СССР называют страной-анекдотом… Точнее будет назвать СССР сюрреалистической страной.
Поэтому население СССР было готово поверить в самые невероятные истории, допустить самые фантастические вещи. Ведь сама жизнь наглядно подтверждала – все, что угодно, даже самое фантастическое, может оказаться совершеннейшей правдой!
Скоро население СССР будут кормить слонятиной из Африки?
В московском метро водятся крысы-мутанты размером с овчарку?
В лениградском метро есть выходы в тайные города военных?
Ученые вывели гибрид человека с обезьяной, их теперь будут призывать в армию?
Сыновья Берии готовят восстание против Брежнева?
Мумия Ленина оживает и бродит по ночам?
А кто его знает… Все возможно…
Борман не бежал в Южную Америку, в 1945 году его вывезли в СССР, и он до сих пор живет в Москве? А кто его знает? Вроде недавно его видели в одном гастрономе…
СССР создан жидомасонами? Надо подумать… Брежнев… Андропов… А может, СССР создан еще и разумными минералами…
Скоро ЦК КПСС объявит многопартийную систему и у нас будет как в Америке?
И этого нельзя исключить… вчера в бане одна баба сказала…
Обычный механизм революции
Давно известно, что революции совершаются не забитыми и голодными, а сытыми и свободными. Революции всегда происходят после эпохи быстрого роста, при любом замедлении. Это эпохи, когда ожидания велики, а не сбылись. И люди ищут виноватого, бросаются на того, кто "не дал" сбыться расчетам и надеждам.
Не случайно Первая мировая война породила революции почти во всех странах Европы: люди ведь ждали вечного мира и процветания, беспрерывного роста потребления и безопасности, прогресса и сытого оцепенения… А жизнь оказалась совсем другой, и люди бросились в утопию.
Так и в конце годов "застоя". Мы не ценили того, что имеем. Зажрались. Как все зажравшиеся, мы все время ждали большего и большего.
…Вот именно, мы ждали все время большего и большего. Нам все время было мало, и не только материальных ценностей. Мало переживаний, мало песен, мало уважения, мало признания, мало красивых слов в наш адрес.
Нам обещали то, что вообще невозможно, а мы – наивные дети! – мы поверили. А когда оказалось, что роста и прогресса больше не будет, мы обвинили в этом старых сказочников из ЦК КПСС. И что? Мы стали реалистами? Ничуть не бывало. Мы тут же кинулись в другую утопию, с другими сказочниками и другим бредом.
Чем сказки про коммунизм к 1980 году лучше или хуже сказок про либеральную демократию? Которой в Европе нет с Первой мировой, а в США нет с Великой депрессии? Ничем. Но большинству засунули в уши и в мозги эти сказки, меньшинству – сказки про Святую Русь, а кто-то дожевывал сказочки Ленина и Маркса.
Неудачники руководили, раздувая недовольство и мятеж. А избалованные дети, советская интеллигенция с наивно выкаченными глазенками, если не участвовали в этой гадости, то и не протестовали. Мы молчаливо соглашались с бредом, который плели "диссиденты", а позже – "демократы" и воры всех мастей, часто на зарубежные деньги. С нашего согласия и при нашем участии у нас отняли ту самую спокойную сытую жизнь, которая нас породила.
И обрушили нашу империю… За которую наши предки платили кровью, между прочим.
После идеологии
Стоит послушать коммунистов – у них получается, что все люди поголовно сначала строили коммунизм, потом так же дружно рядами и колоннами пошли в "диссиденты", а потом так же дружно во всем на свете разочаровались.
В своем эссе Григорий Померанц выражает эту мысль предельно ясно: "Дедушки пьют, потому что не построили хрустальный дворец. Родители пьют, потому что не разрушили хрустальный дворец. Внуки пьют, потому что им на все наплевать".
Под "хрустальным дворцом", судя по всему, имеется в виду коммунизм.
Не может быть ничего дальше от реальности. Такую судьбу имеют только те семьи, которые с 1920-х были убежденными "строителями светлого будущего", то есть от силы всего 2–3% населения. Абсолютное большинство живших в СССР не имели дедушек, жаждавших "построить хрустальный дворец". Число потомков, жаждавших "разрушить хрустальный дворец", если и больше – не намного.
Подавляющее большинство советских людей были не столько советскими, сколько подсоветскими. Коммунистическая идеология была стране навязана, а под ней и вне нее с самого начала шла своего рода "теневая духовная жизнь". В том числе и в сознании членов КПСС. И даже членов ЦК КПСС.
К тому же пафос построения коммунизма выдыхался быстро и фатально. На протяжении жизни всех послевоенных поколений шла только деградация идей, под которые создавался Союз.
Уже к середине 1970-х коммунизм напоминал проткнутую автомобильную шину или баню, из которой вышел пар. Ни построения коммунизма к 1980-му, обещанного Хрущевым, ни реализации других лозунгов и программ никто особенно не ждал. Да и построение коммунизма воспринималось в лучшем случае с юмором. В духе злобноватого анекдота:
– Наши дети будут жить при коммунизме!
– Хе-хе-хе!!! Там им и надо, волосатикам!
На фасадах зданий в СССР красовалось "Наша цель – коммунизм!" и "Да здравствует КПСС!". Воспринималось это примерно так же, как в наше время воспринимается "Пей кока-колу!" или "Выгодный вклад: 17% годовых!".
Всю свою жизнь мы наблюдали, как навязанная нам общая идеология, официозная идеология СССР, трещит по всем швам. Пионеров водили к Вечному огню, шли слеты под горн и барабан с воплями "Будь готов!". Сегодня масса бывших пионеров рассказывает, какое отвращение испытывали они к официозу уже октябрятами, когда им на грудь прикалывали значки с Лениным.
Позвольте старому, заслуженному белогвардейцу заверить – что-то много развелось таких борцов с колыбели. Я не припомню таких. Мы были послушные мальчики и девочки, мы исполняли, что нам говорили. Нам и в голову не приходило ни с чем и ни с кем бороться. Да и зачем? Мы исполняли обряд и шли заниматься своими делами.
А становясь взрослыми, мы хотели в первую очередь заниматься чем-то интересным. У многих из нас была полная возможность получить "интересные" профессии. А если и не было, мы уходили в разнообразнейшие "клубы по интересам". Не от идеологии, а уходили "к себе", в свою собственную взрослую жизнь. Частная жизнь для большинства из нас все больше становилась важнее общественной.
Брежнев и верхушка ЦК отказаться от коммунистической идеологии не были готовы – в этом их и беда, и вина, и ошибка, и преступление – все вместе. Но страна жила не по идеологии. Она жила после идеологии.
Идеологии черных коммунистов
После того как в конце 1960-х установился принцип "несменяемости", чиновники из номенклатуры сидели на своих постах и по 15, и по 20 лет… Поэтому иногда "перестройку" называют "революцией вторых секретарей": "вечно вторые" секретари отчаялись иначе сделаться первыми…
В этом есть резон, но ведь вторые секретари не больше первых намеревались развалить СССР. При этом и те и другие могли иметь весьма различные политические убеждения.
Наивно видеть КПСС монолитным идеологическим единством. В верхушке КПСС насчитывали по крайней мере четыре "внутренних партии": брежневистов, сталинистов, либералов и националистов.
Брежневисты считали, что все в порядке, и никаких перемен вообще не хотели.
Сталинисты хотели вернуться ко временам, когда "был порядок", а за опоздание на работу давали от 5 до 10 лет.
Националисты хотели изменить идеологию правящей партии, но, как правило, вовсе не собирались изменять самого принципа партократии. Среди них были сторонники самых разных идей – от евразийства до православного фундаментализма. Фактически это были потенциальные представители разных партий, объединенных по одному, хотя и очень важному, принципу.
К тому же в каждой республике националисты были свои. Не отменяя командно-административной системы, они хотели своего, местного, национального социализма: киргизского, грузинского или русского. Какие нешуточные страсти кипели, показывает хотя бы судьба Петра Ефимовича Шелеста…
Невозможно назвать плохим коммунистом человека, который инициировал ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году… Но, оставаясь коммунистом, Шелест был еще и украинским националистом.
На должности первого секретаря ЦК КПУ он инициировал создание Историко-культурного заповедника на Хортице, Музея народной архитектуры и быта Украины в Пирогово, дворца культуры "Україна"; при нем писалась многотомная "История городов и сел Украинской ССР", Шелест критиковал Е.А. Евтушенко, обвинял его в еврейском национализме; кажется, он и правда считал Евтушенко евреем. Он лично защищал писателей Николая Виграновского и Ивана Драча, обвиненных в национализме.
При нем книга И. Дзюбы "Интернационализм или русификация?" была размножена небольшим тиражом и роздана крупным партийным функционерам, типа секретарей обкомов. Тогда же вышли в официальной печати рассказы, позже признанные "вредными" и "националистическими": "Тени забытых предков" Сергея Параджанова, "Ночь накануне Ивана Купалы" Ильенко. Все это, конечно, только интеллигентская болтовня на границе разрешенного и запрещенного, но важно – Шелест это поддерживал.
И пострадал: 19 мая 1972 года Шелест был снят с должности, переведен в Москву, председателем Совмина СССР. Вроде бы чуть не повышение? Но в апреле 1973-го он написал заявление об освобождении от работы в связи с уходом на пенсию.
Несменяемость кадров не коснулась Шелеста: он был выведен из Политбюро ЦК КПСС и ЦК КПСС, и доживал как персональный пенсионер союзного значения. При том, что оставался вполне работоспособен.
Кстати, на Украину ему ездить запрещалось! П.Е. Шелест приветствовал провозглашение независимости Украины в 1991-м, но приехать не мог. Впервые смог приехать в Киев в 1993 году, много выступал, его приветствовали овациями…
Националистические идеи становились все более популярны, и не только в кругах номенклатуры. Не случайно многие члены ЦК прикармливали писателей-"деревенщиков", а во многих республиках при крушении СССР пришли к власти именно местные националисты. В Грузии – писатель-"деревенщик" Гамсахурдиа, в Эстонии – тоже свой писатель-"деревенщик" – Лутс. Это примерно то же самое, как если бы в России президентом в 1991 году стал Астафьев, а премьер-министром – Распутин.
Либералы хотели сломать административно-хозяйственную систему… Хотя чем ее заменить, представляли себе очень слабо. Непоследовательные они были необычайно. Многие были фактически никакими не либералами, а троцкистами, бухаринцами или социал-демократами и хотели не создания либеральной системы, "как на Западе", а некоторой либерализации уже существующей системы… Причем мнения о том, как именно и в какой степени ее надо либерализовать, у них тоже были очень разные.
Эти "партии в партии" долгое время, все годы "застоя", существовали разве что в кружках, на сборищах лично знакомых людей, единомышленников.
У меня очень мало веры в современные разговоры о том, что такой-то с самого начала ненавидел советскую власть и только мечтал изменить советский политический строй. Такие истории рассказывал о самом себе член ЦК Александр Николаевич Яковлев: "Давным-давно, более 40 лет назад, я понял, что марксизм-ленинизм – это не наука, а публицистика – людоедская и самоедская. Поскольку я жил и работал в высших "орбитах" режима, в том числе и на самой высшей – в Политбюро ЦК КПСС при Горбачеве, – я хорошо представлял, что все эти теории и планы – бред, а главное, на чем держался режим, – это номенклатурный аппарат, кадры, люди, деятели. Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я – в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения держали при себе.
После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды "идей" позднего Ленина. <…> Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и "нравственным социализмом" – по революционаризму вообще. <…>
……..
Советский тоталитарный режим можно было разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. <…> Оглядываясь назад, могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика – механизмы тоталитаризма против системы тоталитаризма – сработала".
Если честно, я в эти откровения не верю. Думаю, что Яковлев задним числом приписал себе и своим единомышленникам невероятную хитрость и предусмотрительность, прозорливость и подлость. Скорее всего, он хотел бы обладать этими качествами и быть одним из погубителей СССР. Но был ли? Очень сомнительно.
Но даже если в этих откровениях правды больше, чем 30%, то получается – прозрел Яковлев уже после ХХ съезда. А входил в номенклатуру он активным советским человеком.
Как "деревенщики" пришли к власти в некоторых республиках, так некоторые московские либералы стали "при власти" после переворота 1991 года.
В конце 1980-х принято было смеяться над колоссальным аппаратом управления. Считалось, что в нем занято 18 млн человек (откуда цифра – уму непостижимо). Сергей и Татьяна Никитины пели на слова Эльдара Рязанова:
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.Наша служба трудна изначально,
Надо знать, что желает начальник.
Угадать, согласиться, не спорить
И карьеры своей не испортить.Чтобы сдвинулась с места бумага,
Тут и гибкость нужна, и отвага,
Свою подпись поставить иль визу
Все равно что пройти по карнизу.Нас не бьют за отказы, запреты,
Мы, как в танках, в своих кабинетах,
И сгораем, когда разрешаем,
И поэтому все запрещаем.Нет прочнее бумажной постройки,
Не страшны нам ветра ускоренья.
Мы бойцы, мы службисты, солдаты
Колоссальнейшего аппарата.Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Представляете себе?! К концу "застоя" бюрократический аппарат вырос до 18 млн человек! Он стал одним из самых больших в мире!
…Правда, в США и в странах Европы аппарат управления был ничуть не меньше… Ну и что?!
…Правда, при героических "демократах" аппарат не уменьшился, а вырос. И отважная певица, непримиримый борец с аппаратом, сама стала чиновницей… Ну и что?! Главное – бороться… Бороться за то, чтобы борьба стала главным содержанием нашей борьбы.
Что же до номенклатуры, то она была даже более "убежденной" и "идейной", чем большинство советских людей. И поэтому номенклатура была честнее большинства жителей СССР: она больше верила в то, что говорила и делала.
Эта номенклатура истово верила в прогресс. Даже страшненькие слова Яковлева отражают эту веру. Ну, уклонился СССР куда-то не туда, надо его вернуть на светлый торный путь с боковых тропинок, на главную дорогу (как сейчас говорят, "мейстрим") человечества. На самом деле они очень по-разному понимали коммунистическую идею, но с самой идеей не спорили.
И тем более они совершенно не собирались разрушать Советский Союз.
…Но у каждой "партии в партии" было свое мнение, как избавляться от ужасного "аппарата", что с ним делать и куда вообще двигаться.
Идеологические метания красных коммунистов
Либералы – певцы или писатели-почвенники, которые группируются вокруг того или иного члена ЦК, – прекрасный показатель того, что номенклатура и интеллигенция далеко не во всем противостояли друг другу.
В годы правления Брежнева важнейшей цементирующей идеей стали споры вокруг личности Сталина и оценки всего его правления.
Для либералов и всех "передовых" людей Сталин был мерзким чудовищем. Для очень многих других – великим человеком, чьи замечательные дела оболганы политическими пигмеями. Отношение к Сталину во многих кругах становилось лакмусовой бумажкой: "свой" или "не свой".
Что думал о Сталине Брежнев, мы можем только догадываться: человек осторожный, он ничего про это не сказал. Может, и говорил детям-внукам, но мне об этом ничего не известно. Известно, что в годы его правления он совершил по крайней мере три поступка, направленных на воспоминание о Сталине.
На торжественном заседании в Кремле накануне Дня Победы 8 мая 1965 года Брежнев впервые после многолетних умолчаний упомянул имя Сталина: как организатора победы СССР во Второй мировой войне. Зал бешено зааплодировал.
В конце 1969 года к 90-летнему юбилею со дня рождения Сталина, главный идеолог ЦК Суслов организовал ряд мероприятий по его реабилитации. Брежнев, по крайней мере, не возражал. "Ресталинизация" не удалась – помешали протесты антисталинистов, в том числе из членов ЦК, научной и культурной элиты.
В 1970-е в учебниках (в том числе в школьных) начали писать о Сталине и сталинском периоде без ритуального упоминания о "репрессиях". Люди "демократических" убеждений подняли вой. До поры до времени – на кухнях… Интеллигентский обер-зубоскал, певец и бард Юлий Ким пел забавные такие песенки про смешного и глупого Брежнева, который хочет подражать отвратительному кровавому Сталину. Песенки пелись тоже для кухонного употребления, стать открытым "диссидентом" Ким боялся. Потом, в "перестройку", "протесты интеллигенции" выплеснулись на страницы прессы, на радио и телевидение, но песенки Кима уже никому не были интересны.
Споры о Сталине и его наследии (и в ЦК, и на кухнях) стали ярким явлением всех 1980-х годов.
Советские люди всегда разбредались в группы и группочки "по интересам"… чем дальше, тем разбредались активнее.
Глупо представлять нас убежденными врагами советской власти, но еще глупее – убежденными коммунистами, жаждущими построить "светлое будущее". Люди осмысливали себя и жизнь в навязанных им идеологических формулах – других-то не было. Деревенский дед, доивший корову, тем самым "выполнял продовольственную программу", а крепкий дядя, доставлявший в милицию хулигана, "сотрудничал с органами". Это не делало их ни марксистами, ни коммунистами.
Мы не то чтобы не были идеологичными… Были, и еще как. Отрицая официоз, прибивались к другим идеологиям, порой немногим лучше. Занимаясь наукой, придумывали причудливые идеологии "своих". Читая Стругацких (культовые писатели поколения) и слушая культового певца Высоцкого, проникались идеологиями, которые они несли.