1913
18 января. Репин о И. Е. Цветкове, московском собирателе: скучный и безвкусный; если, бывало, предложишь ему на выбор (за одну цену) две или три картины, непременно выберет худшую.
Я спросил его, как его встречали в Москве? Он: "Колокольного звону не было!" Рассказывал, как Николай II наследником посетил выставку картин. Сопровождал его художник Литовченко. Увидел картину с неразборчивой фамилией. - Кто написал? - Вржещ, Ваше Высочество! - выпалил Литовченко. Тот даже вздрогнул, и впоследствии с каким-то Великим князем забавлялись:
- Вржещ, Ваше Высочество! - кричали друг другу.
21 февраля. Вчера в среду И. Е. Репин сказал мне и Ермакову по секрету: "только никому не говорите" - что он, исправляя, "тронул" "Иоанна" кистью во многих других местах - "чуть-чуть" - "не удержался".
О Волошине: "Возмутила бессовестность, приноравливается к валетам. Но я ему не говорил, что не принял бы билета, я сказал:
- Пожалуйста, ничего не меняйте. Не стесняйтесь. Говорите так, как будто меня нет.
Он: - Я, если бы знал, что вы пожалуете, прислал бы вам почетный билет.
Я: - Ну зачем же вам беспокоиться.
И вообще мы беседовали очень добродушно".
22 февраля. Коленька в моей комнате пишет у меня чистописание "степь, пенье, век" и говорит: "Самое плохое во мне - это месть. Я, например, сегодня чуть не убил ломом Бобу. А за что?! Только за то, что он метелочку не так поставил. Когда я вчера ударил Лиду, ты думаешь - мне не было жалко? Очень было жалко, я очень раскаивался". Буквально.
25 февраля - или 26-е? - словом, понедельник. Был вчера у И.Е. - А у нас какой скандал на выставке. (Сидит с Васей и пьет в темноте чай.) - Что такое? - Этот дурак! (Машет рукой.) То есть он не дурак - он умнейшая голова - и… - Оказывается, третьего дня, когда выставку передвижную уже устроили, звонок от цензора: - Ничего нет сомнительного? Тогда открывайте. - Есть Репина картина. - Как называется? - "17 октября". - Как? - "17 октября", - А что изображено? - Манифестация. - С флаами? - С флагами. - Ни за что не открывать выставку. Я завтра утром приеду посмотрю. "А я, - рассказывает Репин, - сейчас же распорядился: повесить рядом с моей картиной этюдики Великой княгини Ольги Александровны и попросил Жуковского, который купил у меня ("за наличные") "Венчание Государя Императора", - тоже сюда, рядышком.
Великая княгиня была, смотрела мое "17 октября", ничего не сказала, - улыбнулась на моего генерала (который в картине Фуражку снимает), - и назавтра, когда приехал цензор, ему все это рассказали, показали - разрешил".
- Слышали, адрес мне подносят - зачем? - дураки! - т. е. они не дураки, они умнейшие головы, но я… чувствую - я такое ничтожество…
- За вырезки газетные счет: 43 рубля в месяц. Скажу Наталье Борисовне: довольно. Надоело. И я - пройду мимо стола, где сложены вырезки, - и целый час другой раз потеряю. Довольно!
В 9½ час. вечера пришел с Васей к нам. Сел за еду.
- Ах, маслины, чудо-маслины! Огурцы - где вы достали? Ешь, Вася, огурцы. Халва - с орехами, и, знаете, с ванилью, - прелесть.
У И.Е. два отношения к еде: либо восторженное, либо злобное Он либо ест, причмокивает, громко всех приглашает есть, либо ненавидит и еду, и того, кто ему предлагает; скушайте прянички! - искривился: очень сладкие, приторны, черт знает что такое…
Как он не любит фаворитизма, свиты, приближенных. Изо всех великих людей он один спасся от этого ужаса. Если дать ему стул или поднять платок, - он тебя возненавидит, ногами затопает. Я [в] эту среду - черт меня дернул сказать, когда он приблизился к столу: - Садитесь, И.Е., - и я встал с места. Он не расслышал и приветливо, с любопытством: - Что вы говорите, К.И.? - Садитесь. - Его лицо исказилось, и он произнес такое, что потом пришел извиняться.
20 марта, среда. Приехал из "Русской Молвы" сотрудник - расспросить Илью Ефимовича о Гаршине. Но И.Е. ему ничего не сказал, а когда сотрудника увлекла Наталья Борисовна и дала ему свою статейку, И.Е. за столом сказал:
- Помните, К.И., я вас в первое время - в лавке фруктовой - все называл "Всеволод Михайлович". Вы ужас как похожи на Гаршина. И голос такой мелодический. А знаете, как я с ним познакомился? Я был в театре - кажется в опере - и заметил черного южанина - молодого, - думаю: земляк (у нас много таких: мы ведь с ним из одной губернии, из Харьковской), и он на меня так умильно и восторженно взглянул; я подумал: должно быть, студент. Потом еще где-то встретились, и он опять пялит глаза. Потом я был в Дворянском собрании (кажется), и целая группа подошла юношей: позвольте с вами познакомиться, и он с ними.
- Как же ваша фамилия?
- Гаршин.
- Вы Гаршин?!?
Так мы с ним и познакомились.
19 марта И.Е. повел меня и Марию Борисовну наверх и показал новую начатую картину "Дуэль". Мне показалась излишне театральной, нарочито эффектной. Я чуть-чуть намекнул. И что же? На следующий день он говорит: - А я переделал все ошибки. Хорошо, что я вам тогда показал. Спасибо, что сказали правду, - и т. д.
Я работаю много - и не знаю, что выходит, но эта квартира вдохновляет меня - очень удобно. Вчера работал 12 час. От 5 ч. утра до 6 ч. веч. с перерывом в 1 час, когда скалывал лед. Все не могу справиться с Джеком Лондоном для "Русского Слова".
Вчера в воскресенье - [6] апреля был И.Е. Пошел ко мне наверх - лег на диване - впервые за все время нашего знакомства, - а я ему читал письма И. С. Тургенева к Стасюлевичу. Прежде чем я начал читать, он сказал:
- "Любезнейший" - что это за привычка была у Тургенева начинать письмо словом "Любезнейший"! Василий Васильевич Верещагин так обиделся, что разорвал все письма Тургенева: какой я ему любезнейший! Эх, у меня было прекрасное письмо от Тургенева: "Любезнейший Репин!" Он писал мне о том, что m-me Viardot не нравится, как я начал его портрет, и я, дурак, замазал - и на том же холсте написал другой.
Оказывается, И.Е. дал слесарю Иванову денег для того, чтоб не брал он сына своего из гимназии.
Четверг, 10 апреля. Сегодня в 1-й раз ходил босиком. Вдруг наступило лето, и тянет от книги, от мыслей, от работы в сад. Это очень неприятно, и я хочу хоть привязать себя к столу, а не сдаться. Нужно же воспользоваться тем, что вдруг наступил просвет. Я каждую ночь сплю - в течение месяца - без опия, без веронала и брома. Ведь два года я был полуидиотом и только притворялся, что пишу и выражаю какие-то мысли, а на деле выжимал из вялого, сонного, бескровного мозга какие-то лживые мыслишки! Вчера я был у И.Е. - и, несмотря на шум и гам, прекрасно после этого спал, чего со мной никогда не бывает…
Были: Н. Д. Ермаков, который буффонил за обедом и чаем и в саду - по-армейски, самодовольно, однообразно. Это ловкий малый, он приезжает к И.Е. "за покупочками". Пошушукается где-ниб. в уголку и великолепный рисуночек выцарапает за 15–20 рублей. Ухаживает за И.Е. очень, возит его в Мариинский театр, и хотя И.Е. говорит иногда, что Ермаков "такая посредственность, ничтожество", но искренно к нему привязан. Была m-me Розо - полька, уродливая, как грех. Жила когда-то с "трактерным" художником Булатовым (по словам И.Е.) - теперь дама с ридикюлем: как бы сына женить на богатой - куда-то подает прошения, тоща, нудна, гугнява, говорит по-французски, по-итальянски, по-немецки - "фурия, горгона", как сказал мне вчера И.Е.
Потом был художник И. И. Бродский. Это божий теленок, как бывают "божьи коровки". Самовлюблен, в меру даровит - и глуп до блаженства. Добр. Говорит только о себе и любит рассказывать, за сколько продал какую картину. Были за столом дворник, горничная и кухарка - но Наталье Борисовне не перед кем было вчера разыгрывать демократку - и они пребыли в тени.
Был Руманов. Он той же породы, что Илья Василевский, - задняя часть человечества. Филей. При отсутствии мышления - хитрая приноравливаемость, "беспокойная ласковость взгляда и поддельная краска ланит", - лживость беспросветная - и все же он мне приятен. Мы с ним друг перед другом кокетничаем.
Вечер был ничем не замечателен. Мне только понравилось, что И.Е. сказал о крупном репинском холсте:
- Терпеть не могу! дрянь такая! вот мерзость! Я раз зашел в лавку, мне говорят: не угодно ли репинский холст, - я говорю: к черту!
25 апреля. Первый Бобочкин донос: - Мама, ты здесь? - Здесь. - (Помолчал.) - Коля показывает нос Лиде…
Май. И.Е. когда-то на Западной Двине (в Двинске) написал картину - восход солнца. "Знаете, как долго глядишь на солнце - то пред глазами пятачки: красный, зеленый - множество; я так много и написал. Подарил С. И. Мамонтову. Как ему плохо пришлось, он и продал ее - кому?"
Июнь. Квартира Михаила Петровича Боткина превращена в миллионный Музей. Этого терпеть не мог его брат, доктор Сергей Петрович: "Нет у тебя ни одной порядочной комнаты, где бы выспаться. Даже негде переночевать, - говорил он брату. - Искусство в большом количестве - вещь нестерпимая!"
22 июля. Был у меня Крученых. Впервые. Сам отрекомендовался. В учительской казенной новенькой фуражке. Глаза бегающие. Тощий. Живет теперь в Лигове с Василиском Гнедовым:
- Целый день в карты дуем, до чертей. Теперь пишу пьесу. И в тот день, когда пишу стихи, напр.:
Бур шур Беляматокией, -
не могу писать прозы. Нет настроения.
Пришел Репин. Я стал демонстрировать творения Крученых. И.Е. сказал ему:
- У вас такое симпатичное лицо. Хочу надеяться, что вы скоро сами плюнете на этот идиотизм.
- Значит, теперь я идиот.
- Конечно, если вы верите в этот вздор.
1914
4 февраля. Сейчас ехал с детьми от Кармена на подкукелке. "Когда хочешь быть скорее дома, то видишь разные замечательства, - говорит Коля. - Дача Максимова - первое замечательство. Дом, где жила Паня, второе замечательство. Пенаты - третье замечательство".
Был на Маринетти: ординарный туповатый итальянец, с маловыразительными свиными глазками, говорил с пафосом Аничкова элементарные вещи. Успех имел средний.
Был на выставке Ционглинского: черно, тускло, недоделанно, жидко, трепанно, "приблизительно". Какую скучную, должно быть, он прожил жизнь.
Детское слово: сухарики-кусарики.
Около 10 февраля. "Как известно, Шаляпин гостит у И.Е.Репина; бегая на лыжах, артист сломал себе ногу и слег" - такая облыжная заметка была на днях напечатана в "Дне". Должно быть, она-то и вдохновила Шаляпина и вправду приехать к И.Е. Он на лиловой бумаге написал ему из Рауха письмо. "Приехал бы в понедельник или вторник - может быть пораскинете по полотну красочками". - Пасхально ликуем! - ответил телеграммой И.Е. И вот третьего дня в Пенатах горели весь вечер огни - все лампы - все окна освещены, но Шаляпин запоздал, не приехал. И.Е. с досады сел писать воспоминания о пребывании в Ширяеве - и вечером же прочитал мне их. Ах, какой ужас его статья о Соловьеве Владимире. "Нива" попросила меня исправить ее, я исправил и заикнулся было, что то-то безграмотно, то-то изменить, - он туповато, по-стариковски тыкался в мои исправления, - "Нет, К.И., так лучше" - и оставил свою галиматью.
На следующий день, т. е. - вчера, в 12 ч. дня, приехал Шаляпин, с собачкой и с китайцем Василием. Илья Еф. взял огромный холст - и пишет его в лежачем виде. Смотрит на него Репин, как кошка на сало: умиленно, влюбленно. А он на Репина - как на добренького старикашку, целует его в лоб, гладит по головке, говорит ему "баиньки". Тон у него не из приятных: высказывает заурядные мысли очень значительным голосом. Например, о Финляндии:
- И что же из этого будет? - упирает многозначительно на подчеркнутом слове, как будто он всю жизнь думал только о положении Финляндии и вот в отчаянии спрашивает теперь у собеседника, с мольбой, в мучительном недоумении. Переигрывает. За блинами о Коммиссаржевской. Теперь вылепил ее бюст Аронсон, и по этому случаю банкет… - Не понимаю, не понимаю. Вера Федоровна была милая женщина, но актриса посредственная - почему же это, скажите.
Я с ним согласился. Я тоже не люблю Коммиссаржевскую. - Это все молодежь.
Шаляпин изобразил на лице глупость, обкурносил свой нос, раззявил рот, "вот она, молодежь". Смотрит на вас влюбленно, самозабвенно, в трансе - и ничего не понимает. - Почему меня должен судить господин двадцати лет? - не по-ни-маю. Не понимаю.
- Ну, они пушечное мясо. Они всегда у нас застрельщики революции, борьбы, - сказал И.Е.
- Не по-ни-маю. Не понимаю.
Со своей собачкой очень смешно разговаривал по-турецки. Быстро, быстро. Перед блинами мы катались по заливу, я на подкукелке, он на коньках. Величественно, изящно, как лорд, как Гёте на картине Каульбаха - без усилий, руки на груди, - промахал он версты 2 в туманное темное море, садясь также вельможно отдыхать. О "Деловом Дворе" взялся хлопотать у Танеева. Напишет для "Нивы".
После обеда пошли наверх, в мастерскую. Показывал извозчика (чудно), который дергает лошаденку, хватается ежесекундно за кнут и разговаривает с седоком. О портретах Головина:
- Плохи. Федор Иоанныч - разве у меня такой? У меня ведь трагедия, а не просто так. И Олоферн тоже - внешний. Мне в костюме Олоферна много помогли Серов и Коровин. Мой портрет работы Серова - как будто сюртук длинен. Я ему сказал. Он взял половую щетку, смерил, говорит: верно.
Откуда я "Демона" взял своего? Вспомнил вдруг деревню, где мы жили, под Казанью; бедный отец был писец в городе и каждый день шагал верст семь туда и верст семь обратно. Иногда писал и по ночам. Ну вот, я лежу на полатях, а мама прядет, и еще бабы. (Недавно я был в той избе: "вот мельница, она уж развалилась", снял даже фотографию.) Ну так вот, я слышу, бабы разговаривают:
- Был Сатанаил, ангел. И был черт Миха. Миха - добродушный. Украл у Бога землю, насовал себе в рот и в уши, а когда Бог велел всей земле произрастать, то и из ушей, и из носу, и изо рта у Михи лопух порос. А Сатанаил был красавец, статный, любимец Божий, и вдруг он взбунтовался. Его вниз тормашками - и отняли у него окончание ил и передали его Михе. Так из Михи стал Михаил, а из Сатанаила - Сатана.
Ну и я вдруг, как ставить "Демона" в свой бенефис, - вспомнил это, и костюм у меня был готов. Нужно было черное прозрачное, - но чтобы то там, то здесь просвечивало золото, поверх золота надеть сутану. И он должен быть красавец со следами былого величия, статный, как бывший король.
Так иногда бабий разговор ведет к художественному воплощению.
Говорит о себе упоенно - сам любуется на себя и наивно себе удивляется. "Как я благодарен природе. Ведь могла же она создать меня ниже ростом или дать скверную память или впалую грудь - нет, все, все свои силы пригнала к тому, чтобы сделать из меня Шаляпина!" Привычка ежедневно ощущать на себе тысячи глаз и биноклей сделала его в жизни кокетом. Когда он гладит собаку и говорит: ах ты, дуралей дуралеевич, когда он говорит, что рад лечь даже на голых досках, что ему нравится домик И.Е., - все он говорит театрально, но не столь же театрально, как другие актеры.
Хочет купить здесь дачу для своих петербургских детей.
- У меня в Москве дети и в Пб. Не хочется, чтоб эти росли в гнили, в смраде.
Показывал рисунок своего сына с надписью Б.Ш., т. е. Борис Шаляпин. И смотрел восторженно, как на сцене. И.Е. надел пенсне: браво, браво!
Книжку мою законфисковали. Заарестовали. Я очень волновался, теперь спокоен. Сейчас сяду писать о Чехове. Я Чехова боготворю, таю в нем, исчезаю и потому не могу писать о нем - или пишу пустяки.
16 февраля, воскресение. Утром зашел к И.Е. - попросить, чтобы Вася отвез меня на станцию. Он повел показывать портрет Шаляпина. Очень мажорная, страстная, колоссальная вещь. Я так и крикнул: А!
- Когда вы успели за три дня это сделать?
- А я всего его написал по памяти: потом с натуры только проверил.
Вблизи замечаешь кое-какую дряблость, форсированность. Жалок был Шаляпин в эту среду. Все на него как на идола. Он презрительно и тенденциозно молчал. С кем заговорит, тот чувствовал себя осчастливленным. Меня нарисовал карандашом, потом сделал свой автопортрет. Рассказывал анекдоты - прекрасно, но как будто через силу, и все время озирался: куда это я попал?
- Бедный И.Е., такой слабохарактерный! безвольный! - сказал он мне. - Кто только к нему не ездит в гости. Послушайте, кто такой этот Ермаков?
- Да ведь это же ваш знакомый; он говорил мне, что с вами знаком.
- Может быть, может быть.
Рассказал о своей собаке, той самой, которую Репин написал у него на коленях, что она одна в гостиную внесла ночной горшок. - И еще хвостом машет победоносно, каналья!
Говорил монолог из "Наталки Полтавки". Первое действие. Напевал: "и шумить, и гудить".
- Одна артистка спросила меня: Федор Иванович, что такое ранняя урна - в "Евгении Онегине"?
- А это та урна, которая всякому нужна по утрам.
2 апреля. Вчера с Лидочкой по дороге (Лидочка плакала с утра: отчего рыбки умерли):
- Нужно, чтоб все люди собрались вместе и решили, чтоб больше не было бедных. Богатых бы в избы, а бедных сделать бы богатыми - или нет, пусть богатые будут богатыми, а бедные немного бы побогаче. Какие есть люди безжалостные: как можно убивать животных, ловить рыбу. Если бы один человек собрал побольше денег, а потом и роздал бы всем, кому надо. - И много такого.
Этого она нигде не слыхала, сама додумалась и говорила голосом задумчивым - впервые. Я слушал как ошеломленный. Я первый раз понял, какая рядом со мною чистая душа, поэтичная. Откуда? Если бы написать об этом в книге, вышло бы приторно, нелепо, а здесь, в натуре, волновало до дрожи.
5 апреля. Завтра Пасха. И.Е.: - А ведь я когда-то красил яйца - и получал за это по 1½ р. Возьмешь яйцо, выпустишь из него белок и желток, натрешь пемзой, чтоб краска лучше приставала, и пишешь акварелькой Христа, жен-мироносиц. Потом - сииртным лаком. Приготовишь полдюжину - вот и 9 рублей. Я в магазин относил. Да для родственников сколько бесплатно.
Сегодня Вера Ильинична за обедом заикнулась, что хочет ехать к Чистяковым.
- Зачем? Чистякова - немка, скучища, одна дочь параличка, другая - Господи, старая дева и проч.
- Но ведь, папа, это мои друзья - и на глазах слезы, - я ведь к ним привыкла.
И.Е.: - Ну знаешь, Вера, если тебе со мной скучно, то вот у нас крест. Кончено. Уезжай сейчас же. Уезжай, уезжай! А я, чтоб не быть одиноким, возьму себе секретаря - нет, чтоб веселее, секретаршу, а ты уезжай.
- Что я сказала, Господи.
И долго сдерживалась… но потом разревелась по-детски. После она в мастерской читала свою небольшую статейку, и И.Е. кричал на нее: вздор, пустяки, порви это к черту. Она по моей просьбе пишет для "Нивы" воспоминания о нем.
- Да и какие воспоминания? - говорит она. - Самые гнусные. Он покинул нашу мать, когда мне было 11 лет, а как он ее обижал, как придирался к нам, сколько грубости, - и плачет опять…