Съезд послов пришел к единогласному решению, что необходимо упразднить парижскую делегацию и заменить ее такою же миссией, какие были во всех государствах. Делегация утеряла смысл своего существования уже с того времени, как Конференция мира превратилась из оседло-парижской институции в кочевую и собиралась каждый раз в другом месте. Съезд рекомендовал поэтому правительству организовать такую же кочевую специальную миссию при конференции в составе лиц, стоящих во главе миссий во Франции, Италии и Англии, а также той страны, где собирается в каждом случае конференция. Председателем такой миссии съезд предложил назначить министра иностранных дел, который мог, в случае отсутствия, передавать свои функции одному из членов миссии.
Мациевич, Антонович и Шульгин были командированы этим съездом в Киев. Но им не удалось выполнить эту командировку до конца. Вскоре Киев снова был в руках большевиков.
Опять отступление и связанная с ним анархия… Опять в Галиции грабежи и погромы… На сей раз дезорганизованные солдаты "погуляли" не только в местечках и городках, но и в деревнях. Крестьянское население изведало разграбление и похищение имущества, изнасилования женщин и детей…
Уже из Лондона шлем запросы. Вишницер получает телеграмму от Василько, что 40 погромщиков расстреляны. Но мы настаиваем, чтобы нам прислали подробности суда над ними и их имена… Ответа не получаем.
Правда, уже в декабре, в Тарнове, генерал Омельянович-Павленко и Красный подтвердили мне ряд случаев расстрела погромщиков непосредственно на месте погромов. Но документов я и у них не мог тогда получить.
Киев пал. В Лондоне, в кругах правительства, это предвидели и предсказывали, но, как я уже излагал подробно, выжидали. Теперь больше не ждали. Из разговоров с Керром и другими лицами, с которыми у меня уже завязались добрые личные отношения, я с каждым днем все больше убеждался в том, что необходима радикальная перемена в политике украинского правительства. В противном случае в Англии нам незачем было оставаться дальше.
В конце июня я послал Министерству иностранных дел доклад о таком положении в Англии, в котором писал, что "вопрос всей нашей заграничной политики должен быть пересмотрен", что "необходимо немедленное совещание всех послов с Министром Иностранных Дел" и что я лично "не в состоянии продолжать в Англии мою работу, впредь до коренного изменения нашей политики". Независимо от сего я телеграфно просил Никовского ускорить наше свидание. Я хотел ознакомиться с точным содержанием соглашения, подписанного в апреле с Польшей. Я не сомневался в высоком патриотизме и благородных побуждениях авторов этого соглашения, которые были поставлены целым рядом обстоятельств в необходимость его подписания (coactus voluit). Но я находил, что министр иностранных дел должен был немедленно ознакомить всех послов с текстом этого соглашения. Этого не сделал ни Левицкий, ни заместивший его уже после подписания соглашения Никовский. И только самый факт, что Прокопович, Никовский, Саликовский и другие социалисты-федералисты вошли тогда в кабинет (в киевский период), удержал меня в тот момент от отставки.
Вместо созыва такого совещания послов с министром, министерство назначило коллегию в составе Тышкевича, Василько, Яковлева и меня для присутствования на съезде Конференции мира в Спа. Конференция была назначена в первой половине июля. Я решил в последний раз проверить самого себя и свои заключения в Спа, а потому не уклонился и на сей раз от исполнения своих обязанностей.
Глава 19. Конференция в Спа. Мое заявление. Струве и Гучков. Германские ориентации. Вести с Украины. Антанта и Черное море
В Спа конференция была занята почти исключительно немецким вопросом. Ференбах и Симонс произвели на всех, особенно на англичан, очень хорошее впечатление. В составе германской делегации был и доктор Мельхиор, известный киевлянам по его пребыванию в Киеве в 1918 году. Мельхиор пользовался неизменными симпатиями всех, с кем встречался, благодаря его такту и выдержке, о которых мне еще в Лондоне говорили некоторые англичане и французы.
Наша коллегия выработала совместно текст обращения к Конференции мира, каковое и было тогда же подано.
Однако никаких непосредственных последствий это обращение не дало.
Помимо этого общего шага, в Спа состоялись свидания Тышкевича с Фошем, Василька с польской делегацией и мои – с представителями английской делегации.
Мне сообщили о решении созвать в Лондоне конференцию в составе представителей большевиков, Польши, Латвии, Литвы и Финляндии, для достижения мира между большевиками и их названными соседями. Как известно, эта конференция не состоялась, но тогда, в Спа, разговоры о ней были гвоздем дня. Я спросил англичан, почему не приглашена Эстония на этот предполагаемый съезд в Лондоне. Мне пояснили, что зовут лишь тех, кто еще не заключил окончательного мира с Советской Россией. Далее, мне сказали, что украинская часть Галиции, ее украинское население, получит право прислать своих делегатов на эту конференцию в Лондон. "Судьба украинской Галиции должна быть решена так, как этого пожелает большинство населения", – торжественно добавляли к этому англичане. Это было продолжением той политики Ллойд Джорджа в отношении Галиции, которой он держался еще летом 1919 года, в Париже, когда он решительнее всех (и более искренно, чем Клемансо в беседе с нами…) протестовал против действий армии Галлера. "Мы рады были возрождению польского народа, – продолжали англичане, – но мы не можем сочувствовать его захватным стремлениям, он должен понять, что ему нельзя ссориться с его соседями, если он хочет создать свое государство". Было ясно, что Англия сочувствовала делу создания Польши как государства лишь в пределах ее этнографических границ.
На мой вопрос, будут ли приглашены в Лондон также и представители "надднепрянского" украинского движения, ответ последовал отрицательный. Мотивы были приведены следующие. Украинская Галиция есть часть австрийского наследства. Конференция мира, в числе своих многочисленных задач, должна также ликвидировать это наследство на основе предоставления каждой народности бывшего Австрийского государства права устроить свою государственную жизнь по своему собственному усмотрению. Наоборот, устроение судеб народов России не входит в задачи конференции. Ошибки вмешательства и помощи Колчаку и Деникину не будут повторены. Англия с живым сочувствием относится к украинскому движению. Но украинский народ должен сам показать себя достаточно сильным и завоевать свое право на самостоятельное существование. До сих же пор он так же терпит большевистский режим, как и великорусский народ.
Английский народ является поклонником индивидуализма, он бы никогда не допустил тех опытов над собою, которые допускает украинский народ. Когда же последний стряхнет с себя иго и отстоит свою свободу – Англия с радостью признает свершившийся факт.
На основании всех этих соображений англичане не находили возможным приглашение на Лондонскую конференцию с большевиками ни представителей правительства, возглавляемого Петлюрой, ни представителей Врангеля. В лице Врангеля и остатков его армии, бывших еще тогда в Крыму, они признавали лишь "полицию для охраны в Крыму беженцев из Советской России".
Все это было слишком ясно. И я спросил моих собеседников, не является ли при таких условиях работа украинской миссии в Англии излишней. На это последовал ответ, что, напротив, эта работа представляется весьма ценной и желательной именно в настоящее время, когда так возрос в Англии интерес к украинскому вопросу.
Итак, рассчитывать на скорую помощь Англии в деле прекращения анархии было нечего. Оставалось свести всю работу миссии к дальнейшему информированию англичан об украинском движении и о положении на месте.
Но последнее, то есть фактическое положение, было всегда известно англичанам лучше, чем нам, ибо в их руках был и телеграф, и постоянные курьеры и т. д., мы же в Лондоне были совершенно отрезаны от Украины. Что же касается истории украинского движения, исторического и юридического обоснования прав украинского народа на самоопределение, этнографических границ Украины и т. д., то среди украинских деятелей были настоящие знатоки и специалисты по этим вопросам, которые могли сообщить английскому правительству и английскому обществу куда более полные и точные сведения, чем я. Вот почему я бесповоротно решил тогда, после этого свидания с англичанами, подать в отставку.
Ничего утешительного не было и в том, что сказал Фош Тышкевичу. Все усилия умного Василько, его здравый практический смысл и умение находить выходы в труднейших положениях не могли на сей раз помочь делу.
Вместе с Яковлевым я встретился в Спа с П. Б. Струве и Н. А. Базили. Незадолго перед тем появилось в газетах интервью Струве, в котором он, в качестве министра иностранных дел в правительстве Врангеля, говорил о федерации народов как "равных с равными", о праве народов на разрешение их судеб в своих отдельных Учредительных собраниях и т. д.
Меня тогда это интервью несказанно обрадовало. "Вот он, общий язык, наконец-то", – думал я. Но оказалось, что интервью, видимо, "устарело"… Тогда, еще так недавно, Петлюра с Пилсудским были на территории Украины. Теперь, когда мы беседовали в Спа, "реальное соотношение сил", на которое Струве загадочно ссылался как на основу своей будущей политики, изменилось… И Струве старался внушить нам, что армия Врангеля является еще очень большой силой…
Каким-то холодом веяло от всех его слов. У меня было впечатление, что и симпатичный, чуткий Базили, с которым я встречался раньше в Париже, словно съежился от этого холода. И мы с Яковлевым ушли с этого свидания весьма разочарованными и содержанием беседы со Струве, и столь поблекшим обликом того, кого давно еще, в юности, представляли себе олицетворением самой свободы и яркого горения за высшие человеческие идеалы.
Почти в то же время (точной даты не помню) – либо немного раньше, либо вскоре после Спа – я встретился с А. И. Гучковым, с которым имел собеседование совместно с X.А. Барановским и профессором Смаль-Стоцким.
Невольно напрашивалось сравнение. Как сильно эволюционировал живой, реально мыслящий Гучков! Он готов был теперь, под давлением требований жизни, признать даже самостийность Украины. "Я не боюсь самостийности, – говорил он, – ибо уверен, что потом украинский народ вступит в федерацию с великорусским". Вообще, Гучков был, кажется, первый русский политический деятель, который заговорил наконец о Великороссии как о таковой.
16 июля я послал из Спа на имя министра иностранных дел подробно мотивированное заявление о моей отставке. Я констатировал тот печальный факт, что в Спа всецело подтвердились мои предостерегающие из Лондона сообщения о крушении той политики, которой держалось украинское правительство, и о необходимости изменения этой политики. В заключительной части я высказал мое убеждение о бесполезности моей дальнейшей работы в Англии при создавшемся положении, просил об освобождении меня от обязанностей главы миссии, а также довел до сведения министерства, что еду в Лондон и передаю фактическое руководство всеми внутренними делами миссии, вследствие моего переутомления, доктору Олесницкому. Наконец, я обещал не оставить официально поста в Лондоне до назначения моего заместителя, во избежание демонстрации перед английским правительством моего ухода как факта отчаяния с моей стороны в возможности что-либо сделать в смысле получения от Англии реальной помощи.
Никовский отложил разрешение вопроса о моей отставке до нашего свидания в Вене, которое состоялось во второй половине августа. Я убедил его в том, что не могу быть больше полезным при создавшемся положении. В теплых, задушевных словах Никовский благодарил меня за мои труды в прошлом и просил не рвать связи с Лондоном. Моя отставка была принята. Одновременно, того же 21 августа, я был назначен юрисконсультом Министерства иностранных дел при Лиге Наций и при украинских посольствах в Лондоне и Берлине.
Такое назначение вполне соответствовало моему желанию. В качестве юрисконсульта я мог быть полезным и в Лондоне, и в Берлине, где жила моя семья и куда вскоре приехали также мои две дочери и зять, вырвавшиеся из Киева и переехавшие Днестр под градом пуль с румынского берега. Я готов был и дальше нести работу на защиту справедливых требований украинского народа. Но я не желал больше нести даже косвенную ответственность за политику правительства, которая делалась без моего участия.
Тогда же, в Вене, я предложил на общем совещании послов и политических деятелей учредить украинский национальный комитет, который объединил бы представителей всех украинских партий, от хлеборобов до социалистов-революционеров. В такой комитет могли войти те многие украинские политики, которые не принимали участия в правительстве и его органах, ввиду расхождения с правительством в его тактике и направлении, но не "взрывали" его. Словом, речь шла о создании оппозиции правительства, а не правительству. Никовский вначале поддержал мое предложение, но оно встретило возражения со стороны Василько и других и не осуществилось.
Лишь несколько позже была создана в Вене Всеукраинская национальная рада, с Шелухиным и Грековым во главе. Но она была построена на несколько иных основаниях в отношении состава и программы деятельности.
Сентябрь и октябрь я провел попеременно в Берлине и в Лондоне.
В Берлине я имел возможность ближе ознакомиться с направлением германской политики в отношении Востока Европы.
Посещение со Смаль-Стоцким министра Симонса, будущего министра Ратенау, ряд бесед с парламентариями и общественными деятелями дали материалы для суждения об основных направлениях немецкой мысли. Вырисовывались три течения.
Одно, к которому примыкали правые группы, мечтало о воссоздании монархии в Германии и одновременном восстановлении великой и сильной Российской империи, с неограниченным монархом во главе.
Другое течение, в лице крайных левых групп, сочувствовало идее великой России, в надежде, что большевистские крайности смягчатся и что тогда образуется огромное государство, построенное на социалистических началах.
И правые, и крайние левые видели в такой великой России, реакционно-самодержавной либо социалистической, будущего союзника Германии. Первые видели в своей фантазии зарождающееся зарево будущей войны и реванша, вторые – начало переустройства всего мира по принципам и методам социализма.
Наконец, к третьему течению принадлежали средние группы, либеральная демократия и умеренные социалисты. Это течение искренно стремилось к укоренению в Германии демократического строя в виде существующей теперь республики и парламентаризма.
В среде групп, из которых оно составлялось, было желание сговора и сотрудничества с западными соседями и разрешения, в частности, вопроса о Восточной Европе в согласии с ними.
Правительство и его центральные органы состояли, конечно, из представителей первого и третьего течений. Крайние левые в Германии были недостаточно сильными, чтобы удержаться на поверхности. Настоящая борьба шла и идет лишь между теми, кто желает возврата к старому, и теми, кто жаждет мира со всеми соседями и параллельного совместного роста всех истинно демократических государств в сторону наивысшего расцвета духовной и материальной культуры.
От того или иного отношения держав Антанты, в особенности Англии и Франции, к Германии зависит исход этой внутренней борьбы, происходящей в Германии. 70 миллионов немцев не могут прокормиться плодами той территории, которую они занимают. Как страна высокоразвитой индустрии и промышленности, Германия должна иметь свободный доступ на мировые рынки. Но особенно необходим сейчас свободный путь для ее товаров на Восток. С искусственным заграждением этого пути державами Антанты есть все данные для торжества правых и взрыва негодования, голодных бунтов и опасных выступлений со стороны рабочих и крайних левых групп. Наоборот, если Германии не будут чинить препятствий в ее стремлениях к мирному завоеванию восточноевропейских рынков, то тогда победа окажется за строителями новой демократической Германии.
Сильное влияние Англии на политику Германии уже сказалось на истории признания Балтийских государств. Особенно рельефно это выступило в договоре Германии с Латвией, который был заключен незадолго до юридического признания Латвии Англией (а вслед за ней Италией и Францией). В этом договоре Германия обязалась механически признать Латвию с того дня, когда она, Латвия, будет признана державами Антанты.
В отношениях с большевиками Германия также шла по стопам Англии. Как только Англия подписала торговый договор с Советской Россией, так тотчас же закипела работа по скорейшему заключению торгового соглашения Германии с Совдепией.
Как и всегда побежденный, Германия проявляет много склонности к координированию своих действий с политикою других государств. Но если немецкий народ не увидит в ближайшем будущем в этой политике западных сильных соседей перемены в сторону благожелательности, если он по-прежнему будет чувствовать себя закупоренным со всех сторон, то тогда Германия может стать очагом неисчислимых бедствий для всей Европы и всего мира.
В последнем случае эти бедствия разразились бы с особой сокрушающей силой над Польшей, имеющей на Востоке в качестве соседа истерзанное, голодное и отчаявшееся во всем население огромнейшей Великороссии.
В одном, однако, сходятся все классы, партии и самые разнообразные группы населения Германии – в общем тяготении к Востоку. С отнятием колоний, а главное – с исчезновением первоклассного флота, уступавшего по количеству боевых единиц лишь английскому, и с сокращением до минимальных пределов германского коммерческого мореплавания исчезли прежние мечтания о мировом господстве, о владычестве на океанах. Мировая политика, die Weltpolitik, сменилась единственным стремлением на Восток, в сторону наименьшего сопротивления и наибольших возможностей для приложения труда и сбыта фабрикатов и товаров. Этот германский Drang nach Osten охватывает собою теперь весь германский народ с небывалою силою. Уменьшение народонаселения, в особенности в Великороссии, огромные просторы, ведущие через Великороссию в Сибирь, – вот перспективы, раскрывающиеся перед немецким народом.
Конечно, путь на Багдад и дальше сулил иные параллели земного шара, иной, более благодарный климат, а обладание океанскими и морскими путями было заманчивее сухопутного транспорта, начиная уже из Риги или Ревеля и вглубь, на Восток.