Цензура или госзаказ?
- Вы считаете, что и в культуру государство должно вмешиваться?
- Обязательно. Общество заинтересовано в том, чтобы культура помогала нам выживать, утверждать нравственные и этические принципы, учила любить Родину, а не ненавидеть.
- Так недалеко и до цензуры. Ведь вы же сами от нее пострадали, когда не печатали ваши книги.
- Я о другом. Назовите мне хоть один американский фильм, посмотрев который, захотелось бы уничтожить США? Таких фильмов нет. Потому что в финале любой голливудской ленты можно сказать: "Да, конечно, мерзавцы и у них есть, но какая страна!" Вы думаете, это делается потому, что все кинематографисты такие патриоты? Ничего подобного. Во времена сенатора Джозефа Маккарти в кругах творческой интеллигенции США царили антиамериканские настроения. Деятели культуры, по мнению властей, начали разрушать страну, и государство стало создавать, по сути, цензурные комитеты.
- И сегодня, по-вашему, Голливуд работает по заказу правительства и президента США?
- Конечно. Но не в том смысле, что приходит человек из Белого дома и кладет на стол режиссеру директиву, где написано: "Снять фильм, прославляющий Обаму и темнокожих людей на высших постах". Нет, создается особая финансово-нравственная атмосфера. Когда человек, который хочет снять фильм про то, что Саддама Хусейна убили зря, вдруг выясняет, что ему не только не дают денег на этот фильм, а потихоньку вытесняют из гильдии сценаристов, закрывают преподавание в высшей школе кино и так далее. И через год он приходит к инвесторам и говорит: "Я хочу снять фильм о том, что мы правильно уделали мерзавца Хусейна!"
- Мужчины в ваших книгах хуже, чем женщины. Почему?
- Женщины действительно лучше мужчин. В нравственном отношении женщины в массе своей более устойчивы просто в силу того, что детей-то вынашивают, рожают и воспитывают они.
- Главные герои ваших последних романов, банкир Башмаков ("Замыслил я побег") и литератор Кокотов ("Гипсовый трубач…"), вызывают жалость своим никчемным существованием. Это потому, что в их жизни нет любви?
- Это люди, сформировавшиеся в советское время, не реализовавшие свои сверхмечты, но научившиеся зарабатывать деньги. Таких сегодня девяносто девять процентов населения страны. Каждый из них вроде бы устроился в жизни. Один пишет дурацкие женские романы, другой работает в банке. Но без любви оба чахнут. Кстати, во второй части "Гипсового трубача…", которая выходит на днях, Кокотова ждут в личной жизни сюрпризы. А уж в третьей части…
Беседовал Игорь ПОЛУПАНОВ
"Аргументы и факты", № 46, 2009 г.
"Надо вернуть моду на чтение"
Писатель Юрий Поляков на страницах "АиФ" рассуждает на тему, почему из самой читающей страны в мире Россия постепенно превращается в самую невежественную.
Треть населения России, судя по статистике, сегодня не читает книг. Для нас это обидные цифры, но такова общемировая ситуация. Главная беда в том, что ушла мода на чтение. В советский период была государственная программа, которая с двадцатых годов буквально навязывала обществу чтение как стиль жизни. Потом это превратилось в необходимость, в признак хорошего тона, в моду, наконец. В девяностые годы новая власть в основном "шестерила" перед Западом и "распиливала" между своими то, что осталось от советской эпохи. Какая уж тут системная пропаганда чтения! С центральных каналов телевидения совсем исчезли программы, связанные с чтением и писательской деятельностью. Кстати, на встрече с Путиным литераторы поднимали этот вопрос. Премьер обещал поддержать нас, поспособствовать возвращению литературы на ТВ. Однако пока ничего не происходит. Впрочем, это дело нескорое. Быстро только Александр Цекало "печет" свои шоу да "Машина времени" скрипит ржавыми рычагами на госторжествах, как прежде это делал хор имени Пятницкого. Прежде, во времена моей молодости, прочитанная интересная книга, например в студенческой среде, была предметом хвастовства, признаком превосходства над товарищами, как сейчас, скажем, модель навороченного телефона. Увы, эта мода ушла.
Точнее, ее ушли. Ведь чтение - это определенное интеллектуальное усилие. И человека следует убедить в том, что усилие надо совершить, что такое усилие ему необходимо. К здоровому образу жизни, к посещению тренажерных залов нас всячески побуждают? Как это ты не ходишь в тренажерный зал? Лох, что ли? А то, что человек ничего не читает, кроме того, что необходимо по работе, это вроде никого не удивляет. А раньше было наоборот. Не ходишь в секцию легкой атлетики? Ну и ладно. А вот то, что ты не читаешь - это черт знает что такое! Стыдно людям показаться.
Школа не виновата
Раньше часто сетовали, что именно школьная программа по литературе отбивает у школьника вкус к серьезному чтению. Доля правды в этом была. Но сегодня количество часов, отведенных на изучение литературы, настолько ничтожно, что упрекать школу в чем-либо язык не поворачивается. Об этом писатели хором жаловались Путину во время известной встречи - и тоже получили поддержку. Я, как бывший учитель русского языка и литературы слежу за тем, что происходит со школьной программой, да и "Литературная газета" часто пишет об этом. Если у большевиков талантливым, крупным считался тот литератор, кто боролся с царизмом, то с девяностых годов талантливыми стали объявлять всех, кто конфликтовал с советской властью, от нее пострадал или эмигрировал. Но разве, скажем, Довлатов, умерший в Америке, значительнее Катаева, скончавшегося в СССР и оказавшего огромное влияние на современную прозу? Однако первый везде, а второй уже почти нигде. Нынче Бродского насаждают в школе, как картошку при Екатерине Великой, объявляют его ровней Пушкину. Это смешно! Да, он крупный поэт, ровня Рейну, Мориц, Сосноре, Кушнеру, но, конечно же, не Пушкину. Нобелевская премия, скажете? Но почему-то Шолохова та же Нобелевская премия не спасает от параноидальных обвинений в плагиате, которые не прекратились даже после обнаружения рукописи "Тихого Дона" и проникли уже в школьный курс. Есть и отрадные явления: в программу вошли писатели, прежде туда не допускавшиеся по идеологическим соображениям: Набоков, Цветаева, Булгаков, Платонов… Но "советские классики" - остались классиками. Так, революцию и Гражданскую войну, по-моему, лучше по-прежнему изучать по Маяковскому и "Разгрому" Фадеева, а не по "Лейтенанту Шмидту" и "Доктору Живаго" Пастернака: слишком много бахромы. И вкус к чтению, безусловно, должна прививать школа. Возможностей для этого теперь у учителей больше, а вот часов гораздо меньше…
Донцова или Акунин?
Во всем мире распространено "развлекательное чтиво". И с этим ничего не поделаешь. Не боремся же мы с теми, кто коротает время разгадыванием кроссвордов. Чем Акунин хуже кроссворда? Ничем. Но "чтиво", чтобы не уродовать "отдыхающего" читателя, должно быть написано нормальным русским языком, с соблюдением жанровых и композиционных законов. А для этого надо возрождать профессию литературного редактора, почти ликвидированную жадными издателями ради экономии. На самих сочинителей "развлекухи" надежд мало, у них страницы - деньги. Что же касается распространенного мнения о тотальном преобладании "чтива" над литературой серьезной, то это - миф. Не буду далеко ходить за примером: все мои книги, выходившие в последнее десятилетие - "Замыслил я побег", "Грибной царь", "Гипсовый трубач", - неизменно и надолго занимали первые места в рейтингах продаж, а значит, и чтения. То же самое происходило, кстати, с книгами Пелевина, Улицкой и прочих отнюдь не "развлекательных" писателей.
Проблема в другом. Пропаганда серьезной литературы сегодня осуществляется через систему литературных премий - "Букер", "Национальный бестселлер", "Большая книга", "Триумф" и т. д. Не только лауреаты, но и номинанты настойчиво рекомендуются посетителям книжных магазинов. Одна беда: за редким исключением это все неудобочитаемые, плохо написанные или совершенно "проходные" книги с претензией на большую литературу. Читать их - мука. Читательский интерес, не успев вспыхнуть, гаснет. Например, книга недавнего лауреата премии "Национальный бестселлер" была продана за месяц в Московском Доме книги (а это более сорока магазинов) в количестве нескольких экземпляров. Вот вам и "бестселлер".
Премии у нас, как правило, присуждаются в основном не за художественность, а за верность определенному литературно-политическому направлению, точнее - тусовке. Причем касается это как писателей-либералов, так и писателей-патриотов. Хрен редьки не слаще. Кстати, чем слабее писатель, тем больше у него шансов сделаться лауреатом. Сильный писатель, оснастившись премиями, может стать неуправляемым и покинуть команду. Опасно! И пока идут все эти окололитературные игры, читатель под видом премиальных сочинений получает такое, что говорит: "Да ну ее на фиг, эту "качественную" литературу, я лучше еще одну Донцову прочту!"
Конечно, есть хорошая, даже отличная художественная литература, но ее отсекают от читателя любыми способами. Я в этом году сопредседательствовал в жюри "Большой книги", и был вынужден прочитать все тринадцать книг, попавших в "шорт-лист". Некоторые - откровенная графомания: например, Борис Евсеев или Вадим Ермолинец. Другие так себе или не доведены до ума. Например, "Каменный мост" Александра Терехова. Есть замах, есть вербальная мощь. Но это, грубо говоря, черновик, над которым еще работать и работать, а потом надо бы отдать в руки хорошему редактору. Были в этом списке и хорошие книги, но они, как ни странно, не получили ничего. Например, биографическая проза Аллы Марченко "Ахматова: жизнь". Главный приз получил Юзефович за бесцветный, как пещерный таракан, роман "Журавли и карлики". Когда я по долгу сопредседателя вручал ему диплом, мне было стыдно.
Настоящий писатель всегда старается рассказать о том, что его волнует, а потом выясняется: то же самое волнует и все общество. Сейчас у нас возникла парадоксальная ситуация: сформировалась целая когорта увешанных премиями и грантами писателей, которые пишут о том, что обществу неинтересно. Это какая-то мутная литература для своих, замешанная на явном или подспудном неприятии традиционной России, ее прошлого и настоящего. После таких книг не только в "этой стране", вообще жить не хочется. Ну а без обязательной чернухи про то, как при советской власти коммунисты беспартийных младенцев ели, теперь в очередь за литературной премией и вставать-то неловко…
"Аргументы и факты"
№ 52, 23 декабря 2009 г.
"Жалею, что у меня не было помпового ружья и я не застрелил эту скотину"
В ночь на среду в Переделкине избили жену писателя Юрия Полякова. Главный редактор "Литературной газеты" находился на даче в Переделкине вместе с супругой. В половине четвертого ночи, когда бандиты залезли в дом, супруги еще не спали. Вначале злоумышленники напали на помощницу по хозяйству, которая жила во флигеле. Домработницу связали, засунули кляп в рот и отобрали ключи от дома. Навстречу им попалась супруга Юрия Михайловича, которую преступники принялись бить пистолетом по голове. Услышав шум, писатель спустился со второго этажа. И встретился лицом к лицу с бандитом, держащим в руке пистолет. Поляков бросился за ножом. Но пока прибежал, преступников уже и след простыл. Они не взяли ни деньги, ни драгоценности, ни оргтехнику. Сам Поляков считает, что нападение связано с его профессиональной деятельностью в "Литературной газете". Там был опубликован ряд материалов о попытке продать писательские дачи в Переделкине.
Корреспондент "Комсомольской правды" Александр Гамов связался с писателем по телефону и расспросил о событиях той ночи.
- Юрий Михайлович, прежде всего - как чувствует себя ваша супруга?
- Супруга моя чувствует себя плохо. Ее очень сильно избили, просто изуродовали. Что потом делать, я не знаю.
- Как вы оцениваете происшедшее?
- Это была совершенно понятная акция устрашения.
- По отношению к вам, как главному редактору "Литературной газеты"?
- Конечно. Потому что проникли в дом. Жена, кстати, не спала, она читала в это время, в 3.30. У нас разный режим, поэтому я спал на втором этаже, а она обычно ночью читает. Горел свет. То есть они совершенно сознательно это сделали…
- Что было дальше?
- Когда я услышал дикие крики, прибежал, и увидел этого налетчика, одетого, как в фильмах, во все черное - в черной вязаной шапке, как положено. Буквально за несколько секунд, пока я метнулся в свой кабинет за ножом (у меня есть подаренный десантниками нож), - за это время он скрылся…
- Почему это случилось именно сейчас?
- Это было сделано неделю спустя после того, как мы в ОБЭП передали документы, подтверждающие махинации нынешнего руководства Международного литфонда во главе с Иваном Переверзиным.
- Что он собой представляет?
- Он сбежал из Якутии в Москву. Говорят, там у него были проблемы с законом. И теперь рулит всеми финансовыми вопросами Союза писателей и Литфонда. Как так может быть? Мы массу документов напечатали о его "художествах". Все опубликовано, и всем наплевать. Кстати, в этот день мы должны были встречаться с сотрудниками Счетной палаты, куда тоже должны были передать документы.
- Налетчик что-нибудь похитил у вас в доме?
- Нет, ничего не взял. Жена, когда на нее наставили пистолет, сказала, что если нужны деньги, пожалуйста, я вам все отдам. Деньги им не нужны были. У нее на тумбочке лежали какие-то драгоценности, которые она сняла, когда мы вернулись из театра. Понятно, что это была акция устрашения, связанная с тем, что "Литературная газета" постоянно выступает с материалами, где разоблачает махинации компании Переверзина, которая сейчас пытается городок писателей Переделкино, историческую зону, превратить в очередной доходный дачный поселок. Кстати, об этом писали не только мы, но и "Московский комсомолец", и на втором телевизионном канале была передача… Но что меня поражает в этой ситуации? Абсолютное презрение нынешнего криминала к власти. Ведь они отлично знали, что во время встречи писателей с премьером Путиным (7 октября этого года. - А. Г.), шел разговор о рейдерском захвате Переделкино. Его начал Битов, а потом продолжил я. Они отлично знают, что эта вся ситуация на контроле у высших лиц государства, и им на это наплевать. Это говорит о том, что в стране какая-то государственная недостаточность, это совершенно очевидно. Если уже не боятся первых лиц государства, тогда о чем мы говорим?
- Ваши дальнейшие действия?
- Естественно, я обратился за поддержкой к министру Нургалиеву, написал ему письмо. И Чайке написал письмо. Но меня поражает другое. Ведь обо всех этих злоупотреблениях, о криминальной ситуации вокруг Союза писателей и Литфонда, которая может в любой момент обернуться кровью, "Литературная газета" пишет уже два года. А зачем нам тогда свобода слова: вы говорите, что хотите, а мы не будем обращать внимания?
- Вы надеетесь, что будет какая-то реакция?
- Я уже ни на что не надеюсь. Если криминал уже и в Союз писателей, и в Литфонд проник, а всем наплевать, я уже не надеюсь ни на что. Единственное, о чем я жалею, - что у меня в доме не было помпового ружья, и я не застрелил эту скотину. Теперь я надеюсь только на помповое ружье, которое в ближайшее время куплю.
- А ваша супруга где?
- Она в Первой Градской больнице с жуткими побоями.
- Чем вам помочь, Юрий Михайлович?
- Да ничем. Напечатайте то, что я сказал…
Беседовал Александр ГАМОВ
"Комсомольская правда", 24 декабря 2009 г.
Интервью 2010
Газета для думающих людей
"Литературная газета" - издание с уникальной историей, чьи корни растут из вольного пушкинского духа. 180 лет - серьезный возраст. Но эта газета, не старея, живет со страной третий век. В эти юбилейные дни "МК" побеседовал с нынешним, 33-м главным редактором "ЛГ" Юрием Поляковым.
- Юрий Михайлович, известно, что газету задумали и издавали Дельвиг вместе с Пушкиным и Вяземским. Какой тогда была "ЛГ"?
- Идея литературного издания, в котором могли бы выступать единомышленники, возникла у Пушкина и Дельвига еще в Царскосельском лицее. Только в тысяча восемьсот тридцатом они наконец получили разрешение на издание газеты. Она была под жестким наблюдением Третьего отделения и в итоге была закрыта по распоряжению Бенкендорфа, который, впрочем, по некоторым сведениям, помогал изданию деньгами. Газета несла идею "свободного консерватизма с опорой на национальные ценности", поэтому были нападки со стороны, как официальных патриотов, так и либералов-западников. Когда газета была восстановлена в тысяча девятьсот двадцать девятом по инициативе Горького, то ее позицию снова можно было назвать "свободным консерватизмом": "ЛГ" была открыта всем направлениям, пыталась установить связь с дореволюционными ценностями. Расцвет пришелся на времена Александра Чаковского, с конца шестидесятых тираж был шесть с половиной миллионов. В девяностые тираж резко упал: газета отказалась от традиционной для себя открытости всем направлениям, был сделан упор на либерализм без берегов. И наш читатель, не любящий моноидеологий, охладел к ней. В две тысячи первом я возглавил газету, и прежде всего мы отказались от либеральной моноидеологии, вернувшись к "свободному консерватизму", и снова стали газетой для думающих людей. Тираж пошел вверх. Сейчас он свыше ста тысяч.
- А что вы вкладываете в понятие "свободный консерватизм"? В России-то?
- Максимальная широта в подходе и верность традициям. Мы в какой-то степени вернулись в пушкинскую эпоху, у нас есть государственный официальный консерватизм. А есть свободный, независимый консерватизм авторов "ЛГ".
- Вся задача возрождения "ЛГ" легла на вас. Что было самым трудным?
- Восстановить жанр дискуссии. К примеру, очень яркой была дискуссия по ЕГЭ, дело кончилось тем, что я перестал быть членом совета при министре образования. У нас даже в "шапке" была фраза "Умом Фурсенко не понять". Решение Госдумы о совершенствовании ЕГЭ случилось не без нашей помощи.
- Я полагаю, есть и другие последствия публикаций в "ЛГ". Я имею в виду нападение на вашу жену в Переделкине.