В середине 1960-х годов таким слабым звеном и стала Чехословакия – конец миттельшпиля, который нанёс мощнейший удар по МКД, поставив точку во многих процессах, начавшихся после подавления венгерского восстания, а на рубеже 1970-1980-х годов – Польша, событиями в которой начался восточноевропейский эндшпиль, завершившийся в 1989 г., после того как на Мальте Горбачёв сдал американцам всё (даже то, что не просили), включая Восточную Европу и таким образом де-факто похоронив "ялтинский мир", результаты, достигнутые Советским Союзом Великой Отечественной войне ценою миллионов жизней.
Ноу-хау "Пражской весны": интеллектуалы против "культурной гегемонии" партии
Чехословацкие события существенно отличаются от венгерских. В ЧССР была избрана тактика не восстания, не лобового столкновения (Венгрия-56 показала, что это не проходит – у СССР броня крепка и танки быстры, к тому же чехи и словаки – не венгры), а "мирных реформ" с акцентом на то, что А. Грамши назвал бы "подрыв культурной гегемонии" власти. Такой подход предполагает активную роль в событиях определённым образом подготовленных и/или обработанных интеллектуалов.
Как отметил в работе "Другая Европа. Кризис и конец коммунизма" Ж. Рупник, "Пражская весна" знаменует апогей "ревизионизма" в соцлагере, кульминацию конфликта между критически настроенными интеллектуалами и властью, апофеоз политического влияния интеллектуалов, занявших пространство между партией (КПЧ) и народом.
Рупник заметил очень важную вещь. Ведь он говорит о том, что в ЧССР наряду с руководством КПЧ по сути сформировался ещё один, во многом альтернативный центр власти – критически (т. е. антикоммунистически) настроенные интеллектуалы. Их роль в чехословацком обществе он называет "триумфом", "апофеозом" влияния на общество, на события. Вопрос в том, кто влиял на самих интеллектуалов способствовал их оргкристаллизации, поддерживал финансово. Ведь мы помним, как в начале 1968 г. будто грибы после дождя сразу возникло большое количество общественно-политических клубов – готовая матрица антикоммунистического движения, давления на "центристов", а в перспективе – выдавливаниях их и замены другими; вспомним также фразу Клауса о том, что помогать надо другому, более приемлемому для Запада правительству, которое придёт на смену Дубчеку – Свободе.
В отличие от Венгрии, где не удалась тактика "революционного перелома", в ЧССР в рамках Холодной войны была применена тактика "эволюционного перелома". Тем более что ХХ съезд подарил всем антикоммунистам мощное оружие – антисталинизм, десталинизацию. Теперь и по компартиям, и по соцсистеме можно было наносить удары, прикрываясь целями и задачами десталинизации, отождествляя социализм/коммунизм со сталинизмом и навешивая этот ярлык на любого оппонента.
Политические и психологические технологии использования интеллектуалов в антисистемных целях, манипуляции ими были хорошо проработаны во время майских событий 1968 г. во Франции ("студенческая революция"). Эти события показали, как легко интеллектуалов (студентов и преподавателей) можно превратить в послушную толпу.
События в Чехословакии имели иную природу, чем французский май – здесь ставки были выше и подготовка велась дольше. При том, что в целом работу западных спецслужб с интеллектуалами в ЧССР можно оценить довольно высоко, необходимо отметить ещё один фактор, способствовавший их успеху. Если западные, особенно англо-американские спецслужбы, активно используя (как прямо, так и в качестве "слепых агентов") левых, совершенствовали сферу интеллектуальной борьбы, работали с интеллектуалами, советское руководство по сути ничего не делало в этом направлении.
Марксистская теоретическая мысль в СССР в послевоенный период по сути не развивалась (а ведь предупреждал Сталин: "Без теории нам смерть, смерть, смерть"), всё более костенела, превращаясь в набор оторванных от жизни догм. Мало того, что для советского обществоведения реальный научный анализ советского общества был табу, оно, по сути, перестало самостоятельно изучать Запад (как это делалось в 1920-1930-е годы), трактуя его с помощью устаревших схем и не понимая, куда и как он движется, где его сильные и уязвимые места – долдонили про империализм и тем самым обрекали себя на поражение в интеллектуальной схватке, когда небольшая, хорошо организованная группа интеллектуалов, поддержанная Западом, выглядит намного более убедительно и привлекательно, чем "партийные интеллектуалы-идеологи" с их замшелыми, заскорузлыми схемами.
И всё же, как показали чехословацкие события, интеллектуалы сами по себе не могут опрокинуть систему, необходима поддержка более широких слоёв, прежде всего – рабочего класса, а следовательно нужно работать с ним. Пожалуй, это был главный вывод, который сделали соответствующие западные службы, задействованные в психоисторической войне. Поэтому, не прекращая работы "по интеллигенции", в том числе и в СССР, они начали активно разрабатывать рабочий класс; наиболее подходящей страной оказалась Польша (начало – 1970 г., первые результаты – в самом конце 1970-х; своеобразный 12-летний цикл – 1956-1968-1980 гг.).
Результаты и последствия ввода войск в ЧССР, или Чехословакия как зеркало разложения и обуржуазивания социалистического общества
Краткосрочный результат ввода войск в ЧССР был, безусловно, положительным для соцсистемы: почти в самом начале была пресечена попытка дестабилизации социалистического лагеря, ухудшение европейских и мировых геополитических позиций соцлагеря в целом и главным образом СССР.
В связи с этим нельзя согласиться с мнением тех, кто считает, что ввод войск ОВД в ЧССР нанёс серьёзный ущерб позициям СССР в мировой политике, осложнив отношения с Западом. Если бы это было так, то не было бы никакого детанта уже в начале 1970-х, всего через два-три года после чехословацких событий. В мировой политике, т. е. борьбе, прочные позиции обеспечиваются примерным военно-стратегическим паритетом, т. е. наличием силы, а не холуйскими улыбками до ушей и готовностью соглашаться, подквакивать сильным и кланяться. Именно последние качества активно демонстрировали горбачёвский СССР и постсоветская Россия, особенно в 1990-е годы. Результат – резкое, катастрофическое ослабление позиций на мировой арене, геополитическое поражение.
Именно жёсткая позиция СССР, занятая во время чехословацкого кризиса, стала, как это ни парадоксально на первый взгляд, одним из факторов, приблизивших детант, т. е. разрядку напряжённости на уровне государств. На другом уровне – надгосударственном, наднациональном – под видом сближения с СССР с конца 1960-х годов начала реализовываться принципиально новая стратегия борьбы с соцлагерем – удушение в объятиях. Военная мощь и мастерство, проявленные СССР при вводе войск в ЧССР были фактором, обусловившим как разрядку, так и этот поворот. В основе того и другого лежит страх, и здесь напрашивается аналогия с 1849-1850 гг., когда военная мощь, продемонстрированная николаевской Россией, которая осуществила ввод войск в Австро-Венгрию и спасла её, подавив венгерское восстание, вызвала такой страх на Западе, прежде всего в Великобритании, что ответом на неё стал самый настоящий военный крестовый поход Запада во главе с Великобританией против России, который вошёл в историю под названием "Крымской войны".
"Крестовый поход" против СССР, начатый на рубеже 1960-1970-х годов наднациональными и во многом специально для этого похода и созданными структурами ("Трёхсторонняя комиссия" и др.), был не военным, а прежде всего информационноэкономическим – брежневский СССР стоял на неизмеримо более прочном фундаменте, чем николаевская Россия – на сталинском, а потому ни военным путём, ни с помощью изматывающей гонки вооружений победить его было невозможно. Отсюда – выбор Запада в пользу информационно-экономического удушения в объятиях. Этот крестовый поход, как и Крымская война, увенчался победой Запада, но далеко не сразу, а спустя два десятилетия. И какую-то свою роль сыграли в этом долгосрочные последствия ввода войск в Чехословакию – те последствия, результаты которых в полной мере стали проявляться с конца 1970-х годов, совпав с усилением западного наступления, с одной стороны, и нарастанием структурного кризиса в СССР (в 1980-е горбачёвщина превратит его в системный), с другой.
Главные негативные последствия ввода войск в ЧССР касались не наших отношений с Западом, а ситуации в мировом коммунистическом и – более широко – в левом движении и в Восточной Европе. В этом плане ввод войск был Пирровой победой.
Прежде всего, он привёл к двойному обострению, если не двойному расколу – между частью мирового левого и МКД, с одной стороны, и расколу внутри самого МКД: из 88 компартий мира только 10 безоговорочно поддержали действия ОВД. Если ХХ съезд КПСС стал причиной раскола, упрощённо говоря, между европейской и азиатской частями МКД, то чехословацкие события раскололи уже европейский сегмент МКД. Еврокоммунизм французской, итальянской и испанской компартий 1970-х годов – это ответ и на внутрикапиталистические изменения, и на межсистемные отношения (детант), и на ввод войск в Чехословакию. Ещё в июле – начале августа руководители компартий Франции (В. Роше), Италии (Л. Лонго), Испании (С. Каррильо) предупредили советское руководство о недопустимости силового решения, о том, сколь негативными могут быть последствия.
После августа-68 среди западных левых интеллектуалов – традиционного внутрикапиталистического союзника СССР по таким вопросам как критика империализма, борьба за мир и т. п. стал активно распространяться антисоветизм; именно левые интеллектуалы (многие из которых в 1970-1980-е годы либо поправели, либо просто перешли в правый лагерь) стали активно создавать образ СССР как обычной империалистической державы. После 1968 г. СССР в глазах многих, если не большинства, левых окончательно утратил ореол революционности и антисистемности, окончательно перестал быть воплощением царства свободы, справедливости и социальных экспериментов, чему способствовали и внутренние социальные (квазиклассовые) изменения в самом СССР.
Если до "миттельшпиля" 1956-1968 гг. в лице компартий и левого движения СССР активно присутствовал во внутренних политических играх Запада (о 1920-х – начале 1950-х годов я уже и не говорю), то после 1968 г. он оказался почти вытолкнут из этой зоны, превратился главным образом во внешнюю силу. Которая (в немалой степени этому способствовал и послевоенный экономический подъём на Западе в 1945-1968/73 гг. – "славное тридцатилетие", совпавшее с повышательной волной Кондратьевского цикла) к тому же утратила системно-революционные антиимпериалистические характеристики и превратилась, даже в глазах левых, не только в противника "социализма с человеческим лицом", но и в геополитического противника Запада, каким была царская Россия. В связи с этим быстро вспомнили о социокультурном, религиозно-цивилизационном отличии от России Запада.
Это была та благоприятная почва, в которую были позднее брошены и хорошо проросли такие семена как солженицынский "Архипелаг Гулаг", рейгановская "империя зла", успешная провокация ЦРУ с корейским "Боингом" и многое другое. Ну а ввод советских войск в Афганистан, куда дряхлое полуадекватное руководство СССР ловко заманили англосаксы (не исключено, что во взаимодействии с агентами влияния на самом верху советской властной пирамиды) стал последним мазком, завершившим новый образ СССР как реинкарнации Российской империи. Весьма показательный факт: по воспоминаниям сотрудников советской разведки, в 1970-е годы по сути прекратилось сотрудничество с ней западных людей по идейным соображениям – только на основе денег или шантажа.
"Пражская весна" и её финал в августе 1968 г. стали важным этапом в окончательной кристаллизации антисоветского сегмента в самом советском обществе, и это тоже один из косвенных результатов чехословацких событий. Они действительно оказали серьёзное влияние на соцлагерь и на ситуацию СССР, причём типологически внутренние результаты похожи на внешние: укрепление системы в краткосрочной перспективе как и ослабление в средне– и долгосрочной перспективе: консолидация либеральной фракции номенклатуры, стремящейся к превращению в квазикласс (квазибуржуазию), либеральной (прозападной) интеллигенции, стремящейся превратиться в культур– (медиа-)буржуазию, росту антисоветизма в этой социальной среде, что, естественно, не усиливало позиции СССР в борьбе на мировой арене.
Сразу же после чехословацких событий либеральные (по сути – прозападные) тона в идейно-художественной жизни СССР были приглушены. Были сделаны попытки уйти от огульного очернения Сталина и сталинской эпохи в духе примитивного хрущёвского доклада на ХХ съезде; либералы, естественно, расценили это как попытку реабилитации Сталина – плохо понимая собственную страну и суть строя, от которого кормились, они не поняли, что брежневский режим намного дальше ушёл от сталинизма, чем хрущёвский и что ни о какой реставрации сталинизма речи быть не может.
В феврале-марте 1969 г. журнал "Коммунист" печатает статьи о Сталине, где ему воздаётся должное как выдающемуся руководителю, где критикуется очернение сталинского периода истории СССР. В декабре 1969 г. "Правда" публикует статью к 90-летию со дня рождения Сталина. Меняется руководство некоторых литературно-художественных и публицистических изданий, несколько жёстче становится цензура, наиболее конъюнктурные "либералы" навостряют лыжи в противоположный лагерь, ссучиваются или, как минимум, начинают "колебаться с курсом партии"; во время горбачёвщины они дружно побегут назад и без всяких колебаний станут трубадурами сначала демократического социализма, а затем с 1993 г. антидемократического криминального капитализма.
В 1969 г. в журнале "Октябрь" (№№ 10-11) публикуется ненавидимый совлибералами роман "Чего же ты хочешь?" Вс. Кочетова. Роман о том, как западные спецслужбы ведут психологическую (психоментальную) обработку советской интеллигенции, по сути разлагают её, превращает в антисистемный элемент: "Разложение, подпиливание идеологических, моральных устоев советского общества – вот на что в Лондоне… решили потратить несколько десятков тысяч фунтов стерлингов". Роман Кочетова был навеян событиями в ЧССР; автор увидел в СССР ряд тенденций, которые обнажила в чехословацком обществе "Пражская весна".
Совлибералы обвинили Кочетова в конструировании образа врага, в антизападничестве, в сталинизме, в призывах к повторению 1937 года (что, конечно же, не соответствовало содержанию романа), но ведь именно о необходимости разложения морально-идеологических и культурно-психологических устоев советского общества и прежде всего его верхушки постоянно говорили с конца 1940-х – начала 1950-х годов западные спецы по информационно-психологической войне – говорили и делали, а Кочетов показал, как это делалось, ему бы только к Лондону добавить Вашингтон и многократно увеличить сумму. Кстати, после окончания Холодной войны наши бывшие противники откровенно признавали, какие огромные суммы были потрачены на подрыв советского общества и как всё это окупилось после 1991 г. Так что прав оказался Кочетов, причём не только в этом, но и во многом другом.
Отношение к роману "Чего же ты хочешь?" зависит, помимо прочего, и от отношения к тому, что произошло в 1991 г. и после. Если считать постсоветский социум обществом свободы (с лицом Ельцина), справедливости (с лицом Чубайса) и либеральной демократии (с лицом Жириновского), то роман Кочетова – нечто фальшивое и ходульное; если же это общество-катастрофа, появление которого обусловлено теми процессами, симптомы которых ещё в конце 1960-х годов разглядел В. Кочетов, то перед нами выдающийся социально-политический роман-предостережение, автор которого занимает чёткую моральную позицию. Впрочем, для нас в данном случае важно другое – тот факт, что чехословацкие события стали палантиром, в котором те, кто хотел, разглядели кое-что из будущего.
В то же время ни Кочетов, ни другая часть державного лагеря – "русисты-почвенники" не смогли предложить реальной альтернативы разложению комстроя и перспективе конвергенции, т. е. обуржуазивания, о котором мечтала часть номенклатуры. Разумеется, они не могли это делать по цензурным соображениям – пришлось бы открыто признать факт разложения, гниения советского общества, а как известно, рыба гниёт с головы, однако мемуары показывают, что и в их "подцензурных" статьях и разговорах такая альтернатива не просматривается. В этом плане события в ЧССР выявили острую проблему развития социализма: неспособность как властей, так и сторонников социализма сформулировать интеллектуальную и социальную альтернативу "либерализации", которая в условиях существования двух систем в перспективе означала обуржуазивание.
Чехословакия-68 и вокруг: взгляд из сегодняшнего дня
С учётом сказанного выше возникает несколько вопросов. Первый – надо ли было вводить войска? Ясно, что ввод войск был плохим вариантом, но не вводить войска было нельзя, можно было потерять Чехословакию в мировой системно-геополитической игре. Очень чётко сформулировал дилемму советского руководства Ю. В. Андропов во время встречи с коллегами из ГДР в сентябре 1968 г.: "У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы (подч. мной. – А.Ф.). И это был незавидный выбор".
Сказанное Андроповым в значительной степени отвечает на второй вопрос: каким был главный мотив ввода войск – политико-идеологическим или геополитическим? Ясно, что второй. Об этом свидетельствует и уже цитировавшаяся фраза А. А. Гречко, о том, что войска будут введены даже в том случае, если это решение приведёт к Третьей мировой войне. Но, быть может, слова Гречко и Андропова – это всего лишь пропаганда, оправдание военной акции, главным в которой была политико-идеологическая составляющая? Нет – об этом свидетельствует братиславское коммюнике. В нём советское руководство согласилось на "третий путь", на "социализм с человеческим лицом" при условии, что ЧССР остаётся в ОВД. Вот что было главным.
Об этом прямо пишут и неангажированные западные исследователи. Вот, например, что пишет автор книги "Операция "Раскол"" С. Стюарт: "…в каждом из этих случаев (ввод войск в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году. – А.Ф.). Россия стояла перед лицом не только потери империи, что имело бы достаточно серьёзное значение, но и перед лицом полного подрыва её стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы. И в этом, больше чем в факте вторжения, состояла действительная трагедия. Именно скорее по военным, чем по политическим причинам контрреволюция в этих двух странах была обречена на подавление: потому что, когда в них поднялись восстания, они перестали быть государствами, а вместо этого превратились просто в военные фланги".
Третий вопрос: выходит, решая свои геополитические задачи СССР прервал строительство демократической модели социализма? Ответ на этот вопрос прост: возможности строительства демократической модели социализма в мире, в котором идёт противоборство двух систем – капиталистической и коммунистической – ничтожны.