Л. В. Верещагиным разработан метод автофреттажа (упрочнения под высоким давлением) при производстве минометных и орудийных стволов.
А. И. Алиханов и А. И. Алиханьян в высокогорной экспедиции на горе Алагез (высота 3250 метров) обнаружили компоненту космических лучей с ионизирующей способностью в 3 раза выше, чем у мюонов.
В 1943 году А. Н. Тихонов с сотрудниками начинает разработку теории решения некорректно поставленных задач математической физики (Ленинская премия 1966 года).
1944 год:
Е. К. Завойский открыл электронный парамагнитный резонанс.
В Москве основан Институт русского языка АН СССР.
22 ноября организован Инстиут истории естествознания АН СССР под руководством президента Академии наук В. Л. Комарова.
И. Л. Кнунянц и З. А. Роговин разработали методы получения полиамидной смолы капрон.
По инициативе С. И. Вавилова в АН СССР основана книжная серия "Классики науки".
А. А. Ильюшин (ученый-механик) начал цикл работ в области теории пластичности и конструкций (Сталинская премия 1947 года).
И. Н. Назаровым разработан универсальный карбинольный клей, широко применявшийся для ремонта боевой техники и в народном хозяйстве.
Физиками Д. Д. Иваненко и И. Я. Померанчуком предсказано существование синхронного излучения - торможения электронов в магнитном поле…
И так далее…
В 1945 году интенсивность научных работ - и фундаментальных, и прикладных - естественно, лишь возросла. В июне прошла юбилейная сессия Академии наук, посвященная ее 220-летию. В этом же году большие успехи имели физики-атомщики. Но в том же году нашей Победы в Москве появился Главный ботанический сад Академии наук СССР (директор - академик Н. В. Цицин), а М. С. Молоденский создал теорию точного определения фигуры реальной Земли (геоида). В свет вышла монография П. Ф. Папковича "Строительная механика корабля", получившая в 1945 году Сталинскую премию.
В 1945 году в Государственном оптическом институте был разработан первый в СССР электронный микроскоп, в 1945 же году образован Институт физической химии АН СССР, а А. В. Пейве сформулировал идею о глубинных разломах земной коры, которые являются ведущими факторами многих тектонических процессов.
Что тут надо сказать?
В годы войны шла активная научная работа в разных странах, но то, как она шла в СССР, по каким направлениям и в какое время, само по себе доказывает, что попытки представить предвоенный СССР как мрачный ГУЛАГ, есть не что иное, как подлая и омерзительная в своей антиисторичности гнусность. Да, антисоветчики и антикоммунисты прежде всего омерзительны, ибо они - как в романе Оруэлла "1984" - ложь называют правдой.
Но они омерзительны еще и потому, что развращены интеллектуально и духовно настолько, что, по определению советского писателя Вадима Кожевникова, разврат не считают развратом! Ведь все то, что описано выше, ни в коей мере не было возможно в России царской, как невозможно ничто подобное сегодня в "Россиянии" ельциноидной, уничтожающей свою - уже полудобитую - Академию наук.
Причем все, описанное выше (а это - лишь малая часть того, что было сделано!) было подготовлено ходом и строем жизни в СССР до войны. Ведь без огромной творческой, повседневно созидательной довоенной работы всего советского общества, начиная со Сталина и заканчивая вчерашним рабфаковцем, только-только переступившим порог МГУ, ничего из того, что было открыто, изобретено, сконструировано, рассчитано или предсказано в годы войны, не было бы!
Не было бы и решения в считанные годы после войны ни атомной, ни ракетной проблемы. А тогда, скорее всего, не было бы и России…
Какая духовно и интеллектуально загаженная и униженная, насколько отставшая от передовой научно-технической мысли страна досталась творцам будущей Советской Вселенной "в наследство" от царских губителей Русской Вселенной! И как мощно новая Россия устремилась к науке, как увлеченно она начала делать науку одним из важнейших факторов социалистического преобразования России из научно отсталой страны в первоклассную научную державу.
Советские люди пели тогда:
В буднях великих строек,
В веселом грохоте, в огнях и звонах
Здравствуй, страна героев,
Страна мечтателей, страна ученых!
Страна ученых!!
Ученых!!!
Царская Россия вполне справедливо могла быть названа страной невежд, поскольку так оно и было. Россия Сталина была страной ученых… Сегодняшняя Россия вновь превращается в страну невежд и неучей - до трети ее жителей уверены в том, что Солнце вращается вокруг Земли.
Приемлемо это, допустимо ли это?
Не думаю.
Но можно ли изменить к лучшему это страшненькое в перспективе положение дел?
И если - да, то как?
Думаю, изменить все к лучшему нужно и можно.
Но сделать это Россия будет способна лишь после возврата на орбиты советской цивилизации.
Факт 12-й
Не было выше патриотизма, чем советский
Свою Родину так или иначе любит каждый народ, но более глубокого и полного чувства Родины, чем это было в СССР в период его духовного расцвета, история народов мира не знает!
Уже в Древнем Риме были люди, которые считали: где хорошо, там и родина. С другой стороны, англичане времен классической Британской империи заявляли: "Права моя страна или нет, но это - моя страна".
Первая мысль подчеркнуто антипатриотична.
А вторая?
Патриотизм - это преданность и любовь к своему Отечеству, к своему народу. Так патриотизм ли вызвал к жизни вторую мысль? Думаю - нет. Патриот не будет оправдывать свою страну только потому, что это - его страна… Если его страна неправа, если в ней правят бал ложь, несправедливость, преступление, то патриот не закрывает на это глаза, а говорит об этом открыто. Говорит, горячо любя Родину…
Лермонтов написал:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ…
"Мундиры голубые" - это жандармы… Но разве Лермонтов, написав так, не любил свою Родину? В том же 1841 году, когда была написана "Немытая Россия", Лермонтов написал и стихотворение "Родина" - в СССР оно входило в обязательную школьную программу:
Люблю отчизну я, но странною любовью,
Не победит ее рассудок мой…
…………………………………
Но я люблю - за что не знаю сам -
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…
Позднее о том же напишет Тютчев:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить!
Во всем этом - и любовь к Родине, и в то же время горечь… Горечь за то, что когда начинаешь задумываться о положении своей Родины - умом, рассудком, - то очень уж невеселые мысли приходят и отравляют искреннее, безотчетное чувство любви к Родине.
Очевидно поэтому понимать Россию умом отваживался в старой России мало кто… Когда Чаадаев стал говорить о России размышляя, его просто объявили сумасшедшим.
Но откровенные слова о России звучали в России все чаще. Революционный демократ Чернышевский сказал, как припечатал: "Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу - все рабы". А Ленин, ссылаясь на эти слова Чернышевского, заметил не менее точно: "Откровенные и прикровенные рабы - великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. А по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви… тоскующей…"
И только после Октября 1917 годатоскующаялюбовь к России сменилась у лучших ее сынов и дочерей любовьюдеятельной- без примеси горечи от печальных и грустных дум… Быстро возникал высший тип русского патриотизма - советский патриотизм.
В первые годы Советской власти было много, как тогда же и говорили, "перегибов", и Маяковский, например, призывал "сбросить Пушкина с парохода современности"… Пройдет всего несколько лет, и он же напишет о Пушкине: "Я люблю вас, но живого, а не мумию…"
Еще через несколько лет в жизнь СССР Сталина войдут слова:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей,
Человек проходит как хозяин
Необъятной Родины своей…
Через пять лет после того, как эти строки Василия Лебедева-Кумача стали песней на музыку Исаака Дунаевского, советский патриотизм начали испытывать самой высшей и жестокой мерой - войной. И он это испытание выдержал не просто доблестно, с честью… Он выдержал это испытание так, что духовное влияние тех лет по сей день испытывает даже нынешняя "Россия".
Сегодня патриотизм нередко объявляют в этой "России" "последним прибежищем негодяев", после чего юнцы, бывает, жарят котлеты на Вечном огне у святых могил павших за Родину советских солдат. Но есть немало и иных молодых ребят, для которых свято то же, что и для тех, кто был патриотом Советской Родины. Такова сила советского патриотизма!
В 1948 году Михаил Исаковский, автор слов "Катюши", написал стихи, которые Матвей Блантер, автор музыки "Катюши", положил на ноты… Так СССР Сталина получил еще одну, яркую и волнующую, песню о советском патриотизме - "Летят перелетные птицы":
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой, -
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна…
Это были не "заказные" строки! Исаковский написал их во Внуковском аэропорту, как раз в преддверии полета за рубеж.
Написал, как думал, как чувствовал. Потому они и стали песней, потому эта песня и стала любимой и популярной, что вслед за смолянином Исаковским миллионы его сограждан могли тогда сказать:
Немало я дум передумал
С друзьями в далеком краю,
И не было большего долга,
Чем выполнить волю твою…Желанья свои и надежды
Связал я навеки с тобой,
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой.
Здесь уже не было лермонтовского "люблю - за что не знаю сам…". Любой Гражданин Советской Вселенной, творец Советской цивилизации, не просто чувствовал, но знал, знал умом, после немалых дум - за что он любит Родину!
Прекрасные строки прекрасной песни Блантера и Исаковского выражают послевоенное осмысление чувства Советской Родины. Но еще до войны было сделано одно из наиболее основательных и умных наблюдений за этим, тогда все еще формирующимся, чувством… Я имею в виду путевые очерки "Одноэтажная Америка" Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Очерки были опубликованы в №№ 10–11 журнала "Знамя" за 1936 год, а в 1937 году вышли отдельными изданиями в "Роман-газете", в Гослитиздате, в издательстве "Советский писатель", а также в Иванове, Хабаровске и Смоленске.
Что интересно!
Шел тот самый 1937 год… В изображении нынешних антисоветчиков он был проникнут сплошным всенародным страхом перед стуком в дверь "палачей НКВД". Однако никто в том самом 1937 году не обвинял ни авторов, ни их издателей в пропаганде буржуазного образа жизни, в деятельности в пользу американского империализма и прочем подобном.
В том самом 1937 году!
А ведь новая книга авторов "12 стульев" и "Золотого теленка" фактически впервые открывала для советских людей подлинную Америку. Описание пороков империализма занимало в ней - по сравнению с описанием достижений Америки - очень скромное место. Это была не агитационная карикатура, не беглая, пусть и точная, зарисовка, а широкая картина, данная двуединым пером блестящих мастеров слова. И эта картина не отторгала советского читателя от Америки, а рождала неподдельный и уважительный интерес к ней.
Собственно, очерки Ильфа и Петрова вместе с "американскими" заметками Горького, Маяковского, Есенина и книгой Николая Смелякова "Деловая Америка" - по сей день лучшее, что написано на русском языке о США, как об уникальном явлении мировой цивилизации.
Напомню, коль к слову пришлось, что Есенин описал свои впечатления от США в очерке 1923 года "Железный Миргород", где есть и такие строки:
Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше.
Вспомнил про "дым отечества", про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за "Русь" как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию…
Каково? Это ведь не Сталин и не Маяковский, это - златокудрый Есенин! Но далее идут еще более убийственные для многих строки:
Милостивые государи! С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, - я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве…
Прошу заметить: Есенин, говоря о невольной пока любви к новой России, говорит, что он близок к ней умом…
Умом!
Это ведь тоже был росток нового, уже советского, патриотизма Есенина!
Есенин нищую Россию разлюбил, а Ильф и Петров нищую Россию никогда и не любили и в конце "Одноэтажной Америки" честно предупредили читателя:
Советский Союз и Соединенные Штаты - эта тема необъятна. Наши записи - всего лишь результат дорожных наблюдений. Нам просто хотелось усилить в советском обществе интерес к Америке, к изучению этой великой страны…
…Американцы очень сердятся на европейцев, которые приезжают в Америку, пользуются ее гостеприимством, а потом ее ругают… Но нам непонятна такая постановка вопроса - ругать или хвалить. Америка - не премьера новой пьесы. А мы - не театральные критики…
В авторской интонации Ильфа и Петрова никогда - ни в одном их произведении - не было ни малейшей натужности или ложного пафоса. О самых серьезных вещах они говорили просто и с улыбкой. Чувствуется эта улыбка и в выше приведенных строчках. Но далее интонация становится сдержанней, потому что далее следует краткий, однако очень важный вывод:
Что можно сказать об Америке, которая одновременно ужасает, восхищает, вызывает жалость и дает примеры, достойные подражания, о стране богатой, нищей, талантливой и бездарной.
Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется.
В главе 46-й своих очерков, названной "Беспокойная жизнь", Ильф и Петров дали верное описание состояния души советского человека за кордоном, сказав так:
…Мы проехали десять тысяч миль.
И в течение всего пути нас не покидала мысль о Советском Союзе.
На громадном расстоянии, отделяющем нас от советской земли, мы представляли ее себе с особенной четкостью. Надо увидеть капиталистический мир, чтобы по-новому оценить мир социализма. Все достоинства социалистического устройства нашей жизни, которые от соприкосновения с ними человек перестает замечать, на расстоянии кажутся особенно значительными…
Мы все время говорили о Советском Союзе, проводили параллели, делали сравнения. Мы заметили, что советские люди, которых мы часто встречали в Америке, одержимы теми же чувствами. Не было разговора, который в конце концов не свелся бы к упоминанию о Союзе: "А у нас то-то", "А у нас так-то", "Хорошо бы это ввести у нас", "Это у нас делают лучше", "Этого мы еще не умеем", "Это мы уже освоили"…
В Америке порой говорят о своей же стране: "эта страна". Для советского человека такой подход выглядел дико! "Моя страна", "наша страна", "мы" - такими были новое мироощущение и новое ощущение себя в мире. Сами оторванные от Родины, пусть временно и по делу, Ильф и Петров нашли для определения своих чувств точные слова:
Советские люди за границей - не просто путешественники, командированные инженеры или дипломаты. Все это влюбленные, оторванные от предмета своей любви и ежеминутно о нем вспоминающие. Это особенный патриотизм, который не может быть понятен, скажем, американцу…
Но почему патриот-американец не смог бы понять советского патриота? Авторы "Одноэтажной Америки" ответили на этот вопрос просто и убедительно. Вначале они дали отвечающий действительности и ни в чем не устаревший обобщенный психологический портрет жителя Америки:
По всей вероятности, американец - хороший патриот. И если его спросить, он искренне скажет, что любит свою страну, но при этом выяснится, что он не знает и не хочет знать фамилии людей, спроектировавших висячие мосты в Сан-Франциско, не интересуется тем, почему в Америке с каждым годом усиливается засуха, кто и зачем построил Боулдер-дам (знаменитая плотина на реке Колорадо. - С.К.)… Он скажет, что любит свою страну. Но ему глубоко безразличны вопросы сельского хозяйства, так как он не сельский хозяин, промышленности, так как он не промышленник, финансов, так как он не финансист, искусства, так как он не артист, и военные вопросы, так как он не военный…
Можно лишь удивляться тому, как быстро и глубоко два советских писателя (или - один двуединый?) ухватили эту врожденную, принципиальную узость человека западной цивилизации - такую естественную для него и такую неестественную для советских людей! Без иронии и снисходительности, а с вполне объяснимым чувством превосходства самостоятельного человека над человеком несамостоятельным Ильф и Петров сравнивали "среднего американца" с жителем Советской Вселенной и писали о типичном американце так:
Он - трудящийся человек, получает свои тридцать долларов в неделю и плевать хотел на Вашингтон с его законами, на Чикаго с его бандитами и на Нью-Йорк с его Уолл-стритом. От своей страны он просит одного - оставить его в покое и не мешать ему слушать радио и ходить в кино… Нет, он не поймет, что такое патриотизм советского человека, который любит не юридическую родину, дающую только права гражданства, а родину осязаемую, где ему принадлежат земля, заводы, магазины, банки, дредноуты, аэропланы, театры и книги, где он сам политик и хозяин всего.
И эти слова сами по себе хорошо объясняют, почему в считанные годы - с 1929 по 1939-й - новая Россия смогла пробежать дистанцию длиной в век…
Объясняют они и то, почему Россия после катастрофы лета и осени 1941 года смогла к концу того же 1941 года подготовить контрнаступление под Москвой, через год - Сталинградский триумф, еще через полгода создать великий бастион Курской дуги, а к концу 1943 года перейти в почти непрерывное победоносное наступление, организовать в 1944 году десять сталинских ударов, а в 1945 году взять Берлин…