Террор победы кагала, - "Великой революции" во Франции, и "участь Людовика XVI" были для "народного предводителя" основными, главенствующими темами…
Один из свидетелей, недавно вернувшийся с войны унтер-офицер, с двумя "Георгиями", показал на суде: "Ратнера я готов был ударить камнем, и жена меня едва увела…" "Тебя на войне не убили, так здесь убьют!" - справедливо говорила она.
Действительно, в озверелой толпе, согнанной к Думе евреями и простиравшейся, по словам свидетелей, до двадцати или же двадцати пяти тысяч человек, не только производились сборы денег на оружие, милицию и революцию, но и открыто совершался торг браунингами, парабеллумами и маузерами. Само же еврейство бесновалось в каком-то умопомрачении. Наряду с криками: "Долой самодержавие!" и другими, еще более ужасными, слышалось: "Что?!. Наша взяла!", "Наш здесь верх!", "Мы теперь властвуем над вами!", "Из нас будет Царь!.." и т. п.
Все это, без сомнения, не мешало факту, что "освободительными" деньгами кагальные сборщики делились где-нибудь здесь же, за углом. С другой стороны, практический социализм, - в виде "экспроприации" с браунингами и бомбами, Герценштейновских "иллюминаций", повального, многомиллионного воровства на железных дорогах и разрыва бомбами же детей, - недаром цветет столь "махрово" по всему лицу "освобождённой" им России…
XI. Среди этих, зловещих обстоятельств, поведение окончательно растерявшихся и куда-то попрятавшихся властей было воистину непостижимым…
Присланную же сюда, - как бы на потеху жидам, полуроту Камчатского полка разместили так, что толпа, - несомненно, по вероломному приказу кагала, успела окружить и перемешать ее с собою, оттеснив офицеров от солдат… Гармонируя с сим, из здания Думы, где в это время происходил митинг, стали раздаваться выстрелы. Оказалось, что на выручку полуроты приближается небольшой отряд (120) конных артиллеристов.
Увы! - Они сами не замедлили жестоко пострадать и отступить…
Подробности этого печального события не замедлят раскрыться перед нами. Для полного же выяснения как всего, уже в деле известного, так и того, что будет дальше изложено о ходе Киевского бунта вообще, надо предварительно ознакомиться еще с некоторыми частными его эпизодами.
XII. Итак, мирные и радостные манифестации 18-го октября 1905 года в Киеве дошли, - в упоении "конституциею", наконец, до воспоминаний об участи Людовика XVI и до изменнического же обстрела войск.
Чаша терпения народного переполнилась. Неистовство евреев и их рабов само жаждало возмездия. "Надо проучить жидов!.." "Мы покажем им правду-истину, - зададим им свободу!" - Эти и подобные клики стали носиться в воздухе.
Между тем, "жидовские демократы", в роде Василия Портянки и КО, всё ещё терроризировали город Человек двадцать полицейских, - офицеров и городовых, - были вынуждены скрываться в гостинице "Бельвю", на Крещатике, и, увы, - просить воинской охраны для своего спасения…
Но чаша позора для нас, русских, все еще кажется, была не полна…
"Мирно ликующая" шайка евреев и "шаббесгоев", вломившись, excusez du peu, в Военно-Окружной Суд, стала требовать, чтобы председатель его, - генерал Богданов, лично отправился в городскую Думу депутатом, и даже хотела тащить его силою. Больной и дряхлый генерал не нашелся приказать бывшему здесь же караулу из 14-ти рядовых при унтер-офицере разогнать негодяев оружием. Напротив, уступая наглости какого-то рыжего еврея, - коновода шайки, генерал Богданов согласился на предложение капитана Калачевского заменить его, в качестве депутата от Военного Суда. Выйдя на улицу, капитан надел красный бант, поздравил "народ" со свободой, и, - окружённый евреями, двинулся к Думе. Не довольствуясь этим, по своему обыкновению, сыны Иуды, в довершение срама, усадили капитана на лошадь, чтобы его видели все, а на думской площади Шлихтер даже стал показывать его "сознательным пролетариям", именно - "как депутата того Суда, который столько лет расстреливал и вешал борцов за свободу!.."
Одновременно, - в иных местах Крещатика, студенты и "шлюхательницы", под общей командой Бунда, собирали деньги "на гроб Николаю II…"
Другие члены "избранного" народа пили водку в Киево-Печерской Лавре - "за упокой Николая". В Лаврском странноприимном доме, еврейская же шайка, обещая закрыть Лавру на три года, распевала порнографические и бунтарские песни. На жалобы русских, городовой отвечал, что он один бессилен, "да и говорят, - прибавил он, - что им конституция вышла!.." Со своей стороны, иеромонах Филарет только разводил руками и восклицал сквозь слезы: "Господи, Боже мой, - до чего мы дожили?!."
XIII. Внизу, с Крещатика на Подол, согласно кагальному церемониалу, двигалась тысячная толпа - почти исключительно еврейская- Но она уже представляла некоторый вариант с тем, что происходило на Крещатике. Там, впереди одного из скопищ, два студента-"шаббесгоя" на плечах несли еврея, надо полагать, - "изображавшего свободу"; он держал флаг с надписью: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Здесь, впереди толпы, шел чёрный еврей - с большим красным флагом, на котором значилось: "Вставай, подымайся, рабочий народ!" Несколько сзади, два рыжих еврея, в дышло, тащили с горы, на повозке, старую еврейку, разумеется, с красным же флагом свою очередь, а на нём блистала надпись: "Русская свобода".
Эта старая еврейка, очевидно, изображала юную свободу России…
XIV. На Подоле, местная, вооружённая толпа евреев ворвалась в полицейский участок и освободила шайку соплеменников, т. е. "политических" арестантов, причём один еврей, схватив за горло, едва не задушил городового. Ещё и ещё сыны же Иуды распевал и "Вечную память", а из сплошь населенных единоплеменниками же их домов: Ворнаба, Горелова, Балабухи, Вишнепольского и иных, главным образом, конечно, с чердаков и крыш, - опять-таки иудейские же шайки расстреливали полицейских и прохожих.
По улицам, бегали собаки с крестами или иконами на шее, - даже на хвосте. Попадались с иконою или же портретом на хвосте и свиньи!..
XV.Таковы были деяния иудеев и их сторонников в страшные дни "свободы" этих зловещих паразитов и самой революции!..Впрочем, кто изучал еврейство, тому здесь, строго говоря, нечему удивляться. Этого мало, - всё происшедшее не трудно было бы, в общих разумеется чертах, предсказать, без большой ошибки, заранее. Разврат и разбой - вот, в двух словах, вся еврейская революция!..
XVI. Как удостоверяет современная история Запада, хотя бы за период 1860–1880 годов, - жиды вышли так "искренно" готовыми служить "делу свободы", когда взяли верх, что показали себя самыми ревностными агентами и восхвалителями политического рабства. Наряду с этим, иудейское бесстыдство по оклеветанию других народов было всегда беспримерно и безгранично. Стремясь же поработить Россию и яростно кидаясь на её правительство, евреи, прежде всего, алкали унизить его и осрамить. Меряя других только по самим себе, они, в особенности, через своих "непомнящих родства" газетчиков, приписывали ему все отвратительнейшее, что могли когда-либо изобрести.
Сюда, например, относится заведомо ложное обвинение кагалом властей в избиениях неповинных младенцев. Эта картинка несомненно подготовлялась и в Киеве. Ближайшим же образцом для нее могла послужить Одесса.
Там, в 4 часа дня 14-го октября 1905 года, был назначен, в университете, "митинг учащихся средне-учебных заведений". Через подстрекательство и насилие студентов, равно как под гнетом своих же преподавателей, среди которых выдавался наставник механического отделения одесского училища торгового мореплавании Придатко, - ученики нескольких училищ, в том числе и малолетние, были согнаны к женской гимназии Березиной, на Канатной улице. Здесь "руководители" несчастных детей, выдвигая их вперед, издевались над полицией, кидали в неё палками и камнями и, невзирая на её требования, шли напролом. А когда, наконец, городовые рассеяли толпу, то сами же "наставники", первыми спотыкаясь и убегая, вновь явились не только зачинщиками, а и ближайшими виновниками несчастий с детьми. Тем не менее, одесские" освободительно-газетные" жиды поспешили устроить властям громоносный скандал - именно "за избиение детей", а начальник училища мореплавания Гавришев, чуть ли не одним из первых, в свою очередь, даже явился с жалобой к сенатору Кузьминскому…
Подобный же дивертисмент был затеян и 18-го октября, в Киеве, членами попечительного совета 2-го коммерческого училища: Л. И. Бродским и его подручным Д. С. Морголиным. Вопреки неоднократным возражениям директора училища Кобеца и таких преподавателей, как Щербаков и Макаров, равно как невзирая на запрет председателя совета Самофалова и в явное противоречие с волею родителей, евреи Бродский и Морголин, уже и раньше всем здесь верховодившие, устроили "освободительную" прогулку для детей, но вдали от чужих глаз, - на пароходе по Днепру. Собрав массу учеников - 1 и 2-го коммерческих училищ и воспитанниц торговой школы Володкевич, Бродский и Морголин, на пароходе сего последнего, повезли детей "радоваться конституции". Само собою разумеется, что национальный флаг с парохода был немедленно сорван и заменен красным. Затем началась "Марсельеза", пошли "мирные" речи, - в особенности за завтраком, где среди "преподавателей" отличался весьма злобный "шаббесгой", - Чаговец. Впоследствии, он же, из зала Суда, прославлял еврейство в своих "отчетах" и лакейских статьях, на страницах лапсердачного органа - "Киевская Мысль". В кагальном апофеозе, Чаговец должен был явиться ещё и свидетелем за "честь еврейства", если бы настояния поверенных гражданских истцов по этому предмету достигли цели, - чего, однако, не допустил Суд.
18-го октября, на пароходе было выпито изрядно. Да и как не выпить, когда и "освободительные" бутылки были перевязаны красными лентами?.. Оттеснив учениц Володкевич, ученики, в большинстве евреи, хватали со стола бутылки и перепились в свою очередь. "Торжество конституции" закончилось тем, что Бродский и Морголин всеконечно скрылись, а пьяных мальчиков и девочек отвезли на берег Днепра, в сад дачи Морголина…
Довольно поздно, когда уже начался погром, пароход вернулся в Киев. Шатаясь и путаясь, "дети" разбегались по домам, иногда попадая в полицейские участки, а о некоторых родные не имели вестей по два-три дня…
Увы, к глубочайшей для кагала печали, примешать сюда правительство все-таки не удалось. Наоборот, гнев родителей на самую "прогулку" и ее авторов отразился в нескольких письмах на страницах "Киевлянина" и даже вызвал ревизию из Петербурга, Впрочем, талмуд выручил. Правда, в результате, - несколько "освободителей" из преподавательского персонала потеряли места, но "благочестивые евреи" - Морголин и Бродский остались "попечителями". Им, сверх того, удалось почти что искоренить преподавателей-"черносотенцев". Такова, впрочем, участь всех непочтительных перед лицом Израиля.
XVII. "Жид сорвал царскую корону!" - с ужасом восклицали русские люди у городской Думы, когда, на выручку полуроты Камчатского полка, как было сказано выше, стал приближаться конный отряд артиллеристов, сформированный впопыхах, лишь накануне, - должно быть, из любезности к евреям.
Ведь, как мы уже знаем, "генеральному штабу революции", заседавшему в "Киевских Откликах" Бродского, неугодны были драгуны, а тем паче - казаки. Здесь, по-видимому, надо искать причину того, что отряд из 120-ти человек первого дивизиона 33-й артиллерийской бригады не только был малообучен, но и оказался на лошадях, только что приведенных по мобилизации и совершенно невыезженных. Едва он подошел к Думе, как раздались окрики вроде: "Позор! Остановитесь!" и т. п. Напрасны были просьбы начальника дать возможность проехать куда приказано; толпа отвечала угрозами, "Уезжайте отсюда!", "Позор артиллерии, долой её!", "Мы вас не пустим, будем стрелять!" - кричали вокруг.
Началась канонада бутылками в головы лошадей. Перепуганные и окровавленные, несчастные животные, прижимаясь друг к другу, сбивались в беспорядочные кучки. Встревоженные и неопытные всадники ранили себя взаимно - шпорами и стременами… Затем, едва только капитан Шредер скомандовал трубачу "рысь!" и раздался первый сигнал, как с балкона Думы последовал револьверный выстрел, вскоре же, - ещё два, три выстрела сзади.
После третьего сигнала трубача, началась уже еврейская сигнализация, - флагами из окон и с балконов, Отряд немедленно подвергся перекрестному расстрелу. Прежде всех, были смертельно ранены ветеринарный и медицинский фельдшера - Санин и Проскурин, последний, невзирая на то или, лучше сказать, как раз потому, что имел повязку и сумку со знаками "Красного Креста". С другой стороны, еврейская же, главным образом толпа, видимо спешила обстрелять также и санитарную линейку.
Эти, - уже сами по себе знаменательные, факты приобретают, однако, полное освещение, лишь когда мы еще вспомним, что, как удостоверено за тот же период, - среди вооруженного восстания, в Одессе, а затем и в декабре 1905 же года, в "благолепной" Москве, так называемые, "санитарные отряды" революционеров занимались не одним шпионством, но и развозкою оружия и зарядов бунтарям. Не излишне принять к сведению, далее, что, завладевая аптеками и устраивая в них забастовки, - как в Одессе и Киеве, так и в Москве, - сыны Иуды обращали их в "перевязочные пункты" исключительно для целей революции.
Варварский запрет лекарств для больных или раненых, - даже ни в чём неповинных, наряду с дьявольским же распространением взрывчатых веществ - для снаряжения бомб, представляются несомненными, логическими результатами перехода большинства аптек в руки евреев. Только их адская мстительность была способна это задумать и лишь их кагальная организация могла осуществить. Упорство же евреев в достижении цели обусловливало и доведение этих "директив" до конца…
Ясно, таким образом, почему те же "освободители" начали свою "самооборону", прежде всего, - с обстрела у артиллерийского отряда санитарной линейки и с убийства ветеринарного и медицинского фельдшеров…
Понятно далее, отчего, - при означенных условиях, в Киеве, у Думы, было поранено и несколько лошадей. И здесь жестокий расчет сынов Иуды оказался верным. - Началась скачка обезумевших животных, ужасная при этих обстоятельствах…
На углу Николаевской улицы, пришлось, вдобавок, брать барьер: поперек мостовой, частью разобранной, предусмотрительно поставлены были ломовой и легковой извозчики. Под револьверными залпами "самообороны", лошади падали, а люди изувечивались. У Прорезной, "эскадрон" удалось, наконец, остановить, кое-как привести в порядок и отправить раненых людей и лошадей. Людей было ранено - 9 (из них двое смертельно: Санин умер 19-го, а Проскурин 20-го октября), а лошадей - 7. Потом, отряд снова возвратился к Думе, куда прибыли и другие войска. Толпы уже не было и "эскадрону" пришлось играть пассивную роль. Тем не менее, лишь в 3 часа ночи ему удалось вернуться в казармы. Подсчет патронов, оказавшихся в целости, удостоверил, что солдатами не было сделано ни одного выстрела.
Свидетельствуя об изложенном в "Киевлянине", бывший с отрядом офицер заключает так: "Теперь уже, по странной иронии судьбы, не бранят войска, по крайней мере, - в глаза. Тогда, в те "светлые" дни, когда на долю погибших от так называемого "жестокого произвола войск" выпадали восторженные гимны и хвалебные панегирики в печати, на долю наших злополучных товарищей, - уже действительно погибавших от бессмысленного произвола, не хватало ни жалости, ни уважения, Вместо рыдающего "прости!", - убийцы из толпы или из-за угла забрасывали их свежие могилы грязью и, однако, с гордостью именовали себя защитниками порабощенного народа".
XVIII. Для полноты впечатления, заметим, что в те же "веселые" октябрьские дни, когда, "по просьбе профессора Щепкина", гарантировавшего при таких условиях порядок, градоначальник снял городовых с постов (перед этим, впрочем, революционерами оружие было отнято у 22-х, ранено 10 и убито два городовых), а заменила их милиция из студентов, наводившая ужас на мирных жителей, и когда, с другой стороны, цитадель и застенок революции - университет - был снабжен от городской управы и того же Щепкина револьверами, тогда еврейство не замедлило раскрыть и свои дальнейшие добродетели.
Застигнув, например, городового или околоточного, шайка евреев и евреек принималась истязать его. Еврейки прокалывали ему руки и ноги булавками от шляп, "молодые же евреи" ударами ножей или кинжалов точили из жертвы кровь, а то и собственною шашкою городового рубили ему пальцы. Одного из околоточных заставляли есть землю, другому - выкололи глаза. Вообще, проделывали неимоверные зверства. Многих полицейских чинов жиды-"освободители" расстреливали, обыкновенно, в спину, т. е. сзади.
В заключение, истерзанных и окровавленных чинов полиции "шаббесгои"-студенты тащили в университет, - на еще более свирепые мучения и "казнь"…
Сопровождаемый такими двумя вооруженными студентами, городовой Ревенко был лишен надежды на спасение ещё и тем, что ему обвязали голову какою-то зловонною тряпкою. Вдруг, на его счастье, повстречался пехотный караул. Сквозь незамеченную "освободителями" щелку тряпки, Ревенке блеснуло сверкание штыков. Выбросив одного палача-студента из пролётки и обливаясь кровью, городовой кинулся к солдатам и был спасен".
Не такова была участь другого городового - Гу-бия. Долго пытала его шайка евреев и, наконец, отрубив ему на руке пальцы (которые затем и были найдены на лестнице одного из еврейских домов), отправила страдальца на растерзание еврейскому же, конечно, инквизиционному судилищу, в университет.
Что ожидало здесь Губия, - можно себе представить…