– Пока что поводов для оптимизма не вижу, а свой взгляд поясню цифрами. В 86-м году наше государство затратило на культуру, включая науку и образование, 18 миллиардов рублей. А США в том же году затратили на культуру 72 миллиарда долларов! У нас этот факт замалчивали. Почему? Потому что не хотели признать, что капиталистическое государство играет такую огромную роль в развитии культуры. Теперь же замалчивают это по обратной причине. Потому что возносят рыночную экономику. Причем утверждают абсурдную мысль, что культура может процветать в условиях рынка. В условиях рынка может процветать только масс-культура. Если хотите – антикультура! Она действительно бурно развивается. В частности, приведу такое сравнение. Считается, что Нобелевская премия в материальном выражении – премия гигантская. В последний раз она составляла около одного миллиона долларов. Однако известно, что кумиры масс-культуры зарабатывают только за год десятки миллионов долларов! Это показывает, если хотите, все убожество положения культуры в мире. Вот мы восхищаемся итальянским искусством эпохи Возрождения. Но совершенно точно известно, что оно создавалось либо на деньги Ватикана, либо на деньги правителей итальянских городов. Более того, для развития культуры людям приходилось жертвовать своим благосостоянием. Приведу выразительный пример. В свое время знаменитый путешественник и исследователь Тур Хейердал открыл скульптуры на острове Пасхи. Как жители острова без техники смогли эти гигантские фигуры воздвигнуть, до сих пор остается тайной. Однако поражает и другое: ведь островитяне, пожалуй, не менее половины совокупного усилия тратили на это, подчиняясь какому-то внутреннему порыву. Хотя и называем мы этих людей дикарями, но столь мощная духовная потребность, я думаю, должна вызывать преклонение. Действительно, надо жертвовать на культуру!
– Но чтобы появилась потребность жертвовать личным благосостоянием ради культуры, необходимо еще и соответствующее воспитание. Как вы оцениваете его сегодняшний духовный уровень?
– В целом он резко понизился. И понизился благодаря разнузданным средствам массовой информации. Например, телевидение, с моей точки зрения, сегодня просто преступно. А все разговоры о том, что не надо никакой цензуры, абсолютно безответственны. Пушкин с удовольствием цитировал слова Карамзина: "Если в России уничтожат цензуру, я уеду в Стамбул". Такую же по смыслу записку написал о цензуре и Тютчев. Работая цензором, он прежде всего обращал внимание на книги, предназначенные для юношества.
"Горе тому, кто соблазнит малых сих" – это евангельское слово адресовано и к нашему телевидению. Чувство любви – сложнейшее, соединяющее в себе и земное, "низменное", и небесное, но, сведенное до порнографической сцены, действительно может растоптать детскую душу. Мало того, этот показ воспринимается как голос общества, установившего такие "нравственные" нормы. Точно так же, конечно, отвратительно поношение исторических деятелей. Одно дело – разоблачать их злые деяния, но такое вздорное издевательство над ними, какое порою демонстрирует телевидение, тоже ведет к снижению духовного уровня молодежи. Однако не могу не сказать о тех, кто способен этому сопротивляться. Я знаю таких молодых людей. Даже совсем юных! Но, к сожалению, пассивных все же больше. Если бы люди, которые правят страной, обладали действительным чувством ответственности за свое дело, они давно бы пресекли массовое оболванивание и развращение молодежи. Совсем недавно Ельцин по этому поводу что-то произносил. Но, увы, кроме очередного сотрясения воздуха, из этого ничего не вышло.
Я вам приведу исторический пример государственной ответственности и надеюсь, что читатели его должным образом оценят. Когда началась война, мне было 11 лет. Должен сказать, что во время войны мне пришлось и голодать, и холодать, у меня был жуткий авитаминоз… Но речь сейчас не обо мне, а о моем младшем брате, который родился за год до войны. Так вот представьте, когда чуть ли не половина европейской части страны была захвачена врагом, государство не забывало о нем заботиться. Обо мне уже нет, потому что считалось, и в этом была своя справедливость, что я как-нибудь да выживу. Не буду приукрашивать… Но когда брат болел, не ходил в детский сад, ему давали сухой паек. Несколько раз в год давали ордера на одежду: валенки, шапку и т. д. И вот, как сейчас помню, наступил новый 1944 год. Казалось бы, еще разгар войны. Я веду брата – меня-то не пускают! – на елку в Колонный зал Дома Союзов. Там ему вручают роскошный по тем временам подарок. Словом, я хочу сказать, что государство заботилось о детях, которые должны были ему понадобиться лет через 15–20. Я видел это своими глазами и давно уже осознал, что, как бы ни проклинали ту власть, у нее все же было чувство ответственности. Современная российская власть живет по принципу: после нас хоть потоп. За примерами далеко ходить не надо. Моему внуку около 5 лет и около 3 лет внучке. Так вот за время их жизни несколько раз сокращали норму выдачи молочных продуктов в детской кухне!
Что же касается пищи духовной, то опять же не могу не сказать о пагубном для детского сознания телевизионном воздействии. Сейчас экран заполонили жестокие американские мультфильмы, в которых зло представляется всесильным. Такая идеология ломает детское сознание, вводит его в кризисное состояние. Порою слышишь, что кто-то специально поставляет нам такую "опасную" кинопродукцию. Это неверно. Именно таков Запад. Он действительно эгоистичен и, если хотите, бесчеловечен гораздо в большей степени, чем Россия.
– Однако прозападные наши идеологи, напротив, обвиняют в "негуманности" именно русскую идеологию. А когда хотят подчеркнуть ее "агрессивную реакционность", называют ее черносотенной. Этот ругательный ярлык нам известен со школьных лет. Им наделялись некие "темные", "угрюмые" и "отсталые", притом активно сопротивляющиеся "историческому прогрессу" личности. Одним словом – "мракобесы". Однако вы в своей последней книге "Революция и черносотенцы" устоявшееся понятие "черносотенец" буквально переворачиваете с ног на голову…
– Наоборот, ставлю на ноги! Современные либералы и демократы, продолжая пользоваться этим "ругательным ярлыком", лукаво умалчивают, что, например, такие мыслители, как В.В. Розанов, П.А. Флоренский и С.Н. Булгаков, были откровенными черносотенцами. Другое дело, они не участвовали непосредственно в политическом движении черносотенцев. Но их убеждения абсолютно совпадают с идеологией черносотенства. Вообще бывает довольно редко, чтобы великий мыслитель, писатель или художник участвовал в какой-либо политической организации. Живописцу Васнецову предложили стать одним из руководителей "Русского собрания", откровенно черносотенной организации. Виктор Михайлович им ответил: да ведь я, по сути, делаю то же, что и вы, так уж давайте буду делать, а не руководить.
Сейчас имя недавно причисленного к лику святых патриарха Тихона окружено почетом и уважением. А между тем, простите, именно Тихон был руководителем ярославского отдела "Союза русского народа" – в Ярославле и Владимире возглавлял черносотенное движение! Или же святой Иоанн Кронштадтский, он был настоящим черносотенцем. Моего отца в детстве к нему возили. Но отец мой был воспитан в другое время, и в его рассказе выходило так, что вот, дескать, замечательный человек, но, увы, черносотенец.
В своей книге я стремлюсь доказать, что все лучшие черты этих людей как раз и объясняются тем, что они были черносотенцами. В частности, все они ясно понимали, что революция – это чудовищный катаклизм, который в конце концов ударит и по тем, кто ее делает, приближает. Вот даже не такой уж выдающийся деятель тех лет Булацель писал, обращаясь к либеральной Думе: "Господа! Вы готовите гибель себе и миллионам ни в чем не повинных людей".
Но, с другой стороны, в этой же книге я пытаюсь доказать, что революция в России была неизбежна. И неизбежна, как принято считать, не по причине упадка страны, а, наоборот, из-за стремительного, чрезмерного ее расцвета. Тут просматривается некая историческая закономерность. Английская, к примеру, революция когда произошла? После того, как Англия стала бесспорной "владычицей морей". То же и во Франции: какова была мощь этой страны в ее "революционное время", ясно говорят победоносные наполеоновские походы. А Россия начиная с 90-х годов прошлого века развивалась поистине стремительно. Одна только Транссибирская магистраль чего стоит! Семь тысяч километров путей (а мосты, а тоннели!) – за 10 лет! Это говорит о неслыханных возможностях страны. И вот этот стремительный рост порождал, как это ни печально, не радость, а ощущение, что мы движемся слишком медленно. А причина торможения, как казалось тогда многим, – "отсталый" самодержавный строй. Вот-де его разрушим, и тогда не будет никаких помех. Революция явилась итогом стремительного развития. Конечно, на самом деле все происходило гораздо сложнее, но тут сокрыт, если хотите, корень бытия. Кстати, именно черносотенцы об этом говорили. Был такой замечательный писатель Иван Родионов. Так он прямо писал, что Россия, развиваясь чрезмерно, нарушила Божеский закон и это неминуемо приведет ее к тяжелейшим последствиям.
Причем страна развивалась ускоренно буквально во всех областях: от экономики до философии. Правда, не везде этот рост был качественным. Например, русская литература и русская философия XIX века, на мой взгляд, были выше, чем в предреволюционное время. Я имею в виду таких мыслителей XIX века, как Иван Киреевский, Аполлон Григорьев, Константин Леонтьев… Знаете, есть прекрасное определение: один говорит о чем-то, а другой – что-то. Так вот в XIX веке говорили "что-то", а в начале ХХ-го – уже "о чем-то".
А возвращаясь к "черносотенцам", скажу: слава Богу, их наследие сегодня становится доступным. Розанов, например, был бы ошеломлен, узнав, какими огромными тиражами издаются его книги. Выходит собрание сочинений Флоренского. Издаются Сергей Булгаков и многие другие "черносотенцы".
Богато русское духовное наследие. Оно сегодня доступно. Так что у современных молодых людей есть и опора, и духовный источник, помогающий им укрепить духовную волю для противостояния натиску дешевого американизма. Люди, которые всерьез думают о судьбе России, – все они так или иначе, но продолжают дело черносотенцев. Они даже могут этого не сознавать, но это действительно так.
– Вадим Валерианович, и последний, хоть и частный, но, по-моему, важный и вам, как сотруднику ИМЛИ, близкий вопрос. В России процвели два мощных научных и культурных "гнезда": ИРЛИ и ИМЛИ. Когда оцениваешь их деятельность, порою хочется провести аналогию с культурным противостоянием двух "имперских столиц": прозападного Санкт-Петербурга и славянофильской Москвы. Правомерна ли сегодня такая аналогия? И вообще, каково положение этих двух уникальных "гнезд"?
– Действительно, в Санкт-Петербурге всегда ощущалась западническая закваска. Но сейчас если и верна приведенная аналогия, то в очень малой степени. Во главе Пушкинского Дома стоит замечательный человек, мой друг, Николай Николаевич Скатов. Его программу культурной деятельности ИРЛИ считаю абсолютно правильной. Другой вопрос, что в Питере, как, впрочем, и в Москве, есть разные люди, а значит, и разные взгляды. Но авторитет Скатова настолько высок, что его сегодня поддерживают даже те, кто, казалось бы, никак не должен поддерживать.
Что же касается положения этих учреждений, то, в смысле материального обеспечения, они влачат сегодня жалкое существование. ИМЛИ, например, чтобы выжить, сдает свои помещения австрийской правительственной библиотеке. Книги выпускаются тоже на заграничные пожертвования. Причем это не просто благотворительность: на Западе, подчеркиваю, хотят, чтобы эти книги вышли. Наши научные изыскания там очень ценят. К тому же там нет таких специальных учреждений, и подобные работы ведутся в университетах. Помню, приезжая к нам, западные литературоведы с завистью говорили: в каком прекрасном положении вы находитесь, вы можете спокойно работать, а от нас требуют, кроме выполнения напряженного плана преподавания, еще и отчетные работы для подтверждения статуса специалиста.
Не могу также не отметить, что оба уникальных института продолжают старую русскую традицию Академии наук. Правда, ИМЛИ создан в советское время, но ведь Пушкинский Дом был основан в "отсталой" "черносотенной" России. Как такой Россией не гордиться! И как не понять, что без поддержки ее великих традиций все слова о возрождении ее мощи и величия не более чем звук пустой.
Русский человек в поисках правды
Мы – нация безоглядного и безоговорочного отрицания
Алексей Зименков: Была Россия монархическая, ее сменила "Русь советская", за которой последовала Россия "общечеловеческая и демократическая". Всё так или иначе сокрушали "до основанья", но по крайней мере одно оставалось каждый раз неизменным – именно это безжалостно отрицательное, нигилистическое отношение к "Руси уходящей".
Вадим Кожинов: Далеко не все знают, что в 1768 году выдающийся архитектор и масон В.И. Баженов, полномочный посредник в сношениях масонов с наследником престола великим князем Павлом Петровичем (будущим Павлом I), создает, по собственному его определению, "проект кремлевской перестройки", который ставил целью "обновить вид сего древностью обветшалого и нестройного града". К 1773 году в соответствии с проектом стена и башни Московского Кремля, расположенные вдоль Москвы-реки, были полностью уничтожены, и состоялась торжественная закладка нового, "совершенного" дворца, своего рода масонского храма, который должен был, в частности, заслонить и затмить "нестройные" остатки Кремля… И лишь из-за того, что глубокий ров для фундамента баженовского дворца вызвал трещины в Архангельском соборе (усыпальнице великих князей и царей начиная с Ивана Калиты), Екатерина II остановила работы. После чего стены и башни Кремля, снесенные Баженовым, десять лет заново возводились. Таким образом, не некто без роду без племени, а бесспорно талантливейший и образованнейший Баженов оказался не в состоянии после петровской "перестройки" понять нашей славы и ценности того, "на что он руку поднимал!". Можно сказать, что безоглядное отрицание прошлого у нас в крови.
Возьмем отечественную историографию как зеркало нашего исторического самосознания. И что же? И дореволюционная, и советская, она за редкими исключениями была нацелена не столько на постижение истины во всей ее полноте, сколько на утверждение сугубо негативного взгляда на наше прошлое, подчас ни на чем не основанного.
Вот, казалось бы, широко известная и высоко оцениваемая 29-томная "История России с древнейших времен" С.М. Соловьева. О ней Лев Толстой 4–5 апреля 1870 года написал в дневнике: "Читаю историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать…Но как же так ряд безобразий произвели великое единое государство?… Кто и как кормил хлебом весь этот народ?…Кто блюл святыню религиозную?…"
Для Толстого "История…" С.М. Соловьева – явно не то, что происходило на самом деле. Для того чтобы правдиво рассказать о минувшем, полагает Толстой, помимо знания всех подробностей жизни "нужна любовь" к тому, что было. А "любви, – пишет он в дневнике, – нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде все было хуже…".
A. Зименков: Положение не изменилось и в последние 10 лет, с той только разницей, что теперь все сводится к 70-летнему гнету над народом тоталитарного режима. Идеологи новой волны, как и прежние, не стесняют себя в средствах и для вящей убедительности все без разбора мажут черной краской. Нет, не было да так и не появилось "любви" к своему, бережного отношения к былому, без которых критика прошлого выглядит субъективной и пристрастной и лишь порождает у нас (как прежде у Толстого) недоуменные вопросы.
Короче говоря, перед нами факт, не подлежащий сомнению: мы совершенно не в силах дать себе объективную оценку даже в самых очевидных ситуациях. Если мы отрицаем, наше отрицание носит безоглядный и безоговорочный характер. В чем причина? Должно же быть объяснение столь удивительному постоянству, которое никак нельзя признать случайным!
Почему мы так критически относимся к своему прошлому?
B. Кожинов: Русскую историю характеризуют резкие и всеобъемлющие повороты, когда все: вера, вкусы, образ жизни – бесповоротно и вдруг меняется. И в Смутное время, и в феврале 1917 года, и в августе 1991 года наше бытие (с лежавшими в его основании установлениями) рушилось прямо-таки подобно карточному домику.
В.В. Розанов констатировал в 1917 году с характерной своей "удалью" (речь шла о Февральском перевороте): "Русь слиняла в два дня. Самое большее три. Даже "Новое время" (эта "черносотенная" газета выходила до 26 октября 17-го года) нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь… Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска… Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего".
А. Зименков: И про СССР августа 1991 года, перефразировав слова Розанова, можно сказать: "В течение двух-трех дней не осталось ни Союза, ни КПСС, ни присягавшей союзному государству армии".
В отсутствии плавного перехода от одной эпохи к другой "новая" Россия оказывается не в состоянии вобрать в себя ценности "Руси уходящей". Очередной победитель воспринимает прошлое как вещь, лишенную какого бы то ни было содержания и значения, да к тому же потенциально опасную, и решительно отторгает ее. Если же прошлое пытается отстоять себя, оно подвергается тотальному и, с позиции утверждающегося нового, оправданному уничтожению. Сегодня мы имеем редкую возможность воочию видеть, как вследствие мощнейшего "тектонического" социально-культурного сдвига между старой и новой жизнью образуется глубокая пропасть, и должно пройти значительное время, когда на следующем повороте истории отвергнутые ценности будут востребованы и осмыслены.
В. Кожинов: В движении посредством социально-культурных катастроф решительного отрицания предшествовавших этапов своего развития – своеобразие исторического пути России и ее культуры.
Наиболее глубокие разрывы у нас приходятся на время крещения Руси, монгольский период, царствование Петра I, 1917 и 1991 годы. Именно в эти периоды во всех сферах общественной жизни и культуры в массе своей надолго утрачивается способность к верному восприятию доставшегося от прежней эпохи "наследства".
Так, произведенный реформами Петра I переворот привел к тому, что к последней трети XVIII века, по данным Г.В. Вернадского, "было уничтожено четыре пятых русских монастырей… Из 732 мужских монастырей (не считая юго-западного края) оставлено 161; из 222 женских – всего 39… Это, – пишет Г.В. Вернадский, – был сокрушительный удар по всей исторической системе религиозно-нравственного воспитания русского народа… Роль суррогата Церкви в дворянском (отчасти в купеческом) обществе времен Екатерины стали играть масонские ложи…".