В дипломатические сети Мазарини попала и Польша. Послы кардинала зачастили в Варшаву, подкупали вельмож, не жалея золота, предлагали дружбу. Владислав с радостью пошел на сближение. Франция могла очень многое. Ее союзницами были Турция, Швеция, Венгрия, она создала под своей эгидой Рейнскую лигу из мелких германских государств. Когда у короля умерла жена из австрийского дома Габсбургов, он сосватал французскую принцессу, герцогиню Невэрскую Марию Луизу Гонзага. Ей было уже 34 года, по тогдашним понятиям в девках она очень "засиделась". А в Польшу принесла чисто французские нравы, двор королевы стал, мягко говоря, не слишком пристойным местом. Но Владислав на такие "мелочи" закрывал глаза, да и сам в апартаментах жены появлялся нечасто. Главным он считал политический результат. Укрепить с помощью французов собственные позиции.
Для налаживания дружбы король использовал и казаков. В ходе Тридцатилетней войны Франция очередной раз сцепилась с Испанией и Англией, и Владислав послал Мазарини корпус из 2400 воинов – в их числе казаков было 2 тыс. Конечно, такое небольшое войско могло оказать помощь чисто символическую. Продемонстрировать, что король готов быть французским союзником. Казаки пробыли во Франции два года, участвовали в осаде Дюнкерка. Одним из них был сотник Богдан Хмельницкий – впоследствии в разговоре с французским послом он назвал принца Конде своим бывшим военачальником.
Происхождение самого Богдана спорное, существуют разные версии. Некоторые исследователи возводят его род к польскому воеводе Венцеславу Хмельницкому – он был одним из тех, кто организовывал казаков в XVI в., избирался гетманом в 1534 г. Другие доказывают происхождение из шляхтичей. Хотя спорят, от какого города или местечка пошла такая шляхетская фамилия – от Хмельника, Хмелева, Хмелива, Хмелевки? Впрочем, сторонникам данной версии приходится подкреплять ее еще и другими гипотезами. Что предок-шляхтич женился на простолюдинке, и при этом, по польским законам, он и его потомки потеряли дворянство. Или совершил некое преступление, утратив дворянство из-за приговора к "инфамии" – "лишению чести". Но подобные умозрительные построения никакими документами не подкрепляются и выглядят крайне сомнительными: Зборовский, Лисовский и прочие преступники на подобные приговоры плевали, продолжали числиться в "благородном сословии".
Да и само дворянское происхождение вполне может относиться к области фантазий. Не исключено, что фамилия Хмельницкий пошла от обычного казачьего прозвища, связанного со словом "хмель". Если же брать подтвержденные факты, то известно, что отец Богдана, Михаил Хмельницкий, был казачьим командиром, служил чигиринскому старосте Станиславу Конецпольскому и был у него на хорошем счету. Магнат за отличия щедро наградил его, произвел в сотники, подарил богатый хутор Суботов недалеко от Чигирина. Михаил Хмельницкий сумел дать сыну блестящее образование, Богдан учился в школе Киевского православного братства, а потом окончил еще и иезуитскую коллегию в Ярославе.
В 1620 г. он участвовал в трагической битве под Цецорой, его отец погиб вместе с коронным гетманом Жолкевским. А Богдан два года провел в татарском плену, был выкуплен родственниками. Стал хозяином хутора, отличился на Смоленской войне, спас самого короля. Получил чин сотника в реестровом войске. Богдан участвовал и в восстаниях 1637–1638 гг., но ему повезло, он избежал расправы. Очевидно, благодаря заступничеству короля и Конецпольского коронный гетман помнил его отца и ценил сына. Невзирая на постановление относительно командных постов у реестровых казаков – назначать на них только польских шляхтичей, Хмельницкий сохранил чин сотника. А со временем даже возвысился, стал войсковым писарем – начальником штаба при реестровом гетмане (впрочем, такое исключение делалось еще для ряда казачьих старшин). Что ж, Хмельницкий был благодарен своим покровителям. Служил хорошо, верно. Первая супруга родила ему троих сыновей и нескольких дочерей, а когда она умерла, Богдан полюбил красавицу-полячку (причем шлахтянку) Елену, взял ее в дом как жену.
Однако в Речи Посполитой положение, которого он достиг, значило совсем не много. Засилье вельмож привело к тому, что не только простолюдины, но даже мелкие шляхтичи оказались совершенно беззащитными. Их могли разорить судами или просто погромить. В 1630–1640-х гг. "прославился" Самуил Лащ, совершавший с вооруженным отрядом наезды на хутора и имения. По свидетельствам современников, он "насильничал, убивал, отрезал уши и носы, уводил девушек и вдов и выдавал их замуж за своих подручных, вместе с ним участвовавших в грабежах". Суд 236 раз приговаривал Лаща к баниции (изгнанию), и 37 раз к инфамии (лишению чести). А он… издевательски появился при королевском дворе в шубе, подшитой судебными приговорами. Потому что за ним стоял Конецпольский, который его руками разорял и сгонял с земель всякую "мелочь", округляя владения. Так что Лащ мог не опасаться за свою безнаказанность.
Шляхта разделилась. Многие смирялись, шли прислуживать панам. При их дворах жить было сытно и весело, куда лучше, чем в собственном нищем хозяйстве. Другие все еще цеплялись за "свободы" и видели выход в том, чтобы усилить власть короля. Он должен навести порядок и обеспечить законность, ведь теоретически мелкие дворяне были равноправными с магнатами. Владислав и канцлер Оссолинский исподволь поддерживали подобные настроения, и в противовес "панской" партии формировалась "королевская".
А примирение Турции с Россией откликнулось в Польше самым неожиданным образом. Османская империя уже три года пыталась отобрать у Венеции остров Крит. Венеция в ту эпоху была не только итальянским городом. Это была очень большая и богатая торговая республика. Ей принадлежали славянские области на Адриатическом побережье, многие острова в Средиземном море, она имела многочисленный флот, нанимала значительные армии, и турок на Крите тормознули. Но когда планы наступления на Дон были похоронены, султанское правительство решило перебросить туда основные контингенты своих войск. Тогда и Венеция стала искать союзников. Она обратилась к Польше. Приглашала выступить против Османской империи, обещала за это платить крупные субсидии.
Королю и Оссолинскому идея понравилась. Победа позволила бы избавиться от ежегодной дани крымскому хану, закрепить за собой Молдавию. А сама по себе война сулила неплохие перспективы во внутренней политике. Шляхту привлекут жалованье за венецианский счет, добыча, присоединенные земли, а король возглавит армию, мелкое дворянство сплотится вокруг него, укрепит его позиции. Но Владислав и канцлер понимали – как раз из-за этого "панская" партия ни за что не поддержит предложение, обязательно провалит на сейме. Вопрос о войне они даже не стали выносить на обсуждение. Но посовещались между собой, и родился план провокации. Напустить на турок казаков. Султан разгневается, сам объявит войну, и Речи Посполитой придется в нее вступить независимо от желаний магнатов и капризов сейма.
В Варшаву тайно пригласили гетмана реестрового войска Запорожского Барабаша, полковника Ильяша Караимовича и войскового писаря Хмельницкого. Принял их сам король, приватно, без лишних свидетелей. Дружески беседовал с ними и поставил задачу: вспомнить былые годы, собрать казаков, построить чайки и совершить набег на турецкие берега. Владислав предупредил, что дело надо держать в секрете, выдал письменную грамоту, "привилей". Хотя, в нарушение закона, скрепил его не государственной, а своей личной, королевской печатью. За исполнение столь важного поручения Владислав пообещал убрать с Украины коронные войска, увеличить реестр до 12, а то и до 20 тыс.
Казачьи начальники поехали домой взволнованные, озабоченные. Но они были себе на уме. Они же прекрасно представляли, кто в стране истинные хозяева. Если они окажутся крайними, сможет ли король защитить их? Да и имеет ли смысл рисковать ради Владислава? С практической точки зрения гораздо выгоднее было подстраиваться к панам, заслуживать их благоволение. Приехав в центр реестрового войска, Чигирин, Барабаш и Ильяш сразу направились к чигиринскому старосте Александру Конецпольскому и рассказали ему о полученном предложении. По другим каналам магнаты тоже получали информацию, что король замыслил самостоятельный шаг, без их ведома. Разразился скандал. Владислава заставили отказаться от альянса с Венецией, отменить любые приготовления.
И только один из казачьих предводителей, Хмельницкий, сохранил верность королю. Загорелся все-таки выполнить его задание. Зазвал к себе в гости Барабаша, устроил застолье. Подбил посоревноваться, кто кого перепьет. Сам при этом хитрил, жульничал, а гетман совсем поплыл. Хмельницкий послал к нему домой слугу – дескать, Барабашу понадобилась королевская грамота, и завладел "привилеем". Стал показывать его казакам, поручал искать и собирать участников прежних походов, чтобы ударить на турок. Но и гетман быстро разобрался, куда делась грамота, узнал об агитации Хмельницкого. Возмутился, требовал прекратить. Богдан отказывался, ссылаясь на волю короля. Они поссорились. Гетман даже посылал своих людей, чтобы убить Хмельницкого.
А возникшей конфликтной ситуацией решил воспользоваться чигиринский подстароста, шляхтич Чаплинский. Он давно положил глаз и на хутор Суботов, и на сожительницу Богдана. Обратился к своему начальнику Александру Конецпольскому и доложил: войсковой писарь – мятежник и их противник. Поэтому просил передать хутор ему, Чаплинскому. Староста проявил колебания. Суботов подарил отцу Хмельницкого его собственный отец. Станислав Конецпольский, прежний покровитель Богдана, умер всего год назад, и отнимать получалось некрасиво. Вроде как нарушить волю покойного отца, бросить тень на его честь! Но Чаплинский предложил другой вариант. Объяснил, что Хмельницкий – казак, права на владение землей не имеет, а после пожалования хутора наверняка не позаботился получить документ на собственность. Поэтому от старосты требуется всего лишь закрыть глаза на действия помощника, и он все обстряпает. В таком раскладе совесть молодого Конецпольского оказалась спокойной, он дал "добро".
Чаплинский устроил обычный для Речи Посполитой наезд. С отрядом слуг налетел на Суботов. Хмельницкий успел вскочить на коня и сбежать. Его 10-летний младший сын Остап осмелился протестовать, остановить грабителей. Чаплинский приказал его высечь. Мальчика избили так сильно, что он вскоре скончался. А полячку подстароста увез, обвенчался с ней по католическому обряду. В общем, разбой был откровенный. Но найти управу оказалось невозможно – и для Речи Посполитой это тоже было в порядке вещей.
Хмельницкий кинулся жаловаться Конецпольскому, а тот отмахнулся, отослал его судиться законным порядком. Судьи развели руками и вынесли решение: Суботов принадлежит староству, поэтому староста и подстароста вольны распоряжаться им как хотят. Богдан вспомнил про воинский этикет, явился к дому Чаплинского и вызвал его на поединок. Однако шляхтич не принял вызов от "мужика", выслал на него троих вооруженных слуг. Хмельницкий уцелел лишь благодаря панцирю, который носил под одеждой. После драки, взбешенный, он принялся выкрикивать угрозы – а вот за это его арестовали. Скорее всего, прикончили бы. Но молодая жена Чаплинского еще не забыла объятий казака, упросила мужа освободить его.
Нет, Хмельницкий не успокоился, поехал в Варшаву. Там как раз собирался сейм. Он был очень бурным и скандальным, на короля и канцлера катили бочки за попытку самовольно начать войну. Ну а между основными делами сейм выделил "радных панов" рассмотреть жалобу Богдана. Чаплинского вызвали в качестве ответчика, причем он не отрицал, что велел высечь сына Хмельницкого "за возмутительные угрозы". Но указывал, что мальчик умер не от побоев, а сам по себе, через три дня. Радные паны согласились, что основания для обвинений нет. А ограбленного хозяина ткнули носом в законы – сам виноват, надо было запастись документами на владение хутором. Что касается жены, то она была невенчанная – о чем тут разговаривать? Увели ее – твои собственные проблемы.
Хмельницкий встретился и с королем. Владиславу после взбучки на сейме было совсем не до переживаний и обид казака. Он лишь посоветовал: если ты воин, "маешь саблю в руке", вот и разбирайся как знаешь, польские "свободы" этого не возбраняют. Но король был по-прежнему в плену своих собственных замыслов, обозлился на панов, а визит Хмельницкого натолкнул его на мысль все-таки организовать казачью провокацию. Барабаш изменил – но Хмельницкий остался верным ему! Владислав снова принялся расписывать Богдану, что необходимо ударить на турок. Сам увлекся, сам себя загипнотизировал перспективами. Выписал еще одну грамоту, даже отвалил солидную сумму денег на строительство лодок.
Вот тут он ошибся. Оскорбленный и поруганный казак уже разуверился в короле. Подыгрывать в авартюрах Владислава он больше не хотел. В его голове рождались совсем другие мысли. По пути из Варшавы он начал демонстрировать людям королевский "привилей", призывая браться за оружие – как бы за короля, но против панов. В Чигирине он неосторожно задержался, решил распродать оставшееся имущество. Но властям донесли о его речах, и Богдана снова схватили. Определили под надзор переяславского полковника Кречовского и доложили коронному гетману Потоцкому – высшему военному начальнику, казаки числились в его подчинении.
А Потоцкий запросто распорядился казнить смутьяна. Но его приговор запоздал. Пока его везли до Чигирина, Хмельницкий сумел сагитировать Кречовского, и они с отрядом в 150 человек ускакали в Запорожье. Как уже отмечалось, Сечь давно уже не была центром казачьей вольницы. Но некоторые казаки так и не ушли из здешних мест – как раз "волки", бесприютная и бессемейная сирома, которой некуда было податься ("сирома" (запорож.) – люди необеспеченной жизни, бедняки. – Прим. ред.). Они гнездились небольшими группами на днепровских островах и притоках, строили хижины для жилья, промышляли рыболовством. К ним и явился Хмельницкий. Кликнул – они оживились, воспрянули, вспомнили былое. Собралось около 300 человек.
В январе 1648 г. они внезапно ворвались в Сечь и перебили гарнизон. Не давая полякам опомниться, неожиданным налетом захватили Кодак, теперь у них появились пушки. А в Сечь подтягивались другие казаки из окрестностей, с Украины, до которых долетели слухи, что вольное войско снова заявило о себе. Потоцкий, получив известия о мятеже, сперва недооценил опасность. Считал, что вспышка чисто местная, у Хмельницкого только маленький отряд. Для ликвидации бунта нужно поймать самого Хмельницкого. Чтобы не сбежал куда-нибудь в степи или к туркам, важно не спугнуть его, а выманить. Коронный гетман слал гонцов, приглашая его приехать на переговоры.
Казачий предводитель не отказывался, но и не приезжал. Отвечал на письма, перечислял условия примирения – восстановить Сечь, казачьи вольности, вывести с Украины польских солдат. Хотя на самом деле Богдан догадывался, что его намереваются обмануть, ничуть не верил, что поляки пойдут на какие-либо уступки. Он сам обманул Потоцкого. Ответы посылались от имени Хмельницкого, а его не было в Сечи. Он с сыном Тимошем тайно поехал в Крым. Здесь королевская грамота о нападении на турок еще раз сыграла свою службу. Богдан предъявил ее хану Ислам-Гирею и предложил заключить союз против Польши.
От вступления в полномасштабную войну на стороне казаков хан уклонился. Украинских повстанцев он оценивал невысоко. Побузят-побузят и сдадутся, или их опять передавят. Но участие в сваре сулило добычу, пленных. Ислам-Гирей поручил перекопскому мурзе Тугай-бею поддержать казаков. Как бы не от лица хана, а в частном порядке. Хмельницкий вернулся в Сечь, сообщил, что татары помогут, и его избрали гетманом. Он начал рассылать универсалы, призывая народ к восстанию.
А король до сих пор пребывал в уверенности, что Хмельницкий действует по его указаниям, готовит поход на Крым или турецкие города. Владислав писал Потоцкому, чтобы тот воздержался от боевых действий, продолжал переговоры. Но на Украине магнаты уже разобрались – беда им угрожает нешуточная. Чтобы не позволить мятежу разгореться, коронный гетман приказал немедленно ударить на Сечь. Поднял все наличные силы, имевшиеся в его распоряжении. 5 тыс. реестровых казаков под командованием Барабаша и Ильяша были отправлены на лодках по Днепру. Сын Потоцкого Стефан повел по берегу авангард из 5 тыс. конницы и пехоты, а следом выступили основные силы под командованием Потоцкого и Калиновского – 7 тыс. шляхты и наемников с большим количеством артиллерии.
Предводители поляков были настроены легкомысленно, они легко разгонят толпу сброда! Ехали, как на прогулку, останавливались для пирушек, поджидали отряды других магнатов. У Хмельницкого было всего 3 тыс. казаков с 4 орудиями, да пришли 4 тыс. татар Тугай-бея. Но казачий вождь был прекрасным командиром и воспользовался ошибками противников: тем, что они разделились на три части, и главный корпус далеко отстал от авангардов. К реестровым, плывшим по Днепру, послали агитаторов. Казаки взбунтовались, убили Барабаша и Ильяша и перешли на сторону повстанцев. 6 мая возле речки Желтые Воды войско Богдана обрушилось на лагерь Потоцкого-младшего и смяло его. Стефан был убит, победителям досталось 27 орудий.
Потоцкий-старший и Калиновский в это время находились под Черкассами. Получив донесение о разгроме, были в шоке. Повернули отходить назад. По дороге срывали злобу на мирных жителях, жгли села, разорили Корсунь. Казаки ринулись в погоню. Но поляки остановились, заняли сильную позицию, укрепились шанцами и рвами, ощетинились батареями. Однако душевный подъем повстанцев был настолько высоким, что один из казаков добровольно согласился пожертвовать жизнью. Его нарочно отправили в плен, и он умер под пытками, наговорив, будто у Хмельницкого 50 тыс. казаков и вся крымская орда. Враги переполошились, бросили укрепления, снова стали отходить. Потоцкий был старым и опытным военным. Марш организовал грамотно. Поляки шли, огородившись со всех сторон возами и пушками, как бы в подвижной крепости. В любой момент готовы были покосить нападающих залпами мушкетов и ливнем картечи.
Но и Хмельницкий мог потягаться с поляками в воинском мастерстве, а казачья тактика знала хитрые уловки на разные обстоятельства. Наперерез неприятелям был выслан отряд Кривоноса. Обогнал их и выбрал подходящее место, где дорога спускалась в глубокий овраг. Ее перекопали рвом, перегородили завалом. На крутом спуске порядок польской колонны сломался. Возы и пушки съезжали вниз, проваливаясь в ров. Возницы тормозили другие телеги. Возникли пробка и мешанина. Казаки из засады принялись расстреливать сбившуюся массу, а с тыла навалился Хмельницкий. После четырех часов рубки все было кончено. Потоцкий и Калиновский попали в плен, их отдали татарам. Часть их воинства перебили, другие сдались. И вот теперь-то пожар занялся по всей Украине. Десять лет копились страдания, унижения, ненависть к поработителям – и выплеснулись…