- Я бы предпочел, чтобы детям в Питере, тем же школам "Смена" и "Зенит", сделали все условия, чтобы они давали петербуржцев в основной состав. Как человеку, родившемуся в этом городе, мне этого очень хочется. А то после нашего с Аршавиным ухода в составе осталось лишь двое питерцев - Малафеев да Денисов. Понимаю, что только своими воспитанниками сейчас ничего не выиграешь - времена другие. Но хотя бы в каком-то количестве они появляться должны. А последними были Денисов, Быстров и Власов, и произошло это в 2003 году. Очень хочу поговорить с руководством на эту тему - чтобы улучшить ситуацию в питерском футболе. И это не красивые слова, а то, что давно у меня в душе. У любого питерского мальчишки есть мечта играть в "Зените", и надо сделать так, чтобы она была осуществима.
Слова Радимова заставляют вспоминать о Морозове. О непростом человеке, поступки и характер которого мы не можем оценивать вне контекста его времени. Однако стремление не пользоваться плодами чужого труда, а лепить мастеров из способных, но еще мало что умеющих мальчишек, - это бесценное качество не привязано к XX или XXI веку, к социализму или постсоветской эре. Оно именуется педагогикой.
И если игрок московского "Динамо" Кержаков не забывает принести букет цветов к мемориальной доске этого человека, если старый тренер смог внушить Аршавину понимание роли труда в футболе, если весь Питер говорит о нем как об отце современного "Зенита", - значит, Морозов был выдающимся педагогом. И какой была бы эта команда, если бы во второй половине 70-х не он унаследовал ее от маститого специалиста Германа Зонина - неизвестно никому. В любом случае - совсем другой.
* * *
Мне довелось подробно побеседовать с Морозовым лишь однажды. Но и это, с учетом нашей с ним разницы в возрасте, было подарком судьбы. Мы поговорили зимой 1995 года, когда Юрий Андреевич после долгих странствий по Ближнему Востоку вернулся в роли спортивного директора возрождать "Зенит", мучившийся тогда в первой лиге. И как вы думаете - к кому?
- Предложение поработать с ним в связке сделал принявший команду Павел Садырин, - рассказал мне Морозов. - И я сделаю все, чтобы Питер занял то место в российском футболе, которого заслуживает. Город сейчас, как в лучшие времена, повернулся лицом к команде. Садырина приглашали мэр Собчак, вице-мэры Малышев и Мутко - и они гарантировали команде такие условия, которые должны позволить ей вернуться. И все футбольные люди Петербурга, включая тренеров команд, понимают - сейчас все надо делать ради "Зенита". И я буду счастлив, если нам удастся добиться цели. Даже в роли спортивного директора.
- А как же быть с тренерским творчеством?
- Вариантов нет. В "Зените" - Садырин, а в другой город ехать не хочется. Чувствую потребность в стабильности, размеренной жизни. Когда живешь не дома, чувствуешь дискомфорт, нарушаются дружеские, человеческие связи. Хватит. Да и есть желание вспомнить, что мы с Садыриным начинали делать 17 лет назад.
- Но ведь есть пословица: "Не возвращайся туда, где был счастлив".
- Но я-то счастлив был не до конца…
В оценке своей работы в "Зените" на стыке 70-х и 80-х Юрий Андреевич был объективен, а порой даже по отношению к себе беспощаден. Выводы тренера во многом совпали с теми, которые сделали его бывшие игроки.
- У вас сложился имидж человека, который умеет создать коллектив, но право пожинать плоды собственного творчества предоставляет своему наследнику. Согласны с такой оценкой? - спросил я Морозова.
- От фактов никуда не уйдешь, а они заставляют сделать именно этот вывод. Что ж, попробую объяснить причину происходившего. Когда я только начинал создавать и "Зенит", и позже ЦСКА, эти команды состояли из очень молодых ребят, с которыми надо было нянчиться, объяснять все до мелочей. Пару лет спустя мальчишки становились мужиками, созревали как игроки. И, выражаясь нашим, футбольным, языком, их надо было "отпускать": проводить не каждую тренировку, закрывать глаза на какие-то мелкие проступки, больше доверять их самосознанию. Я же продолжал жесткую линию и в тренировках, и в быту, что в итоге приводило…
- К бунтам ?
- Нет, бунтов в мою бытность тренером не было ни разу. А приводило к внутреннему неприятию игроками происходящего, к нежеланию работать. И в итоге - к моему уходу. А мой преемник попадал на благоприятную в профессиональном смысле почву и, используя свои психологические нюансы, поднимал команду на большие дела.
- В 80-м вы привели "Зенит" к бронзовым медалям, заложив основу будущего чемпионства. Что же стало причиной вашего ухода после сезона-82?
- После успехов 80-го кое-кто начал думать, что добился всего, и в результате остановился в росте. Но дело было не в этом. После чемпионата мира 1982 года сборную возглавил Валерий Лобановский, и руководство киевского "Динамо" по его рекомендации сразу предложило мне занять его место. В это время "Зенит" был на ходу, но я сделал непростительную педагогическую ошибку. Вместо того чтобы выждать паузу до конца сезона, я сразу попросил отпустить меня на Украину.
Меня попросили остаться до конца года. Я не мог не согласиться. Но вот игроки уже по-другому стали относиться к работе - кто-то в душе посчитал меня предателем, кто-то решил спокойно дождаться смены тренера. И в результате мы заняли только седьмое место.
- В Ленинграде вас заменил Павел Садырин. Почему именно он ?
- Когда в конце 77-го я возглавил "Зенит", до конца сезона помощников не менял. А потом твердо решил - надо найти таких ассистентов, которые не будут смотреть тебе в рот, а смогут сказать свое слово. Узнал, что Садырин, закончив самый первый выпуск Высшей школы тренеров, приехал в Ленинград. Мы с ним встретились, поговорили, после чего проработали вместе пять лет. И когда я уходил, сказал руководству: "Команда идет правильным путем. Если хотите, чтобы он не прервался, надо оставлять главным Садырина".
После каждой беседы с такими людьми что-то оседает в памяти глубоко, на годы. Из разговора с Морозовым мне запало в душу словосочетание - "непростительная педагогическая ошибка". По отношению к себе. В разговоре с человеком, который на сорок с лишним лет моложе.
Часто ли вам такое доводилось слышать? И не тут ли кроется секрет дара Морозова? Личность, которая так бескомпромиссно относится к себе, имеет право много требовать и от других. Оттого и вырастают даже на закате жизни и карьеры этой личности Аршавины и Кержаковы.
* * *
Согласитесь: переплетение футбольных судеб Морозова и Садырина так и подталкивает к ревности, зависти, дележке славы.
А у них всего этого не было. Орлов свидетельствует:
- У них были замечательные отношения. Садырин всегда считал Морозова своим старшим товарищем и относился к нему как к отцу. Конечно, они в процессе работы высказывали друг другу всякие резкости - и Паша, и Юрий Андреевич такие люди, что говорили все, что думают. Их заносило - но они были честны по отношению друг к другу. И остались в таких отношениях до конца.
Впрочем, доброхотов, пытавшихся вбить клин между двумя тренерами, было с лихвой.
Татьяна Садырина, с которой мы несколько часов беседовали в их с Павлом Федоровичем "двушке" на "Октябрьском поле", вспоминает:
- Паша и Морозов целый год вообще не разговаривали. Это было, когда муж пришел в ЦСКА. В какой-то момент Юрий Андреевич вдруг перестал с нами общаться. Мы понять не могли - на что обиделся? А потом все выяснилось. У Морозова в Москве очень приличная квартира, он ее от ЦСКА получил. И кто-то ему нашептал, будто Садырин претендует на эту квартиру. Захотели зачем-то их столкнуть. А Павел Федорович о той квартире и не знал ничего! Лишь год спустя сели за рюмкой и выяснили отношения. И с тех пор проблем не было. Хотя и в "Зените", когда Садырин работал там второй раз, а Юрий Андреевич был спортивным директором, мужу пели в уши: "Морозов сказал то-то, обругал тебя там-то…" Муж, человек вспыльчивый, мог на минуту разозлиться - но на его отношении к Морозову это никак не сказывалось.
- А как получилось, что в 95-м Морозов с его тренерскими амбициями пришел к Садырину спортивным директором?
- Это было при мне. Юрий Андреевич после возвращения с Ближнего Востока был без работы, а Пашу как раз Собчак в "Зенит" пригласил. Пришел он как-то к нам домой. Сначала все вместе посидели, потом они между собой о чем-то пошушукались. Морозов ушел, а Паша сказал мне, что хочет видеть Юрия Андреевича спортивным директором. Потом он обговаривал это с Мутко и другими руководителями. Ему говорили: "Федорыч, ты что делаешь? Ты же под себя копаешь! Как могут два медведя в одной берлоге ужиться? Как бы должность Морозова ни называлась, он был, есть и будет тренером. И до добра это не доведет". Но Садырин никого слушать не стал.
По правилам художественных сюжетов, Морозов в какой-то момент должен был соблазниться на выгодное предложение и Садырина предать. Но жизнь - не искусство, и все произошло с точностью до наоборот.
Орлов:
- Когда после окончания сезона 1996 года руководство "Зенита" не продлило с Садыриным контракт, Морозов совершил потрясающий поступок. Меня тогда, помню, не было дома, мобильные телефоны были у единиц - и Юрий Андреевич позвонил на домашний и сказал моей жене: "Передайте Геннадию, что я отказался идти на место Садырина главным тренером". О Морозове можно говорить разное, но один только этот фантастический поступок, эта солидарность с человеком, который тебя пригласил в клуб, говорит о личности многое.
Татьяна Садырина подтверждает: Точно - Морозов отказался идти на место Паши. Сказал, что так не поступают. То есть показал себя порядочным человеком, каким мой муж его и считал.
В июне 2001 года, за полгода до смерти Павла Федоровича, два тренера встретились в матче ЦСКА - "Зенит". Игра закончилась вничью - 1:1, и на пресс-конференции Морозов и Садырин расцеловались - и это была явно не работа на телекамеры и диктофоны. Это была настоящая мужская и тренерская дружба - хоть и говорят, что конкуренты не могут быть друзьями. После этого жеста 59-летний Садырин, уже смертельно больной, задал тон настоящему ток-шоу. "Вы уже поняли, что о ничьей мы договорились?" - спросил он журналистов, и в зале грянул хохот.
Свой последний матч в жизни, 30 сентября 2001 года, тренер Садырин тоже сыграет против Морозова. Так вышло, что за всю историю взаимоотношений их команд Юрий Андреевич в девяти поединках не побеждал ни разу. А тут его "Зенит" не оставил от ЦСКА камня на камне - 6:1. Но чего стоило Павлу Федоровичу в тот день появиться на скамейке, рассказала мне Татьяна Яковлевна.
- Паша, которому в тот момент было уже очень плохо, полетел в Питер на самолете вместе с командой. А я поехала на машине с сестрой. И отправилась к мужу в гостиницу, где ЦСКА остановился. Всю ночь перед игрой у него была температура за сорок, он вообще не спал, мы постоянно выжимали его одежду и переодевали. Не надо было ему на ту игру ехать…
Потом мне сказали, что на предыгровую установку Пашу еле довели, и на ней он даже не мог говорить. И это, думаю, ребят убило, они не могли думать об игре. Хотя и забили, если мне память не изменяет, первый гол. А когда игра закончилась, его с трудом довели до раздевалки, где он долго-долго сидел и не мог встать. Два дня после этого мы не могли из Питера уехать, потому что просто не знали, как его везти. После того матча муж работать уже не мог. Раньше он говорил мне: "Танюша, я уйду, когда почувствую себя совсем плохо", и этот момент настал.
Президент ЦСКА Евгений Гинер помогал нам чем возможно, у Паши не было ощущения, что его оставили, бросили, заранее вышвырнули из жизни. Но ничего сделать было нельзя. Рак. В течение того года Паша проводил все тренировки, и Гинер ругался, говорил: сиди на стульчике, подзывай помощников, чтобы они все делали. А он посидит-посидит, потом не выдержит, встанет, мяч попинает, с палочкой по полю погуляет, задания игрокам даст. Так что толку от этого стульчика было мало - все равно большую часть времени Паша стоял…
За тем матчем с трибуны "Петровского" наблюдал едва ли не главный враг Садырина среди тренеров - Анатолий Бышовец. Как-то раз он сказал мне:
- Садырин был борец. Когда ему, уже безнадежно больному, хватило характера и воли выйти во главе ЦСКА, я смотрел с трибуны, как его команда проигрывает "Зениту" - 1:6, и глубоко ему сочувствовал. Это был волевой человек, которого можно уважать. И футболистом он был волевым, колючим, плевался… Но тренерские и человеческие принципы у нас с ним были разные. Как и с Лобановским.
В очередную годовщину смерти Садырина известный журналист Александр Горбунов сходил на Кунцевское кладбище, де похоронен его добрый приятель. И вспоминал потом в газете "Спорт день за днем":
"1 декабря 2001 года мы с Морозовым оказались в Белграде в одном отеле. Звонки на его и мой телефоны раздались одновременно. "Умер Паша", - нам сказали, мы посмотрели друг на друга, Андреич налил по полной, заплакал и сказал: Я - следующий". Так и вышло".
А еще Горбунов написал, что на газончике перед памятником Садырину лежали два шарфа - "Зенита" и ЦСКА. Их возложили болельщики двух клубов, которые Павел Федорович делал чемпионами Союза. Идут годы, но память остается. О таком человеке невозможно забыть.
Татьяна Садырина рассказывает:
- Каждый год мы 18 сентября и 1 декабря - в день рождения и день смерти Паши - собираемся компанией его родных, друзей на кладбище. Никого специально не зовем - те, кто хочет его помянуть, приезжают сами. И всегда народу очень того, наверное, даже с каждым годом все больше. Игроков обычно Максим Боков собирает. Однажды подходит ко мне женщина из тех, кто следит за порядком на кладбище, и жалуется: "Приезжали ребята и так смеялись, что я сделала им замечание". Говорю: "Зря. Павел Федорович был большим юмористом, и он бы только порадовался. Они же не насмехались над ним, а вспоминали веселые моменты из общения с ним". И когда я вспоминаю их вместе с ними, то тоже смеюсь. Даже на кладбище…
Однажды к Татьяне Яковлевне, пришедшей на могилу к мужу, подошел мальчик, который в силу возраста не мог видеть матчи команды под руководством Садырина. Но о Павле Федоровиче он знал очень хорошо. Для его вдовы это было очень важно - понять, что память о нем передается и следующим поколениям.
- Это было где-то по весне. Идут мама с сыном, которому лет тринадцати, казалось бы, откуда он Павла Федоровича может знать? Но они остановились, и мама спрашивает: "Вы жена Садырина?" И когда я ответила "да", сын сказал, что занимается футболом и много читал о Садырине. И мой муж ему очень нравится, как человек - хотя он не является болельщиком ни ЦСКА, ни "Зенита". Получается, его помнят не только футбольные специалисты и болельщики двух его клубов, но и другие…
- "Зенит" вам выплачивает какую-то материальную помощь - как семье одного из самых выдающихся тренеров в истории клуба? - спрашиваю Садырину.
- Нет. Сама я никогда в клуб за этим не обращалась и не буду обращаться.
- А на какие-нибудь матчи команды за рубежом приглашают - на тот же финал Кубка УЕФА?
- ЦСКА - приглашает, а "Зенит" - никогда и никуда. Правда, в Питере 1 декабря проводится турнир болельщиков памяти Садырина. На нем всегда семью Денис представляет (сын Павла Федоровича от первого брака. Прим. И. Р. ) , поскольку я иду на кладбище. Родной по духу город для Павла Федоровича - все-таки Питер. Там пройти, чтобы его не узнали, было просто невозможно. И вся его молодость там прошла, и капитаном "Зенита" он много лет был, и как тренер к чемпионству привел. Жаль, если в клубе об этом уже забыли.
Мне удалось прикоснуться к истории - в прямом смысле этого слова. Татьяна Яковлевна принесла маленькую коробочку, раскрыла ее - и я увидел клочок искусственного газона, на котором "Зенит" проводил тот самый матч с "Металлистом". Золотой.
Я посмотрел в глаза этой женщине - и мне показалось, что ни одна самая дорогая вещь в мире не сравнится для нее с этим кусочком синтетики. И это при том, что Павел и Татьяна тогда еще не были знакомы…
На фасаде дома на Московском проспекте, где Садырин жил в Санкт-Петербурге, открыта мемориальная доска тренеру. В конце 2003-го в разговоре с нашим всенародно любимым Д'Артаньяном - актером и певцом Михаилом Боярским - я заметил:
- Знаю, Михаил Сергеевич, что вы были на открытии мемориальной доски Садырину.
- Специально меня не звали, сам приехал. Не мог не приехать - столько человек сделал для города и для команды. Мы с Павлом Федоровичем близко знакомы не были - он больше с Игорем Петровичем Владимировым дружбу водил. Но здоровались на платформе всегда, когда в Москву ездили - он на игры, а я на гастроли. Большего мне было не надо: болельщик я не приставучий. Было просто приятно - такой улыбчивый, открытый человек. И очень больно стало, когда еще за год до кончины пошли слухи о его смертельной болезни. Футбольный язык - длинный… В от и посчитал своим долгом прийти нa открытие мемориальной доски. Мы все должны оставаться людьми и помнить то хорошее, что было для нас сделано.