* * *
Разрешение министерства последовало в конце года. Пьесу "Прощание в июне" отпечатало на множительном аппарате Всесоюзное управление по охране авторских прав. Это ведомство, созданное специально для того, чтобы следить за соблюдением авторских прав писателей, композиторов и других деятелей искусства, выполняло вроде бы совершенно постороннюю для него работу: получив разрешение цензуры и Министерства культуры, оно могло размножить текст пьесы (если речь шла о драматургии) и разослать экземпляры в театры страны. Это походило на своего рода приглашение театрам поставить пьесу на своей сцене. Так нельзя было сказать о журнальной публикации - на нее режиссеры могли и не обратить внимание.
Произошло если не чудо, то редкостное явление: почти десяток театральных коллективов уже в 1966 году начали репетиции вампиловской комедии. В первой половине следующего года, как сообщалось в журнале "Театр" (1968, № 2), спектакли по этой пьесе сыграли 335 раз в тринадцати театрах. О ее новизне, может быть, точнее всего мы скажем словами того же Николая Кладо: драматург допускает "смещение жизни, которое делается не для того, чтобы исказить, а чтобы ярким поворотом открыть в жизни то, что лежит за событиями пьесы… Это редкий талант, который может, обостряя эксцентрическим приемом действительность, выявлять в ней нечто существенное и важное".
Первым в стране спектакль показал Клайпедский драматический театр на литовском языке. Перевод пьесы осуществил драматург Ю. Балтушис. Александр побывал на одном из премьерных спектаклей в декабре 1966 года. Судя по интервью Вампилова, данному корреспонденту газеты "Советская Клайпеда", - в названии публикации уже содержалась оценка: "Драматург говорит: "Хорошо!"" - постановка комедии его удовлетворила. В комсомольской газете Литвы появилась рецензия Р. Паурайте о премьере, заголовок ее был информационным: "О молодежи, но не только для молодежи".
Конечно, профессиональной остроты и точности взгляда на пьесу, понимания ее своеобразия трудно было ожидать после первой же премьеры. Слава богу, что комедией заинтересовались театры, что на ее сценическое появление откликнулись!
* * *
Двадцать восьмого мая 1966 года у Ольги и Александра Вампиловых родилась дочь, которую назвали Еленой. Сохранилась телеграмма отца из Москвы в Иркутск: "Рад! Слава богу. Поздравляю бабушек, прабабушек, дедушек, теть, дядь. Целую Ольгу и дочь. Жду известий. Александр".
Кто-то из иркутских приятелей припомнил счастливо-ироническое выражение, оброненное драматургом после рождения малютки: "Мой единственный незаимствованный сюжет".
Благородная, нежная душа Вампилова особенно проявлялась в его отношении к женщинам и детям. Несколько мемуаристов передают его фразу: "Никогда не отталкивай женщин и детей". Сам он придерживался этого правила неукоснительно. Женщинам он служил рыцарски, с детьми разговаривал по-взрослому, сдабривая серьезные слова неизменной шуткой.
А в семье, для близких, он был и слугой, и защитником. Сколько просьб посоветовать хорошее лекарство для бабушки или матери, прислать для них редкое столичное средство от болезни сохранили его письма! А сколько сердечных слов, поздравляющих, утешающих, ободряющих, содержали его письма родным и друзьям, его необыкновенные автографы!
К дочери он относился с неубывающей нежностью. Спустя менее года после ее рождения Саша с юмором спрашивал в письме жене: "Как Ленка, что она поделывает?" Чуть позже: "Скажи Ленке, что кукла ей будет и толстая красивая книжка". В каждом письме в Иркутск он напоминает Ольге: "Пришли мне фотографии Ленки", "Нет ли новых фотографий?", "Ленку обязательно водите гулять…", "Я скучаю по тебе, по Ленке, по всем вам…".
А когда Вампилов бывал дома, в Иркутске, он нередко предпочитал встречам и беседам со взрослыми общение с дочерью. И неизменно это общение было окрашено красотой и поэзией жизни. Иркутский прозаик Владимир Жемчужников вспомнил характерную сценку:
"В один из первых августовских дней (время было под вечер) пришли в мой байкальский домишко гости - Вампиловы всей семьей… Долго сидели за столом, чаевничали, угощались свежим вареньем, разговаривали о том о сем. Потом, оставив женщин судачить о своих проблемах, мы пошли покурить во двор. Отправилась с нами и Леночка - нюхать ночную фиалку маттиолу и звезды смотреть.
К тому часу уже вызвездило. Все небо лучилось, мерцало.
Саня, принагнувшись к дочери и вытянув правую руку, показывал ей, где Большая Медведица, где Малая. Вдруг ребенок задал вопрос:
- Папа, а у тебя есть своя звезда?
И он сказал так, как мог сказать только он:
- Не располагаю, доча".
Неудивительно, что и чудо театра (которое с восхищением открыл для себя юный герой рассказа "Солнце в аистовом гнезде") маленькой Лене показал отец. Журналист Владимир Ивашковский писал:
"Помню, как Саня с гордостью сообщил:
- Вчера Ленку сводил на "Старшего сына".
- Так она же крохотная!
- Ничего. Мы в ложе потихоньку устроились, поиграли в прятки, посмотрели пьесу… Мне кажется, ей понравилось…"
* * *
Итак, премьеры спектаклей по пьесе "Прощание в июне" до июня 1967 года - месяца, когда закончилась учеба Вампилова на ВЛК, состоялись во многих провинциальных театрах страны. В одном из них - Таганрогском автор побывал в феврале. Вероятно, на выбор города повлияло то, что он связан с именем Чехова. В начале марта Вампилов писал жене: "Принимали меня там нормально, пьеса прошла уже двадцать раз и с успехом, словом, всё ничего. Я купил машинку, "Эрику", немецкую (170 р.), учусь теперь, как видишь, печатать. Дошла моя очередь в магазине, так что покупать надо было срочно. Деньги на твою поездку получу, повторяю, 13–14 марта. Если в это время тебя почему-либо не отпустят, приедешь в начале апреля, это тоже неплохое время.
Ну ладно, печатать для меня пока большая морока, закругляюсь. Ты должна печатать научиться классно - сама понимаешь.
Всем большой привет, напиши мне немедленно. Целуй Ленку, обнимаю тебя. Александр".
Думается, читателю будут интересны строки из записной книжки драматурга об этой поездке. Как всегда, они, юмористически окрашенные, хорошо передают своеобразный взгляд Вампилова на всё и вся:
"Я пользовался успехом в городе Таганроге. Длинная комната двойного номера, окно в главную улицу. Серые деревья, забор, длинная синяя афиша моей пьесы, рубаха оказалась велика, резинок для рукавов не оказалось.
Спектакль. Режиссер (мастер более всего разговорного жанра) без вкуса и меры. Клоунада, балаган. На главной роли актер из оперетты. Зритель доволен. Автор в театре. Автор кланяется, автор на подмостках. Шампанское. Ночью у актеров".
В журнале "Театр" появилась рецензия на таганрогский спектакль "Прощание в июне". Автор публикации З. Владимирова посмотрела постановку на гастролях труппы в Харькове. Своеобразия пьесы, ее непохожесть на то, что шло тогда на местных театральных сценах, рецензент не обнаружила. Отзыв ее написан языком, который и сегодня широко применяется авторами театральных рецензий. Недостатки спектакля, например, она излагает так: "Всё там есть - и перебор моторного движения, и недоработанность внутренней подоплеки событий, и нехватка психологической глубины у главного героя (хочется знать, что все-таки стоит за его озорством и бравадой, в чем его одержимость наукой, отчего он все время воюет с ректором), и однолинейность в изображении этого ректора, представленного ретрограднейшим ретроградом в сером, и инфантильность взятого автором тона, и штампы "студенческого" спектакля, далеко не отринутые театром". Но труппу надо было поддержать, и рецензент переводит разговор в благостное русло: "В. Цесляк поставил спектакль о нравственной стоимости компромисса, он приоткрыл нам будущее героя как преуспеяние без гармонии и заставил остро почувствовать, что никакие успехи Колесова в науке не искупят этого предательства в начале пути, этой расчетливости, позволившей ему вступить в торг, где одна из ставок - любимая девушка. Об этом говорит и вдруг прорезавшаяся уклончивость в повадке Колесова, его забегавшие глаза, и молчаливое неодобрение друзей, и гнев Тани, гнев, однако, не громкий, граничащий со стыдом за близкого человека. Сгущается атмосфера спектакля, начавшегося как студенческая комедия, и напряжение разрешается лишь в момент, когда Колесов рвет с таким трудом добытый диплом. Это - катарсис в добром старом смысле, он приносит зрителю уверенность, что сознание вины выстрадано героем и подобного не будет в его жизни.
Пьеса Вампилова стала трамплином для современного разговора, и все лучшее в ней прозвучало в спектакле, и сам театр предстал перед нами иным".
На подобные отзывы не стоило обращать внимания. Знатоки такого рода, как и заказчики их опусов в театральных и литературных изданиях, заранее настраивали себя, как нужно оценить очередной спектакль: если автор пьесы - корифей, то надо подпустить что-нибудь возвышенное, "цицеронистое", ну а если драматург без громкого имени, а тем более новичок, то годятся и дежурные слова. Общение с выдающимися режиссерами у Вампилова было еще впереди, их оценки прозвучат позже. Пока же автор опирался на собственную веру. Конечно, поддерживало и внимание тех театральных коллективов, которые показывали на своих сценах "Прощание в июне". Наверное, тогда, в 1966–1967 годах, Александр уже мог произнести слова, которые он написал за два месяца до своей гибели: "Пусть теперь некоторые попробуют сказать, что нет такого сочинителя пьес. Кто им теперь поверит?"
…Итак, в июне 1967 года учеба на ВЛК закончилась. "В последний раз, - вспоминал сокурсник Вампилова Н. Сидоров, - слушатели, преподаватели и руководители курсов собрались вместе в Ореховом зале ресторана "Прага". Было шумно и весело. Много шутили. Пели. Поэты читали стихи и оды, написанные специально к прощальному банкету. Он удался на славу.
Еще перед отъездом в Москву на учебу владимирские художники подарили мне несколько своих картин и этюдов.
- Будем разъезжаться по домам, - пообещал я Саше, - можешь выбрать и увезти в Сибирь любую картину.
Примерно за день до моего отъезда Саша пришел с расставальным угощением. В последнее время он подолгу пропадал из общежития. За два года жизни в Москве у него появились новые друзья и знакомые. Вот и объезжал их, прощался. Имелись у него дела и в столичных издательствах и театрах.
Наш импровизированный прощальный ужин проходил на сдержанно-серьезной ноте. Без шуток и анекдотов… И только уходя к себе, Саша наконец решился сказать о своем выборе:
- Можно, я возьму из твоей коллекции вот этот этюд?
Теперь, когда Вампилова нет в живых, я частенько задумываюсь над вопросом: почему он выбрал именно тот рисунок? Ведь были же лучше и по сюжету, и по исполнению. Но Саша потянулся к этюду, на котором был изображен летний пейзаж с перевернутыми лодками на берегу водоема. Почему именно с лодками, да еще и с перевернутыми? Просто мистика какая-то! А может быть, этот кусочек холста напомнил ему родной Байкал?"
Глава девятая
СКВОЗЬ ТЕРНИИ
Вернувшись из Москвы, Вампилов сразу приступил к работе. Пьеса "Прощание в июне", как мы помним, была уже напечатана. Теперь ему хотелось опубликовать - поначалу хотя бы в местном альманахе - комедию "Предместье". Первые два названия ее, "Женихи" и "Нравоучение с гитарой", были отброшены. Вместе с новым названием складывался и существенно перерабатываемый текст. Одновременно писалась и новая пьеса.
Саша любил сговариваться с друзьями - с одним, с двумя, а то и с компанией побольше: давайте махнем куда-нибудь в тихое место, в заштатную гостиничку или в какой-нибудь домик на природе, и будем там писать в свое удовольствие. Днем работать, разойдясь по комнатам, по таежным полянкам, а вечером обсуждать написанное, выслушивать дружеские советы, гулять по окрестностям или сидеть у костерка. В первые журналистские годы он то и дело предлагал кому-нибудь из приятелей сочинить опус совместно, и это, бывало, осуществлялось. Теперь было не до того. Но посидеть за срочной работой бок о бок с писателями-ровесниками - особое удовольствие!
На этот раз сошлись вчетвером. Геннадий Николаев описал эту творческую вылазку в своих мемуарах:
"Вспоминаю лето 1967 года. Монтёрский пункт на двадцать третьем километре по Байкальскому тракту… Рядом с небольшой электрической подстанцией бревенчатый дом на две квартиры". В одной из них устроились "мы, четверо иркутских литераторов: А. Вампилов, Д. Сергеев, В. Шугаев и я, на все лето получившие благодаря… расположению ко всем нам главного инженера Иркутскэнерго великолепную, временно пустующую квартиру с видом на лесную просеку и высоковольтную линию. Три комнаты и кухня - о чем еще можно было мечтать!..
Вампилов в то время работал над "Утиной охотой". Он сидел перед окном за самодельным столом, сколоченным из грубых досок и накрытым газетой. За окном неназойливо гудели трансформаторы, на проводах чернели какие-то задумчивые птицы, названия которых никто из нас не знал, но они были нам симпатичны, потому что хотя и видели все вокруг, но всегда помалкивали. Вампилов часто выходил на крыльцо, подолгу стоял, глядя на лес, на просеку, убегающую в синюю даль, к Байкалу, думал, мечтал. Думал о пьесе, мечтал о Байкале. "А нет ли чего-нибудь такого на берегу Байкала? - спрашивал он, обводя широким жестом подстанцию, ЛЭП, монтёрский пункт. - Вот там бы окопаться!" Байкал всегда тянул его к себе. Многие годы он вынашивал мечту купить на берегу Байкала домишко, какую-нибудь развалюху, чтобы можно было хоть летом приезжать и жить там месяц-другой.
Пьеса продвигалась медленно. Помню, поначалу я сильно удивлялся тому, что за день работы у Вампилова на листочке прибавлялись всего одна-две реплики. Судя по тому, как часто вставал он из-за стола и надолго исчезал в лесу на просеке, можно было заключить, что пьесу он сначала "проигрывал" в уме и по мере продумывания записывал на бумаге…
Дни нашей жизни на подстанции были безоблачны в прямом и переносном смысле этого слова. Работали с утра до позднего вечера, хозяйственные обязанности исполняли весело, дружно, как добрые братья, которым нечего делить и не из-за чего ссориться. Это была поистине золотая пора, по крайней мере, мне она вспоминается со сладкой щемотой в сердце, как вспоминаются светлые дни юности, когда ты еще здоров, полон сил и все у тебя идет ладно. Густой смолистый запах леса, стрекот кузнечиков на просеке, гудение трансформаторов, вкус сотового меда, лукавые мудрствования Таборова (монтера, жившего рядом. - А. Р.) по вечерам, лесная малина с куста, первые маслята, удивительно ласковая собачка, походы на берег Ангары, приволье, ветер, яркое солнце - все это осталось в сердце и живет неразрывно с памятью о Сане Вампилове".
"Утиная охота" была пьесой, которая тяжко давалась автору. Наверное, потому, что речь в ней шла о человеке, потерявшем себя, по слову В. Распутина, немало сделавшем для того, чтобы все лучшие качества в нем превратились в худшие. Вся драма звучит как исповедь, а такие произведения задевают в художнике все существо: его собственную судьбу, его знания о жизни и людях, его представления о смысле земной жизни. И кажется неудивительным, что такую пьесу Александр писал, стараясь быть в окружении творчески близких людей. Словно продолжение рассказа Г. Николаева, звучит воспоминание Распутина:
"А вот мы в ангарской гостинице "Тайга", куда уехали из Иркутска работать, чтобы не мешало одно, второе, пятое, десятое… Час назад Саша поставил последнюю точку в "Утиной охоте" и только что дочитал мне финальную сцену.
- Хорошо, - говорю я. - По-моему, очень хорошо.
Он долго молчит, мнет в руках сигарету и, наконец, отвечает:
- Мне тоже кажется, что пьеса удалась. Мне она пока нравится больше старых. Но хорошую пьесу трудно увидеть на сцене, поэтому ее надо делать еще лучше. Все равно, наверное, придется еще посидеть над ней".
К осени драматург закончил пьесу. Это можно утверждать потому, что, уехав в конце того года в Москву, он сообщил в письме жене: "Пьеса во многих местах уже прочитана, есть режиссеры и театры, которые хотят ее поставить". Отрывок из нее под названием "Семейная сцена" был опубликован в ангарской городской газете "Знамя коммунизма" 20 декабря. Что касается комедии "Предместье", то ее текст Вампилов подготовил в те же месяцы и напечатал во втором номере альманаха "Ангара" за 1968 год.
Но могло ли удовлетворить драматурга отношение театрального начальства к его пьесам? Комедия "Прощание в июне" московские и ленинградские театры не заинтересовала. Лишь один столичный театр - имени Станиславского - уже в конце жизни автора начал репетировать эту пьесу и показал премьерные спектакли летом 1972 года на выезде - во время гастролей в Красноярске.
Неутомимая Елена Якушкина просила многих главных режиссеров столичных театров прочесть пьесу, но всякий раз они не хотели снизойти до провинциального автора. Даже в родном Театре им. М. Н. Ермоловой Елене Леонидовне не удалось "пробить" произведение своего "любимого автора", как она называла Сашу. Не удалось пристроить "Прощание" и в Театр сатиры, главный режиссер которого А. Эфрос обещал Якушкиной прочитать пьесу, но так и не сделал этого.
С двумя последними к тому времени пьесами хлопоты автора только начинались. Строки из письма Вампилова Ольге Михайловне (конец 1967 года): "За "Предместье" тоже собираются заплатить, но нужно письмо из театра - тоже надо куда-то ехать… хотя бы на один день" - оказались слишком оптимистичными. Чтобы получить гонорар в пресловутом ВУАПе, нужно было добиться разрешения цензуры, распечатки текста на множительном аппарате и отправки его в театры страны и, наконец, подтверждения, что какая-то труппа осуществила постановку пьесы. Все это автор долго не мог дождаться. А за появление на сцене "Утиной охоты" Вампилову вообще предстояла изнурительная борьба до конца жизни.
Вскоре после завершения этой пьесы драматург решил познакомить с ней коллектив Иркутского драматического театра. Здесь автору предложили прочитать ее для членов художественного совета. Ироничную картинку этого действа нарисовал в своих воспоминаниях прозаик Геннадий Машкин, присутствовавший на читке:
"Худсовет собрался в каком-то подсобном отсеке прекрасного здания драмтеатра, выстроенного, как любил говорить Вампилов, сообразно вкусам сибирского негоцианства. Нас поразило обилие старичков и старушек среди членов совета театра. Многих мы и не видели в спектаклях, но на теперешнем заседании они явно задавали тон. Даже главный режиссер Разинкин заискивал перед заслуженными этими старичками. А молодежь вообще теснилась по углам, не смея прерывать старших.
- Что за писатель такой?
- Какой-то Вампиров.
- Ну что ж, послушаем.
Вампилов уже с почетом прошел горнило Читинского семинара 1965 года и сейчас был уверен, что написал стоящую вещь. Главное, пьеса максимально сближена с треволнениями, надрывом сегодняшнего человека. Разве это может оставить равнодушными художественно чутких людей, пусть даже что-то еще не удалось по мастерству вывести на уровень высокой драматургии?
И Вампилов начал читать мягким своим, выразительным, расстановочным голосом. Мы заслушались в который уже раз… Вспомнили, что не в Рабочьем предместье, только тогда, когда Саша глуховато объявил: "Занавес".