Рост года, видимый нами как рост света, продолжается. Теперь очевидно (с каждым шагом становится все более очевидно), что совершается не игра, не одни только арифметические упражнения с "коробом Пифагора", растущим из точки в пространство. Календарь - не простое перечисление дат, не одно только прибавление дня за днем, но постепенное (сезонное) преображение сознания московского наблюдателя - как растущего поля смыслов, особого ментального помещения.
Так, поэтапно, меняется ощущение времени у празднующей Москвы. В своем воображении она раскладывается как цветной короб, разворачивается коконом света.
*
Далее в календаре Троица. Это очередной "переходный" пункт в строительстве "праздного" года. После рождественской точки , после сретенского луча, после пасхального пребывания в плоскости (скатерти) света время, наконец, разворачивается в объем .
Троица: время делается "трехмерно".
В конце мая, в июне год разворачивается широко и полно, и далее достигает полноты, астрономического максимума. По новому календарю это конец июня. По старому - начало июля, Иванов день, праздник в честь Иоанна Крестителя. Это высшая точка светового года, момент полноты, предельной близости Москвы к солнцу.
Тут, для усложнения картины, можно вспомнить реальный рельеф Москвы. Нам еще предстоит сравнить в нескольких ключевых точках рельеф Москвы и "синусоиду" ее календаря. В чем-то они схожи; линия московских холмов и впадин временами совпадает с этой "синусоидой". Москва, качаясь на холмах, стекая вниз к реке и следуя за рекой, представляет собой своего рода диаграмму, запись во времени .
На мой взгляд, высшая точка года, когда Москва вся целиком разворачивает себя в пространстве - таков в столице месяц июль, - соответствует положению Кремля на Боровицком холме. В этот момент праздная Москва велика, почти безгранична; июль - это ее самый глубокий вдох (света), переполнение собой. И есть определенное сходство между июлем и Кремлем; оно будет разобрано в деталях в главе " О Кремле и колокольн е". Сходство на уровне образа: точка на вершине года, Иванов день "совпадает" с золотой точкой на макушке колокольни Ивана Великого. Это один и тот же Иван: неудивительно, что день в календаре "похож" на купол колокольни.
Если представить себе некую идеальную Москву (сейчас ее различить трудно – она вся заросла новостройками, поспешными и неуместными, но если отвлечься от них и рассмотреть настоящую Москву), то сразу станет видно, как хорошо ее облик согласован с календарем. Москва похожа на календарь. Подъемы и падения ее рельефа, подчеркнутые храмами и колодцами старой застройки, соответствуют подъемам и падениям (бывает и такое) ее праздничного календаря.
Москва не просто проживает год - она катится по нему, как на русских горках: вверх-вниз. Боровицкая горка есть высшая точкой в этом праздном катании.
*
Здесь же, в Кремле, на макушке июля наступает предел росту московского года. Начинается постепенный спуск с Боровицкой "вершины времени". Летний, полный год, широко развернутая сфера света, начинает понемногу сжиматься.
Это странный, не очень заметный, непростой процесс. Или так: его не хочет замечать Москва. Ей хочется пребывать и далее на высоко взбитой Боровицкой подушке.
Однако свет пошел на убыль: нужно привыкать к растущей темноте, осваивать новые правила бытия.
Замечательно то, что церемония "сжатия" года так же расписана, разложена на праздники. Их множество; их появление и процедура весьма закономерны. Не погружаясь в подробности (они впереди), но только продолжая чертить нашу предварительную схему, можно указать на несколько ключевых точек, праздников "убывания" Москвы.
Петр и Павел ( 12 июля) час убавил, Илья-пророк (2 августа) два уволок . Это классика: беспокойство Москвы по поводу убывания света здесь выражено прямо.
Август: света заметно меньше, небо обещает осень.
В августе в календаре один за другим выступают три Спаса. Три праздника, которые разыгрывают каждый свой сюжет, но при этом составляют вместе общую пьесу, сводящую их в одно смысловое целое. Нам как раз интересна эта сводная пьеса: она показывает, как поэтапно меняется чертеж года.
Меняется природа света: он не просто убывает - он преображается, замедляется, делается как будто плотнее. Так, словно свет и время переходят в плоть собираемых в августе плодов.
Первый из них - мед; первый Спас – Медовый (14 августа, 1-го по старому стилю).
Это красивый образ: свет замедляется, но все еще течет; мед прямо напоминает о солнце. Время течет все медленнее, об этом говорит мед: он показывает, как "тяжелеет" время.
Первый Спас еще называют "мокрым". В этот день в Кремле во время церковной службы царю брызгали святой водой в лицо. И тогда царь "видел" время, лучше понимал его ход.
Далее идет Яблочный Спас: собственно Преображение (19 августа, 5-го по старому стилю). Свет как будто останавливается: яблоко налито подвижным светом (соком), но само уже неподвижно. Эта символическая остановка означает, что некий важный период года закончен. Год закругляется, как яблоко (понемногу закругляется Москва); при этом прошедшее время не исчезает - оно преображается, остается с нами этим именно яблоком, которое нам дарит август. Символ очевиден: время, "созревшее" за прошедший год, теперь заключено в яблоке. Весь предыдущий рост, все возрасты дерева теперь сосредоточены в одном предмете - яблоко представляет собой фокус, в котором собраны, существуют одновременно весна, лето и осень. Непременно осень: в яблоке есть и будущее время - оно сохраняет время на будущее.
Это ясно отмечает церковный календарь; он в первую очередь устроен так, чтобы его пользователю было легче сориентироваться, увидеть в рое случайных дней разумное строение времени. По церковному календарю год заканчивается в августе. Преображение (света) - это последний из больших праздников православного московского года. Сюжет праздника тот же - о перемене света, о его переходе из (земного) пространство в иное, большее.
Третий Спас - Ореховый (29 августа, 15-го по старому стилю); в рамках того же образа это означает, что время успокоилось окончательно: ничто, никакая влага в нем не движется, не говорит о течении времени. Третий плод в этом смысле достаточно "сух"; плод в скорлупе ореха (прошедший год) упакован надолго - до следующего солнечного цикла.
Таковы три главных праздника августа: три стадии остановки света, три этапа метаморфозы - так еще недавно широко разлитый летний свет уходит из земного пространства. Прячется, сжимается, переходит в мед, яблоко и орех. Так, в августе, в результате праздничной церемонии Москва готовится к осени.
Нужно отметить, что наша фигура года выходит не вполне симметрична: "выдох" времени, спуск с июльской вершины происходит не совсем так, как совершался "вдох", подъем на нее - мы долго взбирались на вершину года, съехали куда быстрее. Московское лето коротко: все верно. Подъем и спуск - эмоционально разные сюжеты. Именно поэтому для нас общий сюжет года совершается логично: пульс года происходит в нашем воображении, он неизбежно окрашен эмоциями.
Московский год - одушевленная, живая фигура, пространство чувств, коробкокон нашего воображения.
*
К сентябрю московский год-кокон закругляется.
Сентябрь представляет собой корзину малых праздников. В первую очередь это связано с крестьянской традицией. Наступает пора праздновать успехи урожая. По крайней мере, сентябрь - самое сытое время. Для русского крестьянина, а Москва еще во многом "крестьянская столица", это соображение немаловажное. В нашем календаре постоянно сказывается крестьянская память, действующая с праисторических времен.
Крестьянская память подсказывает: сентябрь есть в первую очередь праздник урожая.
Церковь празднует Новолетие, церковный новый год (14 сентября, 1-го по старому стилю). В Москве это красивейший из всех сезонов: бабье лето составляет для столицы лучший фон. Москва сама, точно плод, созревший за год, покоится в корзине сентября. Здесь много поводов для веселья. Свет (продолжаем метафору) разобран на сувениры и подарки; амбары полны, о зиме думать рано.
Тут потребуются уточнения: сентябрь - месяц весьма непростой. У него есть своя изнанка, не столь пестрая и яркая, как лицевая сторона. Хмурые небеса, за шиворот сеет дождь, в домах еще не затопили и потому Москва мерзнет. Сентябрь "двоится". Мы еще рассмотрим этот двуликий сезон подробнее, когда доберемся до него в поэтапном обозрении календаря.
*
Бабье лето завершает Покров (14 октября, 1-го по старому стилю). Это один из самых необычных дней в году - день-фокус, переворачивающий время, ощутимо меняющий его ход.
Покров - это еще и праздник первого снега; в свое время, когда погода была более предсказуема, первый снег часто выпадал на Покров. В Москве тогда случался особый праздник - мгновенный, "точечный", разом меняющий пейзаж с черного на белый и обратно. Первый снег, как правило, лежит на земле недолго. Москва как будто вздрагивает: зрелище ее под покровом первого снега одновременно празднично, светло и печально.
В каком-то смысле Покров ставит точку в развитии сюжета о росте и убывании московского года.
По идее, согласно идеальному геометрическому расчету, точка нас ждет в декабре, когда свет дойдет до своего минимума, до появления Рождественской звезды. Однако мгновенность Покрова, этого дня-выключателя, меняет эту последовательную, геометрически выверенную картину. Покров "выключает" свет заранее. Время словно засыпает, закрывает глаза до Рождества.
Этому есть определенное подтверждение в календаре: большие праздники закончены после того, как свет (на одно мгновение) Покрова уходит под снег.
Что такое этот день-выключатель на нашем "чертеже", где меняются измерения Москвы? У него должна быть особая позиция; летом мы пребывали в пространстве Москвы, в сентябре устроили проводы света - что такое позиция после пространства ? Куда после Покрова переместилась Москва, в какое измерение, четвертое или пятое - какова она за (под) Покровом? Возможно, время достигло высшей степени плотности - такой, что сделалось уже невидимо, стало осенней тьмой.
Или, напротив, все начинается сначала? Допустим, в этот день начинается "нулевой" цикл года. Метафора из области строительства: возведение следующего года (год есть архитектурное сооружение, "здание времени") начинается с закладки его покровского фундамента. Под "землей", под покровом времени, после праздника Покрова начинается невидимая работа: задумывается, сочиняется заранее следующий год. Он "проектируется" как дом. Ему закладываются опоры, о нем составляется фундаментальное понятие.
Разумеется, мне, архитектору, близка и понятна эта строительная метафора.
После некоторого размышления я решил оставить в силе обе версии толкования Покрова. Пусть пока будет так: октябрь - это то именно "четвертое" или "пятое" измерение Москвы, когда свет есть предмет , - мы еще посмотрим, что это за чудо. За ним идет ноябрь: пересменок, странное время, ни осень, ни зима, сезонное шатание Москвы. И наконец, декабрь - месяц пророков (в декабре действительно празднуется много пророков) - это "нулевой", проектный месяц, когда готовится чертеж следующего года.
*
Главное содержание праздников в конце года - ожидание нового света в точке Рождества.
Декабрь; черчение заканчивается.
Самый известный из декабрьских дней - Никола зимний : явление Деда Мороза, как будто поворачивающего ключ (во времени) и открывающего Новый год.
Снова перед нами черная доска (времени). Тьма разлилась бескрайним морем; белые точки и штрихи - праздничные дни - окружает ночь. Время как будто пусто, течение его незаметно, но на самом деле оно хорошо спрятано. Календарь, словно шар, закатился в лунку, погрузился в темные воды вечности. Год коснулся своего дна. С закрытыми глазами Москва наблюдает бесконечность времени. Философствует, празднует ночь, молчит. Это время без времени: сфера московского года выйдет на поверхность и покатится далее в первое мгновение Рождества.
*
В общем и целом угадывается некая разумная фигура: год в пространстве.
Тем более, что все так отлично сошлось. К тому моменту, когда все эти отвлеченные стереометрии нашли себе столько подтверждений в календаре, мне трудно было отличить этот округлый проект от округлой же московской реальности. Да нет, я был уверен в своей календарной расшифровке: год есть шар - возникающее-исчезающий.
Шар времени - игра ли это? Играем ли мы в этот чудный шар или реальность в самом деле есть сфера (та самая, "центр которой везде, а окружность нигде"? Во всяком случае, Москва очевидно представляет собой сферу, шар, отпечатанный на карте широким кругом.
Допустим, так: я играл в шар Москвы в серьез.
Москва - это, помимо прочего, еще и поле игры, пространство пробных верований, большей частью поверхностных, но иногда вполне укорененных. Этот рой верований закономерным (удивительным, игровым) образом вписан в орнамент здешних праздников.
Мы празднуем Москву всерьез. Мы "дышим" в ней временем. Время тянется в Москве бесконечно, но меняется мгновенно - на Рождество, Сретение, Троицу или Покров - как если бы, открывая и закрывая двери, мы переходили из одного помещения года в другое.
Мы наблюдаем зрелище времен: год выстраивается анфиладой, суммой помещений во времени, по-разному освещенных. В иных залах более тьмы, чем света. И все же мы ловим свет, узнаем год по росту и убыванию света.
*
Мне, макетчику, нравится это перманентное упражнение, складывание и раскладывание года. Все сходится: "геометрически" (душевно) точно совершился праздничный пульс года. Москва вдохнула и выдохнула - так глубоко, что в ноябре оказалась как будто в минус-пространстве. Наша предварительная "пифагорова" схема: точка - линия - плоскость - пространство (света) и затем его, света, преображение, сжатие, возвращение в точку - нашла себе определенное подтверждение. Год сошелся правильной фигурой. Не так: наше воображение так его нарисовало; прежде этого нашему воображению так подсказало наше желание: мы хотим видеть год правильной фигурой, того же хочет и Москва - чтобы у нее было все в порядке с "чертежом времени".
Не все, разумеется, так гладко сходится, год не делится пополам, увы: дето у нас много короче зимы. Есть и иные нестыковки и сбои, но и не должно быть все склеено идеально. Вышла бы мертвая фигура. Не московская; в Москве довольно кривизны и хаоса, чтобы признать ее фигурой живой и всякий день подвижной.
Также обнаружилась паузу, перерыв в годовом цикле, когда московское время "отдыхает", прячется от Покрова до Рождества.
Год не просто длится, но пульсирует, живет, и каждая стадия этого одушевленного пульса отмечена своим особым праздником. Московский праздничный год оказывается фигурой целостной, "черченой", неравнодушно сочиненной.
Сочинение, опус: вот ключевое понятие. Не так важно, что "идеальный" сюжет роста и сжатия года счастливым образом замыкается, - Москва прописала его сама, притом свободно (праздно).
Гораздо важнее то, что, наблюдая этот год-опус, сочиняя его вместе с Москвой, мы постепенно меняемся сами.
Незаметным, самим собой происходящим ходом событий, празднуя , мы укладываем Москву в помещении памяти. В коконе воображения, который синхронно с Москвой "дышит" согласно световому пульсу года: так нам открывается переполненная праздниками московская сфера.
Идеальная фигура, лучшая из всех возможных.
Москва есть сфера перманентного сочинения во времени: такова ее идеальная форма. Москва - это живая сфера праздников, извлеченная человеком из небытия, равномерного, астрономически выверенного, "мертвого" хода времени.
Человек Москва
Итак, идеальная, лучшая из всех возможных, "круглая" Москва сочинена (нарисована) нами на праздники. Она есть продукт нашего коллективного сочинения.
Все московские праздники были кем-то и когда-то выдуманы и расставлены по своим местам. Это было сложное, зачастую анонимное, совместное, очень постепенное и сокровенное дело - строительство "праздной" Москвы. Удивительное дело: к примеру, в нем не имел обычной силы чиновный авторитет - сколько праздников, выдуманных властью по всякому удобному для себя случаю, канули в Лету? А если остались, то переменились так, что Москва и не помнит исходного, чиновного действия сверху. В Москве прежде всего празднует личность. Фильтр личного предпочтения постепенно освобождает новоизобретенный праздник от казенного налета, от политической и любой другой корысти и оставляет в календаре то, что нужно человеку: помещение во времени, чертог веселия и покоя, поле для свободного умствования и вольного разговора или такого же, никем не навязанного молчания. Вот праздник.
Его выбирает человек. "Дыхание" времени происходит у него в голове; таков пульс его памяти. То же и о "чертеже" календаря: вся разобранная нами машинерия - точки, линии и плоскости, прилагаемые к подвижному телу года, не более чем условность.
Это вспомогательные конструкции, необходимые для того, чтобы помочь нам представить, как "дышит" Москва в пространстве времени, в воображении празднующего человека.
"Дышит" временем и сочиняет праздники человек Москва .
Что такое этот коллективный сочинитель?