Однако у Мазепы в различных инстанциях имелись "свои" люди. Кто-то предупредил его об опасности. Он сразу же засуетился организовать противодействие. Состряпал обширное послание к царю. Писал, что изнемогает в трудах и болезнях, но клеветники не оставляют его в покое, готовы очернить даже память о нем, если он умрет. Напоминал, что всегда оставался вернейшим слугой государя. А ради этой верности просил выдать доносителей ему. Обосновывал свою просьбу – если тайные и явные враги увидят наказание клеветников, то прекратят пакостить…
Но царь и сам пребывал в уверенности, что на Мазепу катят очередной поклеп. Он пообещал гетману, что не даст в обиду. А по закону за клевету полагалось такое же наказание, под какое хотели подвести оклеветанного. В данном случае такое же, как за измену, – смертная казнь. Царь поручил провести расследование канцлеру Головкину и вице-канцлеру Шафирову. Причем оба они были заранее убеждены, что Кочубей и Искра оболгали гетмана. Очень вероятно, что Мазепа еще и подогрел их убеждения взятками. Во всяком случае, известно, что Шафиров брал "на лапу" очень охотно, а гетман после следствия горячо благодарил именно его.
В апреле 1708 г. Кочубея и Искру вызвали в Витебск, в расположение царских войск, арестовали. Свидетелей не привлекали, не заслушивали. А самих доносителей уличили, что в их показаниях были разногласия, постановили пытать. Искру били кнутом, и он смалодушничал. Закричал, что "никакой измены за гетманом не знает". Ну а Кочубея даже истязать не пришлось. Ему только показали орудия пытки, и он скис, заюлил. Отказался от всех обвинений и "принес повинную", что никакими данными про измену не располагает. Объяснял жалобу, что хотел лишь отомстить за соблазненную дочь.
В общем, сами же противники Мазепы перечеркнули попытку вывести изменника на чистую воду. Дело выглядело совершенно очевидным. Царь в это время находился в Петербурге, ему доложили – "воры" сознались, и он успокоил Мазепу. Дескать, вскрылось "воровство и сплетенная ложь на тебя, верного нашего подданного". Но гетман дико боялся, что правда все-таки всплывет. Повторно просил выдать жерты ему. Снова и снова настаивал, что у клеветников много подручных. Если же их казнить на Украине, у всех недоброжелателей заткнутся рты. Царь согласился. Кочубея и Искру привезли к гетману. 14 июля в местечке Борщаговке под Белой Церковью им отрубили головы…
Нашествие шведов
Шла тяжелая война, а Сечь по-прежнему варилась в "собственном соку". Впрочем, привлечь ее к боевым действиям было уже проблематично. Год от года в Запорожье скапливалось все больше самой разнородной вольницы. А по мере этого боевые качества здешнего воинства становились сомнительными. Зато анархия нарастала. В 1707 г. Сечь снова добавила хлопот царскому правительству, казаки погромили еще один купеческий караван. Опять пришлось вести нелегкие переговоры с турками, платить компенсации, чтобы накануне шведского нашествия не рассердить еще и Османскую империю.
Но накапливались серьезные проблемы и на Дону. До сих пор казаки привыкли видеть себя привилегированными. Правительство с ними заигрывало, не затрагивало их "вольностей". Службой не слишком обременяло. Кроме жалованья, предоставляло другие заработки, позволяло торговать без пошлин в порубежных городах. Соглашалось и с правилом "с Дона выдачи нет". Петр такого особого статуса не понимал и не воспринимал. Почему одна область России должна жить на каких-то иных правах, чем остальной народ? Почему она становится легальным убежищем для преступников?
Царь начал приводить порядки на Дону в соответствие общегосударственными. Право беспошлинной торговли отобрал. Часть рыбных промыслов передал жителям Азова. Службу казаков дополнил новыми обязанностями – охраной Азова, пересылкой почты. А вокруг Бахмута возник конфликт между донскими казаками и Изюмским слободским полком. Место было богатым – соляные месторождения, рыбные ловы на Донце, сенокосы. Изюмский полковник Шидловский обратился к своему начальнику, киевскому воеводе, через него переслал жалобу царю. Обосновал ее грамотно, и в канцелярии Петра спор решили в его пользу. Донцы не уступали. Но Шидловский, получив высочайшее решение, не церемонился. Направил отряд, погромил и сжег Бахмутский городок донцов.
Но и те не были безобидными овечками. На Бахмуте атаманом был Кондратий Булавин. Человек крутой, убежденный старообрядец – его брат вместе с общинами раскольников вообще переселился на Кубань, во владения Крымского хана. Войсковой атаман Илья Зерщиков поддержал Булавина. Тот вооружил казаков и рабочих, трудившихся на солеварнях. Налетел на изюмцев, спалил их городок и вышиб прочь с Бахмута. Они опять жаловались, из Москвы прислали дьяка Горчакова навести порядок. Но Булавин бесцеремонно арестовал его и выпроводил ни с чем. Пошла переписка, обвинения. Но правительство отвлекала война, а конфликт был мелким, дело заглохло.
Однако самой серьезной проблемой на Дону стали беглые. Сюда удирали ссыльные и каторжники со строительства Азова и Таганрога, с коребельных верфей Воронежа. Много было дезертиров. Они становились не казаками, а бурлаками – работниками в казачьих хозяйствах, на рыбных промыслах, солеварнях. Царь несколько раз посылал чиновников "сыскать" беглых, вернуть к прежним местам работы и жительства. Ничего не помогало, казаки их прятали. Для них дешевая рабочая сила приносила очень ощутимые выгоды. В 1707 г. с этой же задачей был отправлен князь Юрий Долгорукий с тысячей драгун.
В учебниках и советских трудах по истории описывается "крестьянское восстание", которое поднял Булавин, решивший бороться за свободу. Но и это лишь политическая легенда. Исследования специалистов показывают, что уничтожение экспедиции Долгорукого организовала верхушка казаков во главе с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым, чтобы самим не попасть под обвинение в укрывательстве беглых (а за укрывательство дезертиров полагалась вообще смертная казнь). Но убить князя и его подручных требовалось так, чтобы это не выглядело восстанием против царя. Якобы прикончили те самые беглые, которых наловила экспедиция, – и шито-крыто. Глядишь, в условиях войны следствие затянется, да и сумеет ли концы раскопать? Исполнителем стал Булавин. Налетел ночью на Шульгин городок, перебил Долгорукого, его офицеров и отряд драгун.
Атаман Максимов с казаками выступили на подавление бунта. Но даже не сражались. Остановились лагерем, а на следующий день "воров" уже не было, им позволили разбежаться. А царю наврали, будто разгромили их и казнили зачинщиков. Петр "за верность и усердие" наградил Дон жалованьем в 10 тыс. руб., и все вроде бы успокоилось. Но остался сам Булавин. Он тайно приезжал в Черкасск, и его не арестовали. Судя по всему, его уговаривали уйти к брату на Кубань. Но вот он-то не захотел угомониться. Погуляв несколько дней во главе мятежной толпы и увидев, как легко она обрастает бурлаками и казаками, он считал, что способен на большее. Задумывал крупную смуту – поднять Дон, захватить Азов, освободить содержавшихся там каторжных и идти на Москву.
Вместо Кубани он поехал в Запорожье. Предложил выступить вместе. Кошевым атаманом был Финенко, он расценил призыв как бессмысленную авантюру, с негодованием отверг. Но Булавин развернул агитацию среди рядовой "сиромы" и всякого пришлого люда, набравшегося в Сечи. Возбудил их, звал бороться за казачьи "вольности", которые попирает царь. Запорожцы вспомнили и свои обиды – запрет ходить на турок и татар, конфликты на Самаре, выговоры за купеческие караваны. Стали бузить. На Рождество Христово как раз была рада, и Финенко низложили. Выбрали кошевым врага "москалей" Костю Гордиенко. Правда, и он оценил, что предложение гиблое, поход на Дон объявлять отказался. В это время и до царской администрации дошли известия, что Булавин мутит воду в Запорожье. Киевский воевода Голицын и Мазепа прислали требования выдать его. Гордиенко ответил, что из Сечи выдавать не принято. Но и не ссорился, пообещал выслать смутьянов. Хотя этого не исполнил. Булавин расположился в городке Терны на Самаре, и кошевой негласно позволил ему набирать добровольцев.
Но в январе армия Карла XII вторглась в Белоруссию. Из Саксонии он выжал 5 300 000 рейхсталеров контрибуции, вооружение, снаряжение, запасы. Его войска отдохнули и пополнились. Король не скрывал – подписывать мир он будет в Москве. Петра низложит. Посадит на престол кого-нибудь из поляков. Или из русских, кто будет хорошо себя вести. Заберет для Швеции западные области: Архангельск, Новгород, Псков. Смоленщину и Украину отдаст Лещинскому. А остальное поделит на удельные княжества.
В Белоруссии начались бои. Русская армия от генерального сражения уклонялась, отступала. Когда Карл остановился в Сморгони, к нему приехали посланцы Мазепы. В прежних пересылках с Лещинским гетман уже заключил договор, на каких условиях он перейдет под польское владычество. Мазепе были обещаны Витебское и Полоцкое воеводства. При этом он сохранял владения на Украине, становился самым могущественным и богатым из польских панов! Хотя о должности казачьего гетмана в договоре умалчивалось, ведь само казачество в Польше предстояло ликвидировать. Ну а теперь шведы готовились добить "русского медведя", и Мазепа рассудил, что пора познакомиться непосредственно с Карлом. Заверил – стоит шведам приблизиться к Украине, она дружно сбросит власть Москвы, радостно встретит короля, и к нему присоединится гетманское войско из 40 тыс. казаков. Поддержит и Булавин на Дону, восстанет Поволжье…
Между тем царь слал гетману приказы прислать на фронт малороссийские казачьи полки. Но смута, которую разжигал Булавин, дала Мазепе отличный предлог уклоняться от выполнения царских повелений. Он отговаривался – в тылу неспокойно. Если гетманские надежные войска уйдут с Украины, выступят "гультяи" и захватят города. В марте 1708 г. вместо Белоруссии гетман отправил целых два полка против небольшого отряда Булавина. Однако тот узнал об их приближении и исчез.
Вынырнул он на Хопре, в Пристанском городке. Сюда подошли и 2 тыс. запорожцев под началом атаманов Хохлача и Кардиаки – откликнулись самые буйные, не посчитавшиеся даже с Костей Гордиенко. И тут-то восстание заполыхало в полную силу. Присоединились казаки окрестных городков, отовсюду стекались бурлаки, воронежские ссыльные, волжские бродяги. Но цели мятежников оказались совершенно неопределенными. Голытьба жаждала пограбить, требовала вести ее "на добычь". Тут как тут оказались раскольники, выдвигая свои лозунги – бить "немцев", стоять "за старину". Возле Черкасска мятежники сошлись с войском атамана Максимова. Но казаки сочувствовали Булавину, он же ратовал за их "вольности". Потребовали от Максимова начать переговоры. А Булавин послал запорожцев в обход, и они напали прямо во время переговоров. Войско развалилось, кто бежал, кто переходил к победителям.
Повстанцы вошли в Черкасск. Булавин созвал круг из представителей 110 городков, и его избрали войсковым атаманом. Максимова и нескольких старшин он предал смерти. Обратился к Петру и отписал ему, что прежнего атамана и его помощников казнили "за их неправду", а "от него, великого государя, не откладываемся". Но он лгал. Разослал грамоты в Астрахань, терским казакам, ногайцам, кубанским татарам, крымскому хану, просил поддержать восстание. Никакой политической линии у него по-прежнему не было. Булавин оказался заложником той разношерстной массы бурлаков и запорожцев, которую сам же поднял. Чтобы удовлетворить их, раздал им имущество казненных. Но оказалось мало. Они принялись грабить и терроризировать казаков. У жителей Черкасска все симпатии к Булавину сразу выветрились, сменились проклятиями. А атаман, чтобы не довести до беды, принялся рассылать свои банды в разные стороны. Они захватили на Волге Камышин, взбунтовали Царицын.
Слухи о восстаниях дошли и до Карла XII. Были ему очень по душе и утвердили его в мысли – Россию легко будет свалить. А Мазепа в это время через своих агентов принялся распускать слухи. Дескать, царь хочет истребить всех запорожцев, а Украину отдать Меншикову. В малороссийских городах подбрасывали манифесты шведского короля, призывавшего избавиться от "царской тирании" и переходить под его покровительство. Такие манифесты (разумеется, не от лица гетмана, а через "случайных" людей) завезли и в Сечь. Через запорожцев они попали к Булавину. Но атаман на них не ответил и никак не отреагировал. Возможно, воспротивились раскольники – ведь они призывали побивать "бояр" и "немцев", а шведы для них были такими же "немцами". А может, Булавин боялся оттолкнуть казаков. Или ему просто стало не до того.
Петр сейчас разгневался уже всерьез. Наступал враг, угрожал самому существованию Российской державы – и в подобный момент кому-то вздумалось бунтовать! Это выглядело настоящей изменой. На усмирение пришлось направить крупные воинские контингенты: 20 тыс. солдат и драгун, слободских казаков, дворянское ополчение, калмыков. На Дон началось наступление с разных сторон. По Донцу двинулся полковник Шидловский со слободскими казаками. Повстанцы неожиданным налетом сумели разбить Сумской полк. Но на них навалились еще 4 казачьих полка. Чернь разогнали. Полторы тысячи запорожцев атамана Кардиаки засели в Бахмуте, отбивались. Потом поняли, что положение безвыходное, и сдались. Однако в плен их не брали, перебили до единого.
Булавин никакого общего руководства не осуществлял. Погибали его отряды в Бахмуте, а он в это же время отправил Хохлача с 5 тыс. запорожцев, донских казаков и голытьбы брать Азов. Это уж было совсем нереально. Беспорядочные толпы обступили мощные стены, их стали косить залпами артиллерии, и они в ужасе покатились прочь. А в Черкасске известие о разгроме ускорило развязку. Местные казаки поднялись против Булавина, окружили его дом. Он отстреливался, убил двоих. А когда увидел, что ко двору тащат пушку и возы с сеном, застрелился. При нем была женщина, по одним источникам дочь, по другим "полюбовница", тоже покончившая с собой. Востание распалось. Отряды, разошедшиеся кто куда, уничтожали порознь. Мятежные городки разорили, 7,5 тыс. человек казнили.
3 тыс. повстанцев атаман Некрасов увел на Кубань, поступил на службу к крымскому хану. Они положили начало общине "некрасовцев". Остатки мятежников пробирались и на Сечь. Киевский воевода докладывал, что в Запорожье появились "черкасы и русские люди… и везут с собой на возах много раненых воров". Эти беженцы рассказывали, будто царь намерен вообще истребить казачество, нагнетали озлобление. Подобные слухи как нельзя лучше ложились в струю агитации Мазепы.
А наступление Карла развивалось медленно. Сперва его остановила весенняя распутица. Потом отсупающие русские части тормозили врага арьергардными боями. Белорусские крестьяне прятали запасы, закапывали их, и шведам приходилось делать остановки, чтобы собрать продовольствие и фураж. Королевский капеллан Нордберг увлеченно описывал: "Солдаты сначала с большим трудом открывали склады, устроенные под землей, в которых жители прятали свой хлеб. Но в несколько дней солдаты так наловчились находить эти склады, что почти ни в чем не нуждались". Почтенный пастор не уточнил, какими способами их находили. Однако эти способы известны, шведы применяли их и в Тридцатилетней войне, и в Польше. Захватывали крестьянскую семью, надевали петлю на шею хозяину и спрашивали жену – где продовольствие? Если не отвечала, мужа вешали и надевали петлю одному из детей. Повторяли вопрос. Потом брали другого ребенка. Хотя чаще до второго не доходило. Женщины не выдерживали…
Но ближе к русским границам царское командование целенаправленно применило тактику "оголожения". Высылало отряды кавалерии и казаков, они прочесывали местность на пути неприятельской армии и в ближайших окрестностях. Угоняли скот, вывозили хлеб, овес, сено. Или поджигали. Шведские солдаты стали голодать. Войска Карла на месяц застряли в Могилеве. Запасы, сделанные перед началом похода, иссякли. А новые взять было негде. Надежды возлагали на корпус Левенгаупта, он собрал в Риге огромное количество продовольствия, боеприпасы и должен был привести обоз в сопровождении 16 тыс. солдат. Но затянул подготовку – требовалось набрать слишком много телег, лошадей.
Шло время, а никаких известий от Левенгаупта не было – гонцов перехватывали русские разъезды. Казаки крутились возле расположения шведов, тревожили наскоками. Выкрали даже королевского генерал-адъютанта Канифера, утащили к царю. В Могилеве уже совсем нечего было есть, и Карл повел армию дальше, к Пропойску. Но опять были бои, стычки. Положение с продовольствием ничуть не налаживалось, только ухудшалось. Солдаты голодали по-настоящему, болели, и король начал понимать: идти на Москву по кратчайшему направлению, через Смоленск и Можайск, нельзя. Если он углубится на русскую территорию, его армию вот так же будут окружать мелкими отрядами, уничтожать запасы и выморят голодом.
Но ведь существовал другой вариант! Идти на Украину. Там ждал Мазепа, заготовил все необходимое. Там присоединится 40-тысячное казачье войско. Там можно будет перезимовать со всеми удобствами. Туда сможет подойти польская армия. А по весне, опираясь на богатые украинские ресурсы, можно ударить на Москву с юга. 11–23 сентября в селе Стариши Карл провел совещание своих генералов. Указывал: "Неприятель безостановочно убегает и всюду на 7–8 миль все сжигает". Признал, что при дальнейшем движении на Смоленск шведы "должны были бы погибнуть". Но это вовсе не означало отказа от проектов сокрушения России. Король провозгласил: "Мы должны дерзать, пока нам улыбается счастье!" – а планы изменили. 14 сентября армия повернула на юг, на Украину…
Известия об этом дошли до царя, 20 сентября Петр послал новую директиву Мазепе. Требовал выслать казачьи полки, которые тот до сих пор придерживал, нацелить их на "сопровождение" противника, не давать шведам покоя. Сам государь с Меншиковым сформировал "корволант", летучий отряд из 10 тыс. воинов, и отправился перехватить корпус и обоз Левенгаупта. Он все-таки приближался, надеялся доставить запасы своему королю. Петр настиг его возле деревни Лесной. 29 сентября в упорном сражении шведов разбили. Положили 8 тыс. неприятелей, переловили тясячу пленных. Левенгаупт с остатками корпуса вырвался. Вместо 16 тыс. привел к Карлу 6700 оборванных и ошалелых солдат. Всю артиллерию и весь обоз, 8 тыс. возов с продовольствием и порохом, он потерял.
Но даже это король не воспринял как предвестие катастрофы. Он был в плену собственных иллюзий: шведы непобедимы, а русские "трусливо бегут", не осмеливаются дать ему битву. Строил аналогии с армией Александра Македонского, которая победоносно прошагала до Индии, круша царства и раскидывая многочисленные полчища местных властителей. Конечно, утрата боеприпасов, артиллерии и продовольствия была досадной и болезненной. Но трагедией это не считали. Впереди ждал Мазепа!
Он и в самом деле готовился к встрече, хотя об измене знал лишь узкий круг его приближенных во главе с Филиппом Орликом, занявшим пост войскового судьи вместо Кочубея. По Украине рассылались универсалы, требующие от крестьян сдавать зерно, овес, сало, мед и прочее продовольствие. Все это свозили в Батурин – якобы для того, чтобы укрыть от неприятелей и снабжать свои войска. Из разных украинских городов в Батурин собирали запасы пороха, снимали со стен пушки. Говорили, что их отправят туда, где они нужнее. В гетманском замке скопилось около 300 орудий! Из них 70–80 тяжелых.