28 августа 1960: "Лурье и Кондратьев не первые и не единственные. Две экспедиции так уже возвращались (сто и сто пятьдесят лет назад). Одна погибла в поясе тяжелых систем. Вторая прибыла. Там было трое, и они жили долго и работали как надо и умерли в штанах".
"Вставить в главу "Риф Октопус" дрессированных кальмаров, уничтожающих косаток. И дрессировщика".
По крайней мере половина этих наметок в дело не пошла. Особенно жалко мне сейчас тех самых "маленьких рассказиков из нынешней жизни "а la Хемингуэй или Дос-Пассос". Мы называли их- "реминисценции". Все реминисценции эти были во благовременье написаны - каждая часть повести открывалась своей реминисценцией. Однако в "Детгизе" их отвергли самым решительным образом, что, впрочем, понятно - они были, пожалуй, слишком уж жестоки и натуралистичны. К сожалению, потом они все куда-то пропали, только АН использовал кое-какие из них для "Дьявола среди людей". На самом деле в "Возвращении" они были бы на месте - они давали ощущение почти болезненного контраста - словно нарочитые черно-белые кадры в пышно-цветном роскошном кинофильме.
***
В те времена нас часто, охотно и все кому не лень ругали за то, что мы "не знаем реальной жизни". При этом безусловно имелось в виду, что мы не знаем ТЕМНЫХ сторон жизни, нас окружающей, что мы ее идеализируем, что не хватили мы еще как следует шилом патоки, что знать мы пока не знаем, насколько кисла курятина, и что петух жареный нас в маковку еще по-настоящему не клевал, - словом, совсем как у Александра Исаевича: "...едете по жизни, семафоры зеленые".
Отчасти это было, положим, верно. Жизнь не часто и не систематически загоняла нас в свои мрачные тупики (АН - почаще, БН - совсем редко), а если и загоняла, то сама же из этих тупиков милостиво и выводила. Не было в нашей жизни настоящего безысходного невезения, и с настоящей свинцовой несправедливостью встретиться никому из нас не довелось. На всякое невезение случалось у нас через недолгое время свое везение, а несправедливости судьбы и времени мы преодолевали сравнительно легко - как бегун преодолевает барьеры, теряя в скорости, но не в азарте. Как мне теперь ясно, оптимизм наш и даже некоторый романтизм тех времен проистекали отнюдь не из того факта, что в жизни мы редко встречали плохих людей, - просто мы, слава богу, достаточно часто встречали хороших.
Однако жизнь, нас окружавшая, была такова, что не требовалось обязательно быть ее окровавленной или обгаженной жертвой, чтобы понимать, какая гигантская пропасть лежит между сегодняшним реальным миром и миром Полудня, который мы стремились изобразить.
Не углубляясь излишне в подробности наших биографий, приведу только два маленьких примера, два отрывка из все того же экспедиционного дневника:
Вчера читал чабанам краткую лекцию по астрономии. Их было четверо. Двое тупо молчали, и было видно, что они просто ничего не знают, ничего не понимают и об устройстве мира никогда не думают. Один - ветработник- кое-что кумекает, но смутно. Разницы между звездой и планетой для него не существует. Один - чабан - уверен, что Земля плоская, Солнце вращается вокруг нее, а на Луне сидит голый чабан. Он ничего не знает об искусственных спутниках и об облете Луны. Это - 52 км от Кисловодска.
Помню, особенно поражало меня тогда, что все они - молодые парни, кончили десятилетку и отслужили действительную. Как? Как ухитрились они сохранить такую первобытную девственность в простейших мировоззренческих вопросах? Каким образом получилось, что титаническая машина общеобразовательного процесса, а тем более машина радио-газетно-телевизионной пропаганды прокрутились над их головами вхолостую?
Второй отрывок - запись, сделанная сразу после того, как наша группа, благодаря отчаянному мастерству шофера нашего Юры Варовенко и поистине большевистскому напору начгруппы Виктора Борисовича Новопашенного (Фельдмаршала), прорвалась по неезженным горным дорогам на мрачную плоскую гору с характерным названием Кинжал (чуть больше 4000 метров над уровнем моря).
Ночью Кинжал прекрасен. Вверху Луна, внизу - облака, под облаками тьма.
Днем - Мухаммед. Рассказ о "точках", где человек спать не может - "начинает бродить", с ним случается "произведение" - духи, шайтаны. Поверил (может быть, газы?), а пять минут спустя он говорит, что у удавов уши, "как у криси". Мысленно развожу руками.
Выехали обратно и попали в лапы к партайгенацвале (инструктор КПСС от Совета Министров Дагестана). Потребовали документы. Взгляд на фотокарточку - взгляд на Фельдмаршала. Вопросы: "А кто директор в Пулкове? А кто начальник II кабардинского штаба? А кто там парторг? Не может быть, что вы проехали на Кинжал. Это неправда..." Собственно, это основной пункт обвинения: невозможно проехать на Кинжал, они врут. Местная власть - человек с серебряной челюстью и лицом японца; во френче. На столе - "Казбек" (не предлагает), радиоприемник, какие-то списки. Потом извинились ("Вы должны понимать, что живете в Советском Союзе... в такой момент..."), подали аръян и лепешки - мы гордо отказались...
Да, мы (с АН) очень хорошо понимали, что жившем именно в Советском Союзе и именно в "такой момент", и тем не менее мысль написать утопию - с одной стороны вполне а la Ефремов, но в то же время как бы и в противопоставление геометрически-холодному, совершенному ефремовскому миру, - мысль эта возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым и даже, пожалуй, необходимым изобразить МИР, В КОТОРОМ БЫЛО БЫ УЮТНО И ИНТЕРЕСНО ЖИТЬ - не вообще кому угодно, а именно нам, сегодняшним, выдернутым из этого Советского Союза и из этого самого "момента".
Мы тогда еще не уяснили для себя, что возможны лишь три литературно-художественные концепции будущего: Будущее, в котором хочется жить; Будущее, в котором жить невозможно; Будущее, Недоступное Пониманию, то есть расположенное по "ту сторону" сегодняшней морали.
Мы понимали, однако, что Ефремов создал мир, в котором живут и действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем (может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе - модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания, в лучшем случае. Мы ясно понимали, что Ефремов создал, собственно, классическую утопию - мир, каким он ДОЛЖЕН БЫТЬ. (Это - особая концепция будущего, лежащая за пределами художественной литературы, в области философии, социологии и научной этики - не роман уже, а, скорее, слегка беллетризованный трактат.)
Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о людях и о человеческих судьбах, о приключениях человеков в Природе и Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь, вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый, Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких "свинцовых мерзостей жизни".
***
Это было время, когда мы искренне верили в коммунизм как высшую и совершеннейшую стадию развития человеческого общества. Нас, правда, смущало, что в трудах классиков марксизма-ленинизма по поводу этого важнейшего этапа, по поводу фактически ЦЕЛИ ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ сказано так мало, так скупо и так неубедительно.
У классиков сказано было, что коммунизм - это общество, в котором нет классов... Общество, в котором нет государства... Общество, в котором нет эксплуатации человека человеком... Нет войн, нет нищеты, нет социального неравенства...
А что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ? Создавалось впечатление, что есть в том обществе только "знамя, на коем начертано: от каждого по способностям, каждому по его потребностям".
Этого нам было явно недостаточно. Перед мысленным взором нашим громоздился, сверкая и переливаясь, хрустально чистый, тщательно обеззараженный и восхитительно безопасный мир - мир великолепных зданий, ласковых и мирных пейзажей, роскошных пандусов и спиральных спусков, мир невероятного благополучия и благоустроенности, уютный и грандиозный одновременно, - но мир этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация перед Спектаклем Века, который все никак не начинается, потому что его некому играть, да и пьеса пока еще не написана...
В конце концов мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий, но пустой мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников - нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего ценящими творческий труд и радость познания... Разумеется, мы несколько идеализировали и романтизировали своих друзей, но для такой идеализации у нас были два вполне реальных основания: во-первых, мы их любили, а во-вторых, их было, черт побери, за что любить!
Хорошо, говорили нам наши многочисленные оппоненты. Пусть это будут такие, как мы. Но откуда мы возьмемся там в таких подавляющих количествах? И куда денутся необозримые массы нынешних хамов, тунеядцев, кое-какеров, интриганов, бездельных болтунов и принципиальных невежд, гордящихся своим невежеством?
Это-то просто, отвечали мы с горячностью. Медиана колоколообразной кривой распределения по нравственным и прочим качествам сдвинется со временем вправо, как это произошло, скажем, с кривой распределения человека по его физическому росту. Еще каких-нибудь три сотни лет назад средний рост мужика составлял 140-150 сантиметров, мужчина 170 сантиметров считался чуть ли не великаном, а посмотрите, что делается сейчас! И куда делись все эти стосорокасантиметровые карлики? Они остались, конечно, они встречаются и теперь, но теперь они редкость, такая же редкость, как двухметровые гиганты, которых три-четыре века назад не было вовсе. То же будет и с нравственностью. Добрый, честный, увлеченный своим делом человек сейчас относительно редок (точно так же, впрочем, как редок и полный отпетый бездельник и абсолютно безнадежный подлец), а через пару веков такой человек станет нормой, составит основную массу человеческого общества, а подонки и мерзавцы сделаются раритетными особями - один на миллион.
Ладно, говорили оппоненты. Предположим. Хотя никому не известно на самом деле, движется ли она вообще, эта ваша "медиана распределения по нравственным качествам", а если и движется, то вправо ли? Ладно, пусть. Но что будет двигать этим вашим светлым обществом? Куда дальше оно будет развиваться? За счет каких конфликтов и внутренних противоречий? Ведь развитие - это борьба противоположностей, ведь все мы - марксисты (не потому, что так уж убеждены в справедливости исторического материализма, а скорее потому, что ничего другого, как правило, не знаем). Ведь никаких фундаментальных ("антагонистических") противоречий в вашем хрустальном сверкающем мире не осталось. Так не превращается ли он таким образом в застойное болото, в тупик, в конец человеческой истории, в разновидность этакой социальной эвтаназии?
Это был вопрос посерьезнее. Напрашивался ответ: непрерывная потребность в знании, непрерывный и бесконечный процесс исследования бесконечной Вселенной - вот движущая сила прогресса в Мире Полудня. Но это был в лучшем случае ответ на вопрос: чем они там все будут заниматься, в этом мире. Изменение же и совершенствование СОЦИАЛЬНОЙ структуры мира из процедуры бесконечного познания никак не следовало.
Мы, помнится, попытались было выдвинуть теорию "борьбы хорошего с лучшим" как движущего рычага социального прогресса, но вызвали этим только взрыв насмешек и ядовитых замечаний - даже Би-Би-Си, сквозь заглушки, проехалась по этой нашей теории, и вполне справедливо.
Между прочим, мы так и не нашли ответа на этот вопрос. Гораздо позднее мы ввели понятие вертикального прогресса. Но, во-первых, само это понятие осталось у нас достаточно неопределенным, а во-вторых, случилось это двадцатью годами позже. А тогда эту зияющую идеологическую дыру нам нечем было залатать, и это раздражало нас, но в то же время и побуждало к новым поискам и дискуссионным изыскам.
В конце концов мы пришли к мысли, что строим отнюдь не Мир, который Должен Быть, и уж конечно же не Мир, который Обязательно Когда-нибудь Наступит, - мы строим Мир, в котором НАМ ХОТЕЛОСЬ бы ЖИТЬ и РАБОТАТЬ, и ничего более. Мы совершенно снимали с себя обязанность доказывать ВОЗМОЖНОСТЬ и уж тем более НЕИЗБЕЖНОСТЬ такого мира. Но, разумеется, при этом важнейшей нашей задачей оставалось сделать этот мир максимально правдоподобным, без лажи, без логических противоречий, восторженных сусальностей и социального сюсюканья.
***
Впрочем, ясное понимание этих довольно простых соображений пришло к нам значительно позже. Первоначальный же текст романа (опубликованный в 1962 году) еще носил в себе все признаки исходного замысла: показать, как вживается человек сегодняшнего дня в мир Светлого Будущего. Впоследствии мы от этой затеи фактически отказались, мы просто рисовали панораму мира, пейзажи мира, картинки из жизни мира и портреты людей, его населяющих.
Но уже тогда, в 1960-м, мы решительно отказались от сквозного сюжета в пользу мозаики, так что роман оказался разбит на отдельные, в общем-то не связанные между собою главки, значительная часть которых представляла собою совершенно посторонние друг другу рассказы, написанные в разное время и по самым разным поводам.
В частности:
- "Поражение" - рассказ задуман был еще в июне 1959 года. (АН: "Вот научная сторона: яйцо. Не куриное яйцо, и не твое, а кибернетическое яйцо, семя. Представь себе устройство, в которое заложена программа и возможности развития. Создано оно для того, чтобы обеспечивать межпланетникам уют по прибытии в иной мир...") Рассказ этот многократно переделывался и шлифовался, был опубликован вначале под названием "Белый конус Алаида", потом в сборнике "Шесть спичек" под названием "Поражение" и окончательно угнездился в романе "Полдень, XXII век" под тем же названием.
- "Странные люди" - воплощение идеи десантников, "людей, которые сбрасываются на планеты, которые по разным причинам невозможно обследовать приборами". Идея эта возникла тогда же, в июне 1959 года. Позже (в ноябре 1959-го) был написан рассказ с этим названием, который опубликовать нигде не удалось. Главный редактор "Знание - сила" его решительно отверг, начальству "Смены" не понравился "этот странный героизм", а в "Юности" рассказ вызвал "недоумение, смешанное с легким испугом и робким удовольствием". Впрочем, Катаев его отверг, и больше мы его никуда не давали, а потом вставили в "Возвращение" под названием "Десантники".
- "Почти такие же" - первый черновик был закончен в конце ноября 1959-го. Неоднократно переписывался, как самостоятельный рассказ был опубликован в сборнике "Путь на Амальтею" и уже только в 1967 году вошел в роман.
- "Скатерть-самобранка" - закончен в конце 1959-го, отвергнут "Огоньком", потом вставлялся в "Возвращение" 1962-го и 1967-го, был выброшен (за нехваткой места) в переиздании 1975-го... В общем, как говорится, непростая судьба довольно простенького рассказика.
- "Ночь на Марсе" - первый вариант упоминается под названием НС (я не помню, как расшифровывается эта аббревиатура, помню только, что сначала рассказ назывался "Ночь в пустыне"), закончили мы его в январе 1960-го. После ряда доводок, переделок и доработок он пошел в журнал "Знание - сила" и окончательно утвердился в романе в 1967 году.
- "Благоустроенная планета" написана была в апреле 1960-го, как совершенно самостоятельный рассказ попала сначала в альманах "Мир приключений", а уж потом только в "Возвращение", где оказалась очень на месте.
- "О странствующих и путешествующих" - рассказ написан был, видимо, в конце 1962 года. Неоднократно менял названия: "Мигранты", "Мещанин" и, наконец, "О странствующих...". (Это последнее название - строчка из старинной молитвы: "О странствующих, путешествующих, страждущих, недугующих, плененных к о спасении их Господу помолимся!.." Слава богу, из редакторов никто этой идеологической диверсии не заметил, а если и заметил, то промолчал.) Прежде чем попасть в новый вариант "Полдня..." рассказ этот был опубликован в одном из ежегодных сборников фантастики.
И так далее. В издании 1967 года всего 19 рассказов, и 9 из них написаны были, так сказать, "сами по себе" и лишь позже оказались (после соответствующей обработки и доводки - приходилось менять героев, а иногда и время действия) включены в роман.