* * *
После 1987 года Яковлев уже совершенно открыто работал против социализма. Под его руководством и при его личном участии установка о "мирном сосуществовании" как о форме борьбы против капитализма всеми силами и средствами, кроме военных, приобрела уже совершенно иной смысл в духе якобы "обязательных для всех" в условиях современности так называемых "общечеловеческих ценностей".
Сам процесс "поиска" и "запуска в обращение" данного понятия, похоже, тоже не лишен довольно большой степени преднамеренности. Так, например, в изданной еще в 1943 году в Нью-Йорке книге Г. Селсама "Социализм и этика" отмечается, что, по Ленину, такие классовые ценности рабочего класса как солидарность, сотрудничество, дружеская взаимопомощь, единство и др. будут обретать общечеловеческую, универсальную стоимость и станут общепринятыми по мере того, как общество социализма будет становиться уделом преобладающей части человечества и будет ею воспринято. При этом Ленин специально указывает на то, что рабочий класс особенно заинтересован в становлении такого вида этики, которая будет одновременно как классовой, так и общечеловеческой - в том смысле, что будет полезной и охватит непосредственно или в перспективе всех людей на земле.
Однако в интерпретациях Яковлева и в политической практике Горбачева идеи "универсальных, общечеловеческих ценностей" приобретали смысл и значение прежде всего как средство оправдания проводимого им курса все более откровенного, тесного сговора и союза с силами империализма. Очевидно, во имя тех же самых целей и "социалистическая демократия", первоначально объявленная "знаменем" перестройщиков, вскоре после этого была заменена просто "демократизацией". С тому же она подразумевалась исключительно в виде способа ограничения общественного влияния и политической роли Коммунистической партии.
В том же духе в конечном итоге и сам социализм стал всего лишь "социалистическим выбором". Причем речь шла уже далеко не об отдельном и реально существующем общественно-экономическом строе и этапе общественного развития, а всего лишь о проявлении некоего "общего стремления" к социальной справедливости.
Аналогичным способом и реально достигнутая степень уменьшения международной напряженности и установления атмосферы безопасности и взаимовыгодного сотрудничества между социалистическими и капиталистическими странами в Европе, каким-то чуть ли не магическим способом были объявлены… вехами некоего "общего европейского дома". Хотя на деле все это стало возможным преимущественно вследствие возрастающей роли системы социализма во всем мире, неуклонно нарасщивающей свои силы и потенциал за счет самоотверженных усилий и труда своих народов.
А понятие типа "общеевропейского дома", как справедливо замечает в своей книге Джерри Хью, "кроме общей озабоченности в сохранении мира, в обязательном порядке предполагает также и наличие гораздо большей степени общности взаимных интересов, взаимовыгодной торговли и ряда других подобных форм сотрудничества". К сожалению, достижений такого рода в Европе, да и во всем мире не было как тогда, так и теперь. (Заключение такого рода содержится в книге Джерри Хью "Демократизация и революция в СССР 1965–1990 гг"., изданной в 1997 году Брукингским институтом в Вашингтоне, который часто привлекается к непосредственному обслуживанию политических интересов администрации США.)
Таким образом, как рассказывает о том же в своей книге и Лигачев, не торопясь, но исключительно систематически и постепенно менялись как слова и понятия, так и само содержание всех прежних основных политических, экономических и международно-стратегических доктрин партии и государства. Всевозможной словесной эквилибристикой их просто переворачивали "наизнанку". В своем исследовании о развале Советского Союза и мемуарной литературе на эту тему (опубликованном в издании "Евро-Азиатские исследования" за март 1997 года) авторы М. Эльман и В. Канторович пишут следующее: "По всей видимости, шла настоящая война против официальной идеологии… Причем она началась задолго до того, как в партии были приняты на сей счет радикальные решения". (22)
И действительно, еще с начала 1987 года, находясь все еще в меньшинстве в составе тогдашнего Политбюро (настроенного в общем-то на реформистский, но далеко не ревизионистский лад), Горбачев и его сподвижники (первоначально не без некоторых рисков для себя) приступили к активной подмене основного идейного содержания "перестройки" уже совершенно иной, "новой", преимущественно "антисталинской" направленностью. В этой связи журналист из США Роберт Кейзер пишет в своей книге о Горбачеве (1991 г.) следующее:
"Несомненно, Горбачев, Яковлев, Шеварнадзе и работающее на них были изобретательнее и энергичнее своих противников… В действительности, с конца 1986- начала 1987 гг. Горбачев и его союзники в партии и в кругах интеллигенции просто стали вести себя подобно мальчикам, которых пустили в кладовую с фарфоровой посудой и дали им возможность ломать там все, что попало, с тем, чтобы наслаждаться самим звуком своих действий". При этом весьма показательным было то, что вся эта активность, осуществляемая преимущественно средствами массовой информации, происходила в обстановке удивительной координации с информационнами системами Запада и их постоянно аккредитованных представителей в Москве. На это обстоятельство, между прочим, еще в свое время неоднократно обращал внимание и Лигачев.
Так, например, главный корреспондент газеты "Нью-Йорк тайме" Дэвид Ремник казался как будто бы постоянно "подписанным" на встречи и интервью с Яковлевым. Немудрено, что мнения и позиции последнего регулярно появлялись в известной в то время серии "Обзоры и репортажи у могилы Ленина". Без сомнения, сам Яковлев за время своего столь долгого пребывания в Северной Америке тоже успел очень хорошо оценить чрезвычайно могучую роль данной газеты в формировании общественного мнения этой части мира.
* * *
С течением времени на общественные настроения в СССР все больше стали влиять проблемы экономического развития. Очевидно, это совпало и с той повышенной ролью, которую предстояло сыграть в разворачивающихся процессах уже открытого антисоциализма, антисоветизма и антикоммунизма все более усиливающимся секторам и группам преимущественно нелегальной до тех пор "второй экономики". В этой связи А. Джонс и В. Москофф отмечают в своей книге "Возрождение духа предпринимательства в Советском Союзе" (1991 г.), что разные виды кооперативных предприятий, особенно широко распространившиеся в сфере торговли и некоторых видов потребления и услуг, за весь период существования Советского Союза являлись совершенно законной формой собственности, действующей и полностью нормальной частью всей его экономики. Через кооперативный сектор проходила, по крайней мере, четверть всего объема торговли страны. Однако в 1987 году в этой сфере произошли важные перемены. Вот что пишут по этому поводу вышеупомянутые авторы:
"Преобладающая часть так называемых "новых кооперативов", появившихся после принятия в 1987 году "Закона о профессиональной трудовой активности", в действительности не имели ничего общего с известными до тех пор кооперативными предприятиями. В действительности вряд ли тогда вообще в Советском Союзе было много людей, которые поверили тому, что они вообще являлись кооперативами. Они были полностью частными предприятиями, которым придали "законную" видимость полноправных звеньев социалистической экономики. А когда появилась возможность уже вполне легального функционирования, то, соответствующим образом, произошел и настоящий "поворот" - как в масштабах, так и в самих целях деятельности "второй" или "альтернативной" экономики.
По оценке тех же авторов, преобладающее большинство таких лжекооперативов в действительности было просто преступными организациями. А в своей статье "Экономический и политический кризис в СССР" (опубликованной в августовском выпуске за 1991 г. журнала Political Affairs) экономист Виктор Перло отмечает, что "если к концу 1988 года у "кооперативов" насчитывалось около одного миллиона рабочих по найму, то всего через год их уже было миллионов пять".
Такое столь ускоренное и бесконтрольное разрастание "второй экономики" самым ощутимым образом способствовало дальнейшему развитию складывающейся тенденции широкого перехода к "рыночной экономике". Заодно все это являлось значительной помощью усиливающейся антикоммунистической и антисоветской оппозиции и дополнительно подрывало общественное доверие к КПСС как к партии, способной защитить социализм и его социальные завоевания. В этой связи Грегори Гроссман подчеркивает, что, кроме всего прочего, для многих людей "вторая экономика" являлась как бы живым примером возможности существования иного способа хозяйствования, "отличного от уже известной им системы обобществленной экономики с ее способами единого планирования". (Об этом подробно говорится в исследовании Гроссмана о развитии в СССР так называемой "второй экономики" в сборнике "Экономические реформы в мире социализма", 1989 г.)
Все это на практике превратило "вторую экономику" в исключительно важную составную часть тех материальных структур общества, которые чрезвычайно энергично способствовали развертыванию разрушительных политических процессов в стране. Катализатором данных тенденций стал пленум ЦК КПСС в январе 1987 года. Как указывалось в информационном сообщении по этому поводу, "на рассмотрение пленума внесен вопрос "О перестройке и кадровой политике партии". С докладом по теме выступил генеральный секретарь, было принято и соответствующее постановление.
Роль данного пленума во всей последующей истории партии и советского государства оказалась прямо-таки роковой. По сути дела, основным содержанием его работы стал лозунг "За демократизацию". В действительности же это явилось началом уже наметившегося процесса полного отстранения КПСС от реальной политической и экономической власти. Сам факт, что время созыва пленума откладывалось три раза, можно считать довольно веским свидетельством существенных разногласий в среде высшего руководства по обсуждаемым вопросам.
По мнению Джона Б. Дэнлопа, которое он высказывает в книге "Конец Советской империи и возрождение России" (1993 г.), основной смысл выступлений Горбачева на январском пленуме сводился к разрыву со всем, что считалось содержанием его политики за прошедшие два года после его прихода к власти. Причем, как подчеркивает Дэнлоп, поведение генерального секретаря в то время отличалось "исключительным самомнением и уверенностью". На пленуме Горбачев сделал ряд предложений об изменениях в организации политической жизни. Предлагалось, например, выдвигать больше одного кандидата на пост первого секретаря партии на областном и республиканском уровне. Предусматривался также "открытый отбор людей и выдвижение беспартийных" на высшие посты управления страной. Предлагалось ввести тайное голосование на общих собраниях предприятий при выборе руководителей разных уровней. При этом Горбачев связывал мотивы своих предложений с имеющимися недостатками и слабостями социалистической демократии. По его мнению, они прямо становились тормозом предлагаемых им "реформ".
Второй человек в партии Егор Лигачев тоже считал, что последствия предлагаемых Горбачевым перемен окажутся в самом прямом смысле роковыми. Но, в отличие от своего непосредственного начальника, он вкладывал в это слово совершенно иной смысл. По его мнению, процессы так называемой "демократизации" выходят за рамки всякого контроля и становятся просто неуправляемыми. Общество начинает терять свою стабильность. Повсюду распространяется и воцаряется идея "вседозволенности всего и во всем".
И все же на январском пленуме 1987 года Горбачеву не удалось добиться всего, чего он хотел. Из-за этого он сделал попытку провести решение о созыве внеочередной Всесоюзной партийной конференции раньше назначенного на 1990 год следующего съезда партии. ЦК отверг это предложение. Горбачеву, однако, все же удалось протолкнуть его на состоявшемся в июне 1987 года следующем пленуме, когда ЦК дал согласие о созыве Внеочередной конференции КПСС в июне 1988 года.
Как отмечает тот же профессор Дэнлоп, принятие такого решения было фактом чрезвычайной важности для всей дальнейшей стратегии Горбачева. Очевидно, центральное место в ней занимала изоляция и нейтрализация самого Политбюро, в котором ему так и не удалось добиться нужного большинства. В этих целях предполагалось перейти к уже совершенно другой системе высшего руководства, при которой он мог бы совершенно беспрепятственно проводить свои решения, практически в единоличном плане.
Другим элементом его стратегии была практика широкого распространения его речей и публичных выступлений, которые он делал в качестве генерального секретаря КПСС. Так, вскоре после пленума ЦК в июне 1987 года он выступил с большой речью, в которой говорилось о "состязательном начале" при выборах на руководящие посты в партии. Причем это выдавалось как уже чуть ли не одобренное и утвержденное положение со стороны внеочередной Всесоюзной конференции, которой еще предстояло состояться. Это, по заключению аналитика из известного Брукингского института в Вашингтоне Джерри Хью, являлось уже явным признаком предстоящего перевода основного центра власти от партии к структурам и органам государственного аппарата. "По всей видимости, Горбачев уже был твердо намерен заменить прежнюю партийную основу своей власти переходом к новой системе президентской администрации" - отмечает Хью в своей книге "Демократическая революция в СССР, 1985–1991 гг".
* * *
Вероятно, в марте-апреле 1988 года в высшем руководстве партии наметились весьма серьезные конфликты по всем этим вопросам. Многое из того, что происходило в тот период, так и осталось невыясненным до конца. Как непосредственные участники событий тех времен, так и обозреватели, пробующие их анализировать и комментировать, как правило, делятся довольно различными, подчас и прямо противоречивыми впечатлениями и мнениями о них. Разнообразие это таково, что подчас в нем просто невозможно разобраться или хотя бы создать себе сколько-нибудь убедительные представления даже о хронологической последовательности имеющих место событий.
Тем не менее, с весьма высокой степенью уверенности все же можно определить как главную направленность тогда происходящего, так и основное значение и смысл последствий его. И на этом, как ни странно, во многом сходятся заключения даже ожесточенно спорящих друг с другом авторов и комментаторов.
Первая из таких общих оценок относится к месту и роли в политических планах Горбачева назначенной на июнь 1988 года Внеочередной всесоюзной конференции КПСС. Здесь практически все мнения сходятся на том, что с ней был связан довольно резкий рост напряженности в кругах высшего руководства партии. Сам процесс подготовки повестки дня и проведения конференции на деле обернулся фактором длительного обострения назревающего политического кризиса.
На поверхности однако чуть не единственным проявлением всего этого развития явилась… известная дискуссия вокруг публикации 13 марта 1988 года в газете "Советская Россия" письма преподавательницы Ленинградского политехнического института Нины Андреевой под заголовком "Не могу поступиться принципами". Содержание этой публикации, как правило, занимает центральное место во всех анализах политического кризиса и разрушения системы социализма в тогдашнем СССР. Весьма показателен в этом отношении изданный в 1995 году сборник Александра Даллина и Гейла У. Лапидеса "Советская система - от кризиса к краху".
Что касается самого письма Нины Андреевой, то в нем критиковались некоторые из особо пагубных последствий политики и практики так называемой "гласности" на идеологическую и мировоззренческую систему советского общества. По сути дела, оно выражало всего лишь одну из имеющихся точек зрения по этим вопросам. Так что, скорее, следовало бы удивляться тому, как вообще одна из тогдашних центральных советских газет могла уделить такое большое место столь пространному и обстоятельному материалу. Еще удивительнее было то, что появление в печати письма во всех отношениях рядовой советской гражданки, не занимающей к тому же абсолютно никакой политической должности, даже на самом низовом уровне, могло вызвать (в условиях "гласности"!) настоящий политический кризис в кругах самого высшего руководства все еще могущественной в политическом и военном отношении страны тогдашнего мира…
Кризис длился почти месяц. И больше недели того месяца Политбюро вплотную было занято прениями о содержании острой публикации. Вполне естественно напрашивается вопрос: "А не стояли ли все это время в очереди на обсуждение высшим коллективным органом управления находящейся тогда у власти партии и другие, не менее важные вопросы?"
К данному вопросу мы еще вернемся в ходе нашего изложения. А пока отметим то, что в ходе вышеупомянутого "кризиса" Горбачеву удалось дискредитировать и разгромить всех своих противников "левой" ориентации в составе тогдашнего Политбюро. Так что, "случай Нины Андреевой", несмотря на возможные, противоположные тому побудительные причины и мотивы занятых в нем разных индивидуальных участников, на деле совпал по времени с самым решающим моментом поворота "перестройки" направо.