Соседка-наводчица живет дома. Ее, в отличие от ее кавалера, не арестовали, а только взяли подписку о невыезде. Ходит как тень, смотрит вниз, от всех шарахается. Кто-то из соседей (ну, ты понимаешь, что не Фира и уж тем более не Виктор) написал ей мелом на двери "Ворюга", так она даже и не стерла. То ли не обратила внимания, то ли понимает, что напишут снова. Я ее нисколько не жалею. Кроме: "Будь проклят тот, кто обманул доверившегося", ничего больше сказать по этому поводу не могу.
Перечитал это письмо, драгоценная моя, и почувствовал себя Менахем-Мендлом. Написал не письмо, а целый рассказ о наших милых Финиках. Только вот беда - не знаю, в какую газету его послать. "Советская культура" вряд ли его напечатает, а ни одной нашей газеты не осталось. Не перестаю удивляться - ни одной! Почувствовав себя Менахем-Мендлом, я заодно порадовался тому, что с женой мне повезло в тысячу раз больше, чем этому невезучему гешефтмахеру. Знаешь, мне всегда казалось (и, возможно, автор тоже так думал), что вернуться домой Менахем-Мендлу мешал не столько его беспокойный характер, сколько суровый характер его женушки. Про таких, как она, говорят: "Бывает счастье горше марора".
Но довольно мне писать о других женщинах. Надо наконец-то написать, как я по тебе скучаю, любовь моя. Это мое последнее письмо, ибо ты скоро уже приедешь. Знаешь, я готов писать тебе письма каждый день. Я часто мысленно разговариваю с тобой, но писать тебе письма доставляет мне куда больше удовольствия. Прямо хоть пиши каждый день и складывай в стопочку, чтобы ты прочла, когда приедешь. Но было бы глупо заставлять тебя читать мои письма в моем присутствии, вместо того чтобы рассказать новости самому. И, как тебе хорошо известно, дорогая моя, я не люблю бессмысленных действий.
Скучаю по тебе безмерно. Удивляюсь тому, как любящие сердца могут выносить длительную разлуку. Четыре недели без тебя, драгоценная моя, кажутся мне вечностью, а ведь во время войны люди расставались на четыре года, а то и на большие сроки. Ох, не знаю, как бы смог выдержать без тебя хотя бы год. Представляю, как сейчас ты улыбнешься и подумаешь: "Было время, целых сорок пять лет выдержал без меня, и ничего!" Но тогда же я не был знаком с тобой! Хоть я и предчувствовал нашу встречу, но не знал, что хорошее будет таким хорошим, ненаглядная моя!
Заканчивай свой отдых, любимая, и приезжай. Жду тебя безмерно. Меня посетило предчувствие того, что и мне в этом году придется отдыхать без тебя, но я отогнал его прочь - не хочу, не собираюсь даже думать об этом! Две долгие разлуки в течение одного года - это уж слишком!
Люблю тебя, целую тебя, жду тебя!
Ирочка удивляется, как много листов я исписал, и передает тебе привет.
Твой В.
25 апреля 1955 года
(поздравительная открытка "С днем рождения!")
Любимая моя, несравненная моя Аида!
Ты всегда просыпаешься раньше меня, но на этот раз я приказал себе встать в шесть часов, чтобы успеть написать тебе поздравление и положить его на тумбочку рядом с моим подарком. Допишу, положу, и мы с Ирочкой пойдем накрывать праздничный стол. Вечером придут гости, а утро принадлежит нам.
Поздравляю тебя, драгоценная моя, с днем рождения! Благословляю тот день, когда ты появилась на свет! Будь счастлива, любимая, и пусть каждый прожитый день станет радостнее предыдущего.
Целую тебя крепко,
Твой любящий муж Вевл
12 сентября 1955 года
Моя драгоценная Аида!
Моя командировка затягивается по не зависящим от меня обстоятельствам. Не беспокойся, все хорошо. Пользуясь случаем, отправляю тебе эту записку, потому что знаю, как ты волнуешься за меня. К сожалению, не смог позвонить. Праздновать будем вместе, не сомневайся. Речь идет о двух или трех днях.
27 октября 1955 года
Дорогая моя Аида!
Боря любезно согласился передать тебе мое письмо, хоть и посмеивался надо мной - неужели нельзя прожить недели без того, чтобы не написать письма жене? Посмеялся, разумеется, мысленно, про себя. Я сделал вид, что это осталось для меня тайной. Бедный Боря! Он так страдает от ревности, что на нем дымится шляпа. Просто места себе не находит. Он приехал в Ригу с концертами, мог бы остаться на несколько дней отдохнуть, но нет - срывается с места и сразу же после последнего концерта уезжает в Москву. Не думаю, что стоит жениться на женщине, которую так сильно ревнуешь. Ревность - не признак любви, как ошибочно принято считать, а признак недоверия. Какой смысл жениться на женщине, которой не доверяешь? По-моему, никакого. Я очень сильно люблю тебя, драгоценная моя, но у меня нет ни капли ревности по отношению к тебе, потому что я уверен, что в любой ситуации в мое отсутствие ты станешь вести себя достойно. А как же иначе? Иначе и быть не может, любимая моя. И во мне ты можешь не сомневаться. Если я женат, то других женщин для меня не существует.
Мне жаль Борю. Он сильно страдает. Спрашивал у меня про себя с женой. Я его успокоил - сказал, что они всю жизнь будут вместе. О, Боря и его жена застанут великие перемены. Жена переживет его на пятнадцать с лишним лет. Она умрет уже в двадцать первом веке. Сроков, как ты понимаешь, я не называл. Сказал только, что они будут вместе, что у них будет дочка. Боря немного успокоился. Он посмеивается над тем, что я, едва приехав в Кемери, пишу тебе письмо, а сам звонит в Москву по два раза в день, причем один звонок делает поздно вечером, проверяет, дома ли его ненаглядная. Кого могут успокоить эти звонки? У нас в Гуре был придурковатый водовоз Хаим, которому жена изменяла походя. Дома и не дома, могла пойти на рынок и изменить там, могла изменить с булочником… Но когда Хаим возвращался домой после работы, она выбегала навстречу, помогала распрячь лошадь и вообще вела себя как примерная жена. Дело же не в том, когда женщина приходит домой, а в том, любит ли она своего мужа по-настоящему. Если любит, то эта любовь уже налагает ответственность. Но довольно об этом, дорогая моя, ведь я хотел написать тебе важное. Раз уж письмо передаст Боря, то можно писать все, что хочется. Боря не станет читать письмо, он порядочный человек, к тому же он не знает идиш и притворяется итальянцем, хотя на самом деле его родители не итальянцы, а итальянские евреи.
В поезде я, как ни старался, так и не заснул. Думал о тебе, дорогая моя, злился на себя за то, что снова поехал отдыхать без тебя… Чувствовал же, что буду отдыхать один, еще в январе чувствовал, но надеялся, что ошибаюсь. Ладно, не будем об этом. Я понимаю, что другого варианта не было. Если бы мы оба отменили свой отпуск, Ирочка переживала бы еще сильнее. А ты переживала бы, если бы оставила в Москве больную сестру. Вот скажи мне, драгоценная моя, что толку быть Вольфом Мессингом, если не можешь толком спланировать свой собственный отдых? Ну почему я не знал, что Ирочка заболеет? Сапожник ходит босиком, вот почему. Иногда я думаю, что лучше бы уж мой дар показывал мне все, что касается меня самого, все до мелочей, и не показывал бы всего остального. Так мне было бы легче жить. Наверное. Но что поделаешь, придется жить с тем, что есть. Хотя, конечно, очень обидно, что в этом году у нас дважды сорвался совместный отдых. То я заболел, то Ирочка. "Ничего-ничего, - говорю себе я. - Пусть это будет самой большой неприятностью. Зато в следующем году…" Я говорю это "в следующем году" с таким же чувством, как говорят: "Лешана габаа бирушалаим габнуя". В следующем году мы непременно станем отдыхать вместе, это говорю тебе я - Вольф Мессинг!
На последних выступлениях меня чаще обычного спрашивали, будет ли война. Какая-то тревога относительно войны появилась в последнее время. В поезде я попытался проникнуть в будущее на много лет вперед. Увидел середину будущего века. Это время, совершенно непохожее на наше. Всего сто лет разницы, а впечатление такое, будто это совершенно другой мир. Я многого не понял, а о многом не хочу писать в письме, пусть и передаваемом через надежного человека, но спешу тебя обрадовать, дорогая моя. На нашем веку больше не будет войн. И вообще Вторая мировая война станет последней мировой войной. Будут еще войны, причем довольно крупные, но мировой войны не будет. Люди поумнели и сделали выводы. Хотя если бы поумнели как следует, то совсем бы не воевали. Но это в идеале, а идеалы, как известно, недостижимы.
Наша маленькая Касриловка, окруженная врагами, тоже будет процветать, хоть и это процветание будет даваться с трудом. Когда враги поймут, что Касриловка им не по зубам (хвала Богу нашему!), они перейдут к партизанской войне - станут убивать исподтишка, взрывать, запугивать. Но ровно через семьдесят лет во главе Касриловки станет человек по имени Ицхак, которому удастся принести на ее многострадальную землю мир. Он еще не родился, а я уже вижу благие последствия его дел. Разве это не чудо?
Я много чего увидел в ту ночь, благо настроение было соответствующим и в купе я ехал один. Вот спешу поделиться новостями с тобой, драгоценная моя. Сейчас пишу эти строки и слышу твой голос: "Ах, что мне до того, что будет, когда нас не будет!" Но я-то знаю, что тебе есть до этого дело, а говоришь ты так только в шутку. Но скажу тебе и о ближайшем будущем. Вот, например, у нас больше не будут строить красивых домов, которыми тебе так нравится любоваться. Очень скоро, уже в следующем месяце, красоту назовут "излишеством" и начнут строить серые унылые коробки. Придется нам с тобой любоваться тем, что уже построили, и время от времени наведываться в Ригу. Здесь очень много красивых домов. И пускай не все они в хорошем состоянии, любоваться это не мешает. Напротив, ощущаешь благородный дух старины. Всякий раз, прогуливаясь по Риге, я вспоминаю Лодзь. Видела бы ты Лодзь, драгоценная моя! В годы своего расцвета то был большой многолюдный город, не уступавший самой Варшаве. В Варшаве сидели президент и правительство, а в Лодзи делались дела. Видела бы ты Петрковскую улицу, прямую как стрела, длинную-предлинную и застроенную красивыми домами! Не было богача, у которого на Петрковской не было дома, и каждый старался перещеголять соседей. Может, когда-нибудь нам удастся побывать там и ты увидишь эту красоту своими глазами, любимая моя.
Одной архитектурой дело не закончится. Штолмана тоже станут критиковать. Ты знаешь, как я отношусь к нему. Не могу по этому поводу не вспомнить поговорки: "По мертвому льву зайцы прыгают без страха". Мой отец, да будет благословенна его память, когда нанимал работников (нанимал, если дела шли хорошо, если плохо - то мы сами собирали урожай) всегда спрашивал их об их прежних хозяевах. Тех, кто отзывался о хозяевах дурно, отец прогонял со словами: "Неблагодарность - худший из пороков человеческих". Не думай, дорогая моя, что это мне приснилось. Подожди, и ты убедишься в моей правоте.
Будущий год будет неспокойным годом, но нас с тобой, слава Богу, это не коснется. Неспокойно будет за границей, а у нас все будет тихо. Остальные новости мы обсудим, когда я вернусь, драгоценная моя. Я так люблю обсуждать с тобой что-либо. Когда обладаешь таким даром, как мой, непременно хочется обсудить увиденное. Надеюсь, что тебе никогда не надоест меня слушать.
В Кемери мне нравится. Я устроился хорошо, всем доволен. Персонал мил и услужлив. Недостатков пока не заметил. Здесь красиво - сосны, море. Ничего необычного, но здесь это выглядит как-то особенно хорошо. Гуляю с удовольствием. Гуляю много, дышу морским воздухом, смотрю на море. Встретил здесь Лазаря Утесова. Мы обедаем за одним столом, и это очень удобно. Когда рядом Утесов, на меня никто не обращает внимания, а мне только этого и надо. Попробовал обмазываться целебной грязью, но после первого же сеанса на коже выступила сыпь. Грязи пришлось отменить, и это к лучшему. Мне не очень-то понравилось лежать обмазанным грязью и завернутым в какое-то подобие тахрихина. Главное мучение этой процедуры состоит в том, что надо лежать неподвижно. Лазарь (ты же знаешь, какой он шутник - шутит буквально надо всем) называет обмазывание грязью "репетицией похорон". Кроме того, от запаха этой грязи сразу же хочется курить, и мучения мои удваивались. Нет уж, я лучше стану пить водичку и гулять. Некоторые из отдыхающих рискуют купаться в осеннем море. На них смотрят как на героев, хотя сам я склонен считать их сумасшедшими. Не могу понять, какое удовольствие можно испытывать от такого купания.
По просьбе Лазаря ходил с ним покупать бусы для Эдит. Нам тут прожужжали все уши насчет того, что на одно изделие из натурального янтаря приходится десять подделок. Каждый из сотрудников санатория рекомендует покупать янтарь у "доверенного человека", но этим доверенным веры мало. Лазарь выбирал, я читал мысли продавцов. Подделок действительно много, но нам удалось купить то, что надо. Правда, Эдит заказывала, чтобы в янтаре непременно была бы муха или какое-то другое насекомое, но весь янтарь с насекомыми был поддельным. На всякий случай Лазарь (ты же знаешь, какой он любящий и заботливый отец) накупил ей брошек, серег и колечек с мухами. Я тоже поддался этой янтарной лихорадке и купил себе красивый мундштук. Когда выбирал, то остался доволен, но, вернувшись в санаторий и поглядевшись в зеркало, понял, что выгляжу с ним как провинциальный ловелас. Подарил мундштук массажисту. Он обрадовался. В Латвии умеют радоваться подаркам. Даже если и не очень-то рады, то изобразят радость, чтобы не обижать дарителя. Но массажист был рад по-настоящему, это я понял по его мыслям.