На Западе мотор развития общества и личного продвижения – это "бесконечное" накопление капитала. Отношение американцев к деньгам описывает К. Клакхон: "…остается правдой, что мы не только самая состоятельная нация в мире, но и что деньги, в качестве универсального денежного стандарта, важнее для нас, чем для любых других людей…" Человек, чтобы прослыть порядочным, должен придерживаться принципов: "Жить, чтобы работать", "Иметь больше – тратить меньше".
Для русских это – поразительные откровения, настолько они не вписываются в их представления о жизни. Ведь богатство трактовалось в православии как испытание, а не как знак избранности (но так в протестантизме). На Руси деньги никогда не абсолютизировались, а умеренность и экономность неотделимы в сознании русских от жадности (осуждаемого качества). Такая философия жизни позволяет русским смотреть на протестантские добродетели снисходительно. Заплатить за кого-то в транспорте или кафе, пригласить спутницу в кино или театр, отказаться от денег за книгу, купленную по просьбе друга, – действия, совершенно естественные для русских. "Ну, мы же русские люди", – могут сказать они в ответ на попытку вернуть деньги. А вот другим такие манеры могут показаться расточительством и мотовством.
Веками русские привыкли довольствоваться малым, что закреплено на ментальном уровне как установка национальной культуры. Это отразилось в их фольклоре, обычаях, обрядах. Главные причины русской непритязательности – географические и климатические условия страны, где суровые условия для земледелия превращали жизнь в постоянную борьбу за выживание. Одно дело, образно говоря, воткнуть палку в тучных землях теплой Европы и осенью собрать урожай, а другое – после долгой суровой зимы получить этот урожай, когда подстегивает короткое лето, и все работы надо окончить раза в три быстрее. Такое неравенство русские всегда преодолевали благодаря умению стойко переносить материальные лишения, их привычке к скромному быту и непритязательности.
В сознании русских сложилось отношение к накопительству и ростовщичеству как к неправедному делу. "Я как понимаю, – говорит один из героев А. Чехова, – ежели простой человек или господин берет даже самый малый процент, тот уже есть злодей. В таком человеке правда не может существовать".
Подобные убеждения раньше подавляли у русских стремление к богатству, к накоплению. Деньги никогда не были стимулом жизни, а богатство – целью. Если же раньше (до революции) человек был состоятельным, то он искал "извиняющие причины" и принимал участие в благотворительности, становился меценатом.
Да и советская система усиливала негативное отношение к накоплению денег. Все были равны в одинаковой бедности, частной собственности не существовало. Да и особые искушения потратить деньги не мучили: не на что. А за последние 25 лет Россия пережила множество денежных реформ, два периода гиперинфляции и кризис 1998 г. Эти жестокие уроки отучили россиян копить деньги в банках: они могут в любую минуту лопнуть и раствориться в заокеанских просторах. Жизненный опыт постоянно показывал русским: быть экономным – глупо. Не дожидаясь старости или очередного кризиса, надо быстрее истратить деньги – избавиться от них, не дожидаясь очередного обмана, реформы, дефолта.
А сейчас роль денег неизмеримо выросла. Половина жителей столицы (не самого бедного города) испытывают постоянную тревогу по поводу своего финансового положения. А в отношении к зарабатыванию и трате денег – все зависит от возраста. Те, кому за 35, предпочитают зарабатывать больше, тратить – меньше. Кто помоложе – выбирает модель западного потребления: много зарабатывать – много тратить. А тинэйджеры настроены много тратить, а о заработке – думать еще рано. Зато они экономически грамотны: могут деду четко объяснить, что такое дефолт, МВФ и НДС, знают курс доллара и евро.
И все-таки стереотипы национального самосознания устойчивы. Как ни странно, современные представления россиян о богатстве и его приобретении не намного изменились после проведенных реформ. Да, победила вера во всесилие денег, и для очень многих они стали важнейшей ценностью. Однако исследования показывают, что не все абсолютно хотели бы быть на месте самых богатых и влиятельных людей России. И сейчас, как ни странно, есть и те, кто предпочитает жизнь без особых материальных притязаний. Они убеждены в том, что богатым можно стать только за счет воровства, разграбления страны (41 %), или злоупотребления своим положением, или за счет взяток и коррупции, или жульничества и обмана других, или другими нечестными путями. Далеко не все готовы идти на такое.
Очень немногие с трудом согласны верить, что бывают "талантливые, праведные и удачливые" российские богачи. Верят в это только 9 % опрошенных ("Левада-центр").
Однако жизнь в условиях рынка ежедневно вдалбливает всем в головы установку на благополучие – "здесь и сейчас", а прагматическая ориентация людей все чаще развивает их эгоистические потребности, желание иметь как можно больше денег и вещей. Невозможность быстро осуществить это желание у многих порождает апатию, депрессию, неудовлетворенность жизнью.
Интересны изменения и в отношении к потреблению.
Экономическая система на Западе устроена так, что провоцирует бесконечное потребление. А у русских способность довольствоваться малым была закреплена на ментальном уровне как установка русской культуры. Но сейчас в России победил рынок, при котором целью и смыслом человеческой жизни стало безудержное потребление: "Красиво жить не запретишь!" И если чего-то теперь стоит стесняться, то это – бедности. Она все реже вызывает сочувствие окружающих, из русского лексикона уходит сочетание "благородная бедность".
Но одно только обеднение русского лексикона было бы еще полбеды. Печальнее, что у русских утверждается новый тип поведения: естественное для каждого желание самоутвердиться теперь происходит чаще именно через потребление, а по сути – через энтропию, т. е. рассеивание человеческой энергии.
Изменилось и отношение к труду, причем разительно.
Наиболее важными для русских теперь стали четыре ценности: "хороший заработок" (96 %), "надежность работы" (80 %), ее "интересность", а также "возможность чего-то достичь", т. е. повысить свой статус. Зато в 2 раза меньше стал цениться большой отпуск и возможность проявить инициативу.
Кое-что все-таки не изменилось: мы по-прежнему хотим, чтобы наша работа была уважаемая (36 %), не любим и не готовы к ответственности (20 %), но всегда готовы к напряженной работе за хорошие деньги.
Почти утратили свое значение общественное признание, фотографии на Доске Почета, грамоты за трудовые достижения, возможности творчества и самовыражения. Эти изменения неудивительны. Настроившись на материальное потребление, люди ради заработка готовы пожертвовать своими отпусками, общественным признанием и даже возможностью проявить инициативу, творчество. А ведь еще не так давно К. Г. Юнг называл русских "мечтателями, фантазерами, художниками с чувственным восприятием жизни".
Зато теперь для них очень важен шанс реализовать свое честолюбие, стремление к успеху, важны безопасность и стабильность работы и, как всегда, неувядающая ценность социальной справедливости, которая им кажется важнее, чем, например, даже свобода.
Можно сказать, что теперь трудовые ценности россиян практически неотличимы от ценностей граждан развитых стран в том, что касается заработка, надежности работы и удобного графика.
Однако есть и серьезные отличия. Так, возможность проявить инициативу ценят только 24 % россиян, зато среди Европейцев – 54 %; ответственную работу ценят 20 % в России – и 53 % там; возможность чего-либо достичь ценят только 44 % россиян, что гораздо меньше, чем в Европе (67 %), – честолюбие в России почему-то стало непопулярным. Даже в Корее шанс сделать карьеру важен практически для всех (91,8 %), а в исламских странах – не меньше 50 %. И при этом россияне готовы много трудиться. Правда, не славы ради… Главное – чтобы платили.
Получается, что трудовая этика в разных странах сегодня неодинакова. На Западе она основана на личной инициативе и ответственности, на Востоке – на стремлении приобрести вес в обществе, сделав карьеру. В России же преобладает стремление много и упорно трудиться – ради высокого заработка. А самореализация, инициатива, ответственность, тем более общественное признание в обществе, почет и уважение – не так уж и важны. Это очень не похоже на отношение русских к труду 20 лет назад.
Совершенно озадачивает отношение к труду у современных крестьян. Веками особенностью культуры труда в России был ее экстремальный, нерегулярный характер. Короткий интенсивный труд во время сбора урожая сменялся долгим межсезоньем, когда можно было "расслабиться". Обычно у русских много времени уходило на раскачку, а потом следовал взрыв активности. Недаром Бисмарку приписывается изречение "Русские долго запрягают, да быстро едут". Это выражалось в особом стиле работы, где могли сочетаться порыв, энтузиазм – и равнодушие к результату, неумение доводить дело до конца, педантично занимаясь деталями. Но откровенной лени все-таки никогда не подмечалось в русских.
Недавно журнал "Эксперт" проанализировал крестьянский труд в Белгородской области и сделал вывод: там "превалирует пассивность, мечтательность, минимизация потребностей и соответственно усилий, да и просто лень". Треть опрошенных крестьян выразили полное смирение со своим положением и покорность. Более того, теперь они вообще склонны снимать ответственность с себя за свою жизнь. Отмечено: чем беднее человек, тем глубже его пассивность, уклонение от активности. Бедного трудно мотивировать, толкать на действия, его непритязательность порой ставит в тупик. Например, каждый второй крестьянин сказал, что "ему не нужен туалет в доме". Каждый третий отказался от идеи иметь в доме душ, а 60 % ответили, что не стали бы расширять личное подсобное хозяйство, даже если бы представилась такая возможность. Зачем? И так прожить можно.
Столько же (больше половины!) призналось, что не считают воровство зазорным. И в СССР были "несуны", ворующие на работе. Но они все же не были так откровенны в признаниях. А теперь об этом говорится спокойно и открыто. Это значит, что воровство теперь признается социальной нормой.
Словом, отношение русских к труду под влиянием рыночных отношений разительно изменилось. Они не стали более ленивыми, готовы много трудиться, но – только за хорошие деньги. Сочетание "трудовой энтузиазм" теперь может вызвать саркастическую улыбку.
Под влиянием рынка поразительно изменилось отношение к культуре. Если раньше аналитики отмечали особый артистический, творческий дар русских, их таланты в искусстве, гуманитарный склад русской культуры, то теперь эта сфера приложения русских сил – в загоне. Великая культура существует теперь для многих русских чаще как парадная ценность, как часть их истории.
Особенно неактуальна она для молодых: она не служит им ориентиром нравственности, не задает им модели поведения, не говоря уже о том, что многим она просто неизвестна или известна понаслышке. Социолог Л. Бызов сравнивает отношение русских к своей культуре с греками, которые спокойно смотрят на развалины античных Афин, подсчитывая прибыли от туризма.
Откуда это равнодушие к истории и родной культуре? Подавляющее население России живет в современной урбанистической культуре. Этнологи определяют ее как "периферийный вариант стандарта" общеЕвропейской культуры: в ней мало собственно русского, национального, традиционного. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на архитектурный облик русских городов, в том числе и столицы: ничего специфически русского. Традиционная русская культура сохранилась только в особых резервациях для туристов. Причем ее влияние в России гораздо меньше, чем в любой другой Европейской стране.
Неудивительны и другие изменения в русской ментальности – не всегда к лучшему. Полвека назад К. Г. Юнг, анализируя психологический тип русских, подчеркивал, что они, обладая особыми способностями к предчувствию и развитой интуицией, воспринимают жизнь чувственно и для них очень важна внутренняя (душевная, духовная) сторона жизни. Не случайно в русском языке важную роль играли такие понятия, как "душа" и "совесть" (моральный регулятор и внутренний судья человека). Теперь эти понятия все менее употребительны. В недалеком будущем мы можем столкнуться с полным исчезновением и этих понятий.
Уходят в прошлое такие русские традиционные ценности, как отзывчивость, общительность, чувство братства, "милость к падшим" и другие, которые русские очень охотно приписывают сами себе, не находя в других народах. Дело обстоит как раз наоборот. Социологи хором утверждают, что современная Россия – наиболее индивидуалистическая и социально жесткая страна Европы. Иностранцы отмечают, что на улице здесь редко дождешься даже механической улыбки из вежливости, не говоря уже просто о приветливости.
С другой стороны, наблюдатели признались, что и сегодня в российской провинции русские проявляют общительность, искренность, открытость, высокий уровень эмоционально-чувственного восприятия. То есть в российской провинции больше проявляется "русскости", там сохраняются традиционный образ жизни и привычки. Там по-прежнему порицают эгоизм и индивидуализм.
Но стоит ли этому так радоваться? Можно ли найти прок от психологии индивидуализма, который победительно ширится в крупных городах России?
Социологи утверждают, что в стране, где по традиции индивидуализм не приветствуется, где он считается одним из непростительных качеств человека, – в такой стране не может быстро выработаться важный стержень в человеке: устойчивая позитивная индивидуальная мотивация.
Оказывается, что индивидуализм – не всегда так уж плох. Он крайне необходим в условиях рынка. Человек обязан сам для себя (индивидуально) сделать выбор, независимо от других иметь позитивную мотивацию, т. е. Желание что-то создать, чего-то достичь, продвинуться и т. п. – и действовать, что-то сделать для реализации такого желания так, чтобы не затолкали в угол конкуренты. Но если русские порицают индивидуализм, если в них еще редка позитивная индивидуальная мотивация, то по этой причине, вероятно, не очень скоро сложится приоритет личной инициативы и активности. Русское порицание индивидуализма отчасти объясняет нашу пассивность: оно снижает конкурентоспособность человека. Иными словами, тем, кто не до конца изжил свою "русскость", в условиях рынка приходится туго.
Словом, рынок повлиял на систему ценностей в сознании русских: советские ценности неумолимо вытесняются новыми. Их главный носитель – новый "средний класс", состоящий преимущественно из молодых и образованных людей. И надо сказать, что некоторых социологов тревожат черты этих представителей "новой России" или "новорусской нации" (Л. Г. Бызов).
Речь идет о некоем новейшем "среднем классе". Это – "житель мегаполиса, абсолютно оторванный от своих национальных корней, природы и традиции, не интересуется ни своими предками, ни историей страны, ни национальной культурой". По мнению профессора Института социологии РАН Л. Бызова, эти черты характерны в большей степени для современной молодежи. Впрочем, ее трудно осуждать: ведь она вынуждена добиваться места под солнцем, не зная фактически ни истории России, ни ее религии, ни культуры. "Эта новорусская нация имеет совершенно иную социальную и идейную основу – идеологию массового потребления, она не желает нести бремя ответственности за судьбу русской цивилизации, за наследие русского суперэтноса вообще" (Ю. С. Пивоваров).
По исследованиям журнала "Эксперт", молодые меняются особенно быстро. У них принята установка на независимость, предприимчивость и материальную обеспеченность. Эти качества приобретаются постепенно и также постепенно нарастают, поскольку российское общество уже прошло стадию перелома, оно стабилизируется как общество посткоммунистическое. Но, как показывает анализ, молодые предприимчивые менеджеры перестают понимать своих отцов и дедов – настолько они отличаются по типу сознания.
Это трагический момент, поскольку затрагивает смысл бытия. Когда человек подчиняет свою жизнь сугубо экономическим целям (разбогатеть), то он рискует пригасить в себе гуманистические ценности, а их дефицит и так очевиден в наше время. Раньше путь накопительства для русского означал тупик, а теперь стал целью. Молодым трудно найти правильное соотношение между воспитанием новых черт характера (рационализм, практицизм, умение во всем найти "золотую середину" и пр.) и сохранением старых традиционных ценностей, когда смысл жизни – не деньги. Перед ними задача немыслимой сложности: им нужно научиться таким образом зарабатывать, чтобы создать "такое бытие", которое дало бы возможность быть независимым от "этого бытия", стать свободным творцом.
Изменились и традиционные политические ценности. Для многих русских утратило свою ценность значение большого пространства, большого государства, собирающего под своим крылом разные народы и территории. Теперь ради этого никто не согласен идти ни на какие жертвы, в том числе и в цене на газ. Русские считают себя патриотами, но при условии, что патриотизм не затрагивает их "чисто конкретные интересы".
По мнению социолога Н. Е. Покровского, современного россиянина отличают, во-первых, ориентированность на материальное потребление и постоянное сужение поля социального интереса – вплоть до полной одномерности. Во-вторых, его невероятная пластичность, т. е. способность адаптироваться к любым социальным изменениям, а также снятие любых нравственных вопросов. Более того, вообще – отсутствие регулирующих функций нравственного сознания, готовность спускаться по лестнице архаизации и примитивизации, но выжить – в любом варианте. "Население России может выдержать практически все", – сурово заключает Покровский.
Эта мысль автора заставляет задуматься о такой известной особенности русских, как их долготерпение. Если раньше в годы испытаний способность человека "выдержать все" считалась достоинством, то сегодня этому качеству социологи приписывают знак минуса. Почему так?
В одном интервью режиссер А. Кончаловский отметил такое качество русского характера: то, что на Западе считается недостатком, в русской культуре превращается в достоинство. Если бы в русском архетипе не было такой черты, как долготерпение, то теоретически в этом обществе уже давно должен был произойти взрыв. Вот в Европе по любому поводу наступает социальная реакция в виде забастовок и массовых манифестаций. А в России пресловутое долготерпение как бы консервирует сложившуюся систему, становится тормозом на пути развития.