–1953 гг. дневник, называя его "дружком".
Мелочь, но - показательная. У незнакомого с текстом дневников человека такая деталь (дневник-"дружок") может создать облик Л. П. Берии как личности, склонной к неким сантиментам на фоне якобы палачества. Но слово "дружок" по отношению к дневнику его автором употреблено на протяжении пятнадцати лет два-три раза.
Далее:
"Ему (дневнику. - С. К.) он доверял не только свои сугубо личные размышления, но и записи о крупнейших событиях истории СССР, обсуждении и принятии важнейших политических решений, определивших в то время советскую историю, и даже наивысшую государственную тайну страны - создание атомной бомбы".
В своих комментариях я особо подчёркивал, что в тех местах дневника, где ЛИ Берия касается атомной тематики, он весьма аккуратен и, как правило, пользуется иносказаниями или кодовыми обозначениями, и это объясняется особой дисциплиной мышления, которая вырабатывалась у автора дневника десятилетиями.
И вновь - профессор Козлов:
"…Возможно ли такое, задается вопросом публикатор и комментатор "Личного дневника" Берии С. Кремлёв? И дает положительный ответ на этот вопрос, неизбежно возникающий у каждого читателя этого документального исторического источника. И мы должны согласиться с тем, что такая возможность не может быть исключена. Вели же дневники высокопоставленные царские сановники XIX - начала XX в., да и сам последний российский император Николай II не был чужд этому увлечению. Правда, то были в своем большинстве сановники-интеллектуалы, желавшие зафиксировать историю сквозь призму своего восприятия происходившего. А тут всего лишь действительно эффективный "сталинский менеджер", прагматик, думавший больше о цели, нежели о средствах ее достижения, тем более о времени. Да и время было не царское - подобного рода документы (о чем Берия знал не понаслышке), случалось, становились свидетельствами не о времени, а обвинения. Однако все могло быть - терапия души с помощью личных дневников явление известное и независимое от служебной, политической и общественной иерархии их авторов…"
Что можно сказать о рассуждениях профессора Козлова относительно того, что личные дневники были-де более естественными для высокопоставленных царских сановников XIX - начала XX в., в том числе для такого "интеллектуала", как император Николай II, а не для "сталинского менеджера" и прагматика, якобы "думавшего больше о цели, нежели о средствах её достижения"?
Во-первых, профессор Козлов совершенно зря так высоко отзывается о царских сановниках и их венценосном руководителе. И уж тем менее у профессора Козлова имеются основания не очень-то высоко ценить уровень и внутренний мир сталинских соратников.
Царские "интеллектуалы" в XIX веке и начале XX века, презирая народ, обеспечили России лишь тотальную отсталость (чему доказательство - статистика), прогрессирующую долговую кабалу и бездарные конфликты на Дальнем Востоке и в Европе.
А Сталин и "сталинские менеджеры" в срок всего десяти лет после разрухи двух войн вместе с народом сделали Россию первой державой Европы.
Это ведь факт!
Во-вторых, вполне достоверные, ныне опубликованные документы, в том числе - Атомного проекта СССР, доказывают, что Л. П. Берия, как и сам И. В. Сталин, думал о средствах достижения цели достаточно много и избирал, как правило, вполне достойные и исторически обусловленные средства.
В-третьих, и цели у них были вполне достойные, что доказывается прежде всего статистикой сталинской эпохи, в том числе - и социальной, о чём профессор Козлов не знать не может, как не может не знать он и о существовании дневников ряда государственных деятелей СССР во времена Сталина.
Вести дневники тогда не боялись - если занимались государственными проблемами, а не политическими шашнями.
Впрочем, далее "бык" берётся профессором "за рога" и утверждается:
"…уже "Предисловие публикатора", где рассказывается история обретения им (мной. - С. Б.) "Личного дневника" Берии, вызывает не просто сомнения в его подлинности, но и рождает уверенную гипотезу о том, что перед нами подложный, т. е. сфальсифицированный по каким-то причинам, документальный исторический источник".
Итак, уже в начале статьи, ещё до сообщения каких-либо соображений и замечаний по существу, предвосхищая и анализ, и синтез, профессор Козлов делает, по сути, вывод ("уверенная гипотеза") о том, что мы имеем дело с подлогом. Подобное заявление в устах серьёзного учёного выглядит - да позволено будет и мне высказать уверенную гипотезу - как свидетельство не объективного подхода, а выполнения, по тем или иным причинам, некоего недобросовестного социального заказа. Искренняя же уверенность обычно является результатом анализа, а не его предпосылкой.
Профессор Козлов пишет:
"Около Кремля, в Александровском саду, на скамейке после странной (ничего странного я в ней не нашёл! - С. К.) беседы его (дневник. - С. Б.) передает в 2008 г. Кремлёву седовласый старец "Павел Лаврентьевич". Выступая от некоей группы единомышленников (местоимение "мы" постоянно звучит в его речи), он выказывает похвалу книге Кремлёва "Берия. Лучший менеджер XX в.", вышедшей в 2007 г., и этим объясняет передачу для издания именно ему "Личного дневника" Берии.
В передаче Кремлёва это звучит так: "…после прочтения вашего "Берии" я понял, что наконец-то появилась книга, которая позволяет всё расставить на свои места. Мне нравится ваша позиция, Сергей Тарасович, вы написали о Берии глубоко и смело. Я бы сказал, что вы написали о Берии в стиле Берии, который не терпел виляния вокруг да около… И я решил, что лучшего варианта, чем вы, не найду. Мы хотим, чтобы вы не просто опубликовали эти дневники, но вдумчиво подготовили их к печати и прокомментировали их" (т. 1, с. 9)…"
Что ж, всё верно, так оно и было. И даже профессор Козлов не отрицает того, что ничего невозможного в описанной мной ситуации не усматривается, и он благосклонно соглашается:
Ну что же, вполне нормальная вещь: единомышленник доверил Кремлёву издать "Личный дневник" Берии без каких-либо условий. Он стар и, хотя еще способен на крепкое рукопожатие и ясность мыслей, все же уже не может сам подготовить к изданию этот документальный исторический источник. Поэтому-то "Павел Лаврентьевич" и передает своему собеседнику-единомышленнику "электронную копию дневников". Читатель, как и Кремлёв, неизбежно должен подумать, что передаются сканированные копии оригинала "Личного дневника" Берии, которые дадут возможность по почерку автора установить их аутентичность. Но оказывается, Кремлёв стал обладателем всего лишь сканов машинописной копии оригиналов страниц "Личного дневника", изготовленной неизвестно кем и когда".
Увы, оказывается, что профессор Козлов невнимательно читал моё предисловие к первому тому и поэтому высказал некое утверждение, действительности не соответствующее. Но об этом - чуть позже, пока же вернёмся к ходу мыслей моего оппонента:
"Будущий публикатор (то есть я. - С. К .) этого документального исторического источника, разумеется, знакомый с элементарными правилами археографии и документального источниковедения, демонстрирует свое недоверие к аутентичности электронной копии машинописной копии оригинала. И тогд а "Павел Лаврентьевич" показывает ему фотокопии оригинала. "Надеюсь, - говорит он при этом, - вы достаточно знакомы с почерком Лаврентия Павловича, чтобы убедиться, что почерк автора дневника похож на бериевский. Конечно, вы не графолог, но это вам хоть какая-то дополнительная гарантия" (т. 1, с. 7). Кремлёв сообщает, что, посмотрев фотокопии, он "увидел знакомую руку". Отлично, фотокопии оригинала должны стать проверочной базой точности передачи текста в электронной копии машинописной копии. Но, увы, "Павел Лаврентьевич" от лица своих друзей заявил Кремлёву, что "мы., не имеем возможности передать вам насовсем ни фотокопию, ни ксерокопию, ни скан фотокопии" (т. 1, с. 8). Вопрос: почему же? "Павел Лаврентьевич" объясняет: "Там есть пометки, архивные легенды и прочие приметы, которые могут стать существенными для чрезмерно любопытных субъектов. А нам это ни к чему" (т. 1, с. 8). Кремлёв демонстрирует настойчивость: "А оригиналы сейчас где-то имеются?" - спрашивает он собеседника. И получает сухой ответ: "Этого я вам тоже сказать не могу" (т. 1,с. 8)…"
В этом пассаже профессор Козлов вновь повторяет своё ошибочное утверждение, и пора объяснить читателю, в чём же конкретно заключается ошибка профессора Козлова.
Должен огорчить (а возможно, обрадовать лишним "доказательством") уважаемого профессора, но он, повторяю, не очень внимательно читал предисловия к томам дневника.
У меня нигде не идёт речь о "сканах машинописной копии оригиналов".
Я получил именно электронную версию дневников, то есть лишь текст, набранный действительно неизвестно кем и когда, уже на компьютере. Фотокопии оригинала, а не машинописной копии я лишь подержал в руках. Но это были именно фотокопии рукописного оригинала.
По сути, я получил всего лишь будущую принтерную распечатку текста дневников, что, пожалуй, вполне понятно.
Если мои, как выражается, профессор Козлов, "единомышленники" имели доступ к оригиналам с возможностью снять с них фотокопии, то они и сняли с дневников, естественно, фотокопии, а не занимались утомительной перепечаткой текста на пишущей машинке.
Так же естественно, что если они, по тем или иным причинам, не желали отдавать в другие руки фотокопии, то они должны были перенести текст на иной - современный - носитель информации, что они и сделали.
При этом их работа была, как я понимаю, не такой уж и объёмной. Ведь оригинальный текст переданных мне материалов Л. П. Берии (там были не только датированные дневниковые записи, но и недатированные записи разного характера "россыпью", отдельно изданные уже в 2012 году как дополнение к дневникам), составляет во всех трёх томах существенно меньшую часть, чем мои комментарии, развёрнутые примечания и т. д.
Ещё раз напоминаю: так и оставшийся мне неизвестным "Павел Лаврентьевич" (это, конечно же, был подчёркнутый "перевёртыш" имени и отчества Берии - Лаврентий Павлович) лишь показал мне фотокопии ряда листов оригинала, но отдавать их мне отказался.
Подобное нежелание меня, конечно же, настораживало и смущало, но отнюдь не потому, что, как пишет профессор Козлов, "фотокопии оригинала должны [были] стать проверочной базой точности передачи текста в электронной копии машинописной копии".
Во-первых, напоминаю, что не было "электронной копии машинописной копии", а была лишь электронная версия текста. Но надо ли сомневаться, что фотокопии и электронная версия совпали бы полностью с точностью до опечаток набора?
Нет, меня смущало прежде всего именно предвидение появления "уверенных гипотез" о поддельности дневников, если я не смогу представить хотя бы часть фотокопий. Однако "Павел Лаврентьевич" просто поставил меня перед фактом, а чем он руководствовался - я могу в основном лишь гадать, хотя достаточно подробно описал в предисловии к первому тому дневников некоторые мотивы "Павла Лаврентьевича" - как им высказанные, так и мной предполагаемые.
Забегая вперёд, могу известить читателя, что на тему о том, почему тексты Л. П. Берии мне были переданы так, как они мне были переданы, мы ещё поговорим позднее отдельно - при рассмотрении темы седьмой.
Сейчас же лишь скажу, что если бы мне и были переданы фотокопии оригинала, то "рецензентами" потом было бы, скорее всего, всё равно заявлено, что это-де фальшивки, ибо экспертиза проводится по оригиналам.
Профессор Козлов утверждает:
"Странно: все эти "пометки, архивные легенды и прочие приметы" ничего не стоит удалить из "скана" фотокопий "Личного дневника" Берии ради удостоверения его аутентичности по почерку".
Но, во-первых, не было "скана" фотокопий, а были сами фотокопии, отпечатанные явно не на "Кодаке", а на весьма старой, по крайней мере на мой непросвещённый взгляд, фотобумаге.
Во-вторых, стоило ли "огород городить", если аутентичной экспертизы не проведёшь?
А в-третьих, я "осуществил документальную публикацию" дневников, подтверждая - по крайней мере для себя - их аутентичность не "ссылкой, - как утверждает профессор Козлов, - на увиденный… по фотокопии дневника почерк Берии", а немалой, уверяю всех, работой по сверке хронологии и фактов, отмеченных в дневнике, с точно датированными и документально подтверждаемыми историческими событиями.
Мне пришлось поработать с десятками источников и тысячами документов, но не для того, чтобы, используя их, написать дневники Берии. Мне пришлось предпринять немало усилий для того, чтобы: а) по возможности установить аутентичность переданных мне текстов и б) разобраться в сути записей и т. д., а после этого, по мере своего разумения, прокомментировать их и снабдить примечаниями.
Да ведь правда истории нередко фиксируется не только в исторических бумагах. Она фиксируется в материальных, культурных и нравственных результатах той или иной эпохи.
Их я тоже брал при анализе в расчёт.
Впрочем, более подробно я остановлюсь на этом позднее, при рассмотрении темы восьмой "Историки-академисты против исторической правды", а сейчас вернусь к анализу профессора Козлова, который пишет:
"Итак, из рассказа Кремлёва мы можем выстроить следующую матрицу бытования "Личного дневника" Берии до его обнародования. В некоем архиве, явно не личном, а государственном или ведомственном, хранилась или даже до сих пор хранится оригинальная, т. е. написанная самим Берией, рукопись его дневника. Некая группа людей сумела однажды изготовить с его большей части фотокопии. Кремлёв рассуждает по этому поводу следующим образом: "Вполне могли быть люди, которые относились к Берии лояльно, имели доступ к изъятым у него бумагам и предприняли шаги по их копированию на случай уничтожения хрущевцами или другими подлецами" (т. 1, с. 8). По этим фотокопиям была сделана машинописная копия. Электронная копия этой машинописной копии загадочным "Павлом Лаврентьевичем" была передана Кремлёву. В этой пятиточечной матрице что ни точка, то вопрос…"
Это уж точно! Вопросов хватало и хватает, но вот незадача - некоторые вопросы профессора Козлова оказываются, увы, некорректными.
Так, на его вопросы: "Где находится машинописная копия дневника, кто и когда изготовил ее? Почему Кремлёв не представил хотя бы в качестве иллюстрации часть электронной копии машинописной копии дневника?" - нет ответов просто потому, что, как уже было сказано, я даже в руках не держал машинописной копии дневника, я держал в руках лишь часть фотокопий оригинала.
Думаю, что машинописной копии никогда в природе и не существовало по причине, мною уже выше указанной (в машинописной копии просто не было нужды, коль была возможность просто переснять оригинал).
Но вот вопрос профессора Козлова "Где же всё-таки хранится оригинал "Личного дневника" Берии?" более чем уместен.
А действительно - где же всё-таки хранится и оригинал дневника Берии, и множество других, однозначно аутентичных, исторических документов, которые неизбежно должны были остаться после Берии?
Берии - крупного кавказского чекиста, партийного лидера Закавказья и Грузии, наркома внутренних дел СССР, заместителя Совнаркома и Совмина СССР, члена ГКО и заместителя Председателя ГКО, председателя Спецкомитета при СМ СССР…
Ведь общий корпус документов из полного архива Берии - это, пожалуй, десятки тысяч документов!
Так где же они, эти десятки тысяч документов?
Они-то ведь достоверно существовали, но вот существуют ли?
Ведь уважаемый (не более, впрочем, чем в пределах эпистолярной вежливости) профессор Козлов не может не знать, что вначале хрущёвцы, а затем "перестройщики" типа генерала от фальсификации Волкогонова физически уничтожили множество архивных документов, совершив этим тягчайшие преступления перед народом и историей.
Берия говорил, что без документов нет архивов, без архивов нет истории, а без истории нет будущего. И как раз для того, чтобы лишить Россию будущего, её, с определённого момента, стали лишать истории, а перед этим - основательно почистили архивы, в ряде случаев "пополнив" их подложными "документами".
Поэтому на вопрос профессора Козлова я отвечу так: "Не знаю, где хранится или хранился оригинал "Личного дневника" Берии, но думаю, что он находится или находился там же, где находятся всё ещё не рассекреченные следственные дела по заговору, например, Тухачевского и прочие документы, оправдывающие Сталина, где хранятся сфальсифицированные тома "следственного дела" Берии и многие другие документы эпохи Сталина и Берии, показывающие её подлинный облик во всём её непридуманном трагизме и несомненном величии".
Ведь эта эпоха была полита прежде всего кровью сознательной жертвенности героев и потом созидания, а нам от неё оставляют сегодня лишь грязь.
И ещё - пепел от подлинных документов той эпохи, уничтоженных её фальсификаторами.
Поэтому мне, в отличие от профессора Козлова, не показалось странным то, что "Павел Лаврентьевич" категорически отмёл любую возможность проведения "государственной" "экспертизы" этого важнейшего документа на том основании, что нет сейчас в России государства…
И разве это не так? Что, оно - настоящее государство, в его полноценном и общественно состоятельном содержании, у нас есть?
Значение государства сейчас максимально принижают сами его официальные "столпы", так чего уж там?!
Впрочем, и об этом я скажу более подробно позже, а пока - опять статья профессора Козлова. Он усомнился в аутентичности текста дневников Л. П. Берии и рассуждает во вполне вроде бы академической манере:
"В русском языке слово "легенда" имеет многозначный смысл. В первую очередь оно означает предание, недостоверное повествование. Но уже на рубеже XIX–XX вв. в документальном источниковедении и археографии в России этим словом начали обозначать некие пояснения, обязательные при публикации документального исторического источника, - указания на его место хранения, оригинальность или копийность, историю его бытования и обнаружения и т. д. - все то, что удостоверяет аутентичность, т. е. в первую очередь подлинность, публикуемого документального исторического источника, даже если в конце концов он оказывается недостоверным".
Вот так академический подход!
Оказывается, учёный-историк вначале объявляет обязательным критерием достоверности исторического источника указания на его место хранения, оригинальность или копийность, на историю его бытования и обнаружения и т. д. - всё то, что удостоверяет аутентичность, а затем сообщает, что, несмотря на наличие всех этих археографических условий, источник в конце концов может оказаться недостоверным.
Занятный подход!
Но дальше - больше! Профессор Козлов заявляет: