Был у вице‑адмирала и свой пунктик. Корнилов буквально бредил увеличением состава Черноморского флота за счет взятых в плен неприятельских судов. Даже в наставлении командирам кораблей он писал недвусмысленно: "…Если бы счастье нам благоприятствовало, и мы бы встретили неприятеля, то с помощью Божией офицеры и команды судов, со мной отплывающих, вполне воспользуются случаем увеличить наш флот новыми кораблями". Больше всего мечтал начальник штаба о приобретении пароходов, которых Черноморскому флоту так не хватало. Именно поэтому все командиры кораблей и судов имели от него негласное указание по возможности стараться захватывать противника в плен. В преддверии возможных призов, которые надо будут вводить в боевой строй, Корнилов приказал очистить доки от давно стоявшего там безнадежно старого линейного корабля "Султан‑Махмуд" и такого же древнего фрегата "Агатопль". Команды матросов ломали старые суда и освобождали доки.
Три дня спустя с "Владимира" обнаружили турецкую эскадру, вышедшую из Босфора. Правда, далеко от пролива турки уходить не рисковали, а держались под прикрытием своих береговых батарей. Но главным было то, что они все же начали высовываться, а это значило, что рано или поздно, но пролив они покинут!
- Значит, турки все же рискнули выбраться из своей норы! Это даже к лучшему. Возможно, что мы сможем покончить достаточно быстро! Поворачиваем на Севастополь! – велел обрадованный Корнилов командиру парохода.
Над черными трубами "Владимира" взметнулась шапка дыма. Форштевень пароходофрегата разворачивался на норд‑ост.
28 октября "Владимир" с "Одессой" бросили якоря в Севастопольской бухте и сразу приступили к погрузке угля. Смелая разведка Корнилова имела важное значение для всех последующих событий.
Что касается "Херсонеса", то в тот же день, разлучившись с "Владимиром", увидел в два часа пополудни к северу от себя эскадру в шесть вымпелов, которую принял за эскадру Нахимова. "Херсонес" немедленно поворотил к "Одессе", чтобы предупредить ее об этом, но за мрачностью погоды на "Одессе" не заметили сигнала. Между тем "Херсонес" обнаружил на зюйде еще одну эскадру: три корабля, фрегат и пароход под турецкими флагами. Вскоре эту эскадру обнаружила и "Одесса". Желая предупредить об обнаружении противника Нахимова, "Херсонес" взял было курс на встречу с Нахимовым, но недостаток угля и усиливавшийся норд‑остовый ветер принудил его также вернуться в Севастополь.
Адъютант начальника штаба флота лейтенант Жандр с тоской глядел на близкий, но недостижимый сейчас для него Севастополь. Где‑то там в нагромождении домов был один, в котором он так желал бы очутиться больше всех иных желаний.
Утром 29 октября с подъемом флага на "Великом князе Константине" подняли и сигнал: "Государь ожидает усердной службы, а Россия всегдашней славы своего оружия".
Эскадра вышла в море утром 29 октября. Флаг‑начальник штаба флота поднял на "Великом князе Константине". Командир дивизии контр‑адмирал Новосильский свой флаг держал на "Трех святителях", а его младший флагман контр‑адмирал Панфилов на "Двенадцати апостолах".
С рассветом 29 октября эскадра под флагом Корнилова в составе шести линейных кораблей, двух пароходов и брига взяла курс к мысу Калиакра, где он предполагал нахождение турок. Едва корабли отошли от берегов Крыма, как сразу же попали в полосу сильных шквалов. На подходе к мысу Калиакрия началась и хорошая болтанка. Ветры были противные, а потому в непрерывных лавировках эскадра продвигалась медленно. От нетерпения Корнилов не мог находиться в своей каюте и все время вышагивал взад‑вперед по шканцам, приводя в трепет вахтенных офицеров.
Более всего Корнилов опасался за ветеранов эскадры "Двенадцать апостолов" и "Три святителя". Хотя и ремонт прошли своевременно и освидетельствованы как вполне годные к плаванию в открытом море, но кто знает, что может наделать длительный шторм? По этой причине он всю ночь не мог заснуть, мучая себя всевозможными предположениями.
2 ноября ветер продолжался с сильными порывами, с дождем и градом, но к вечеру погода смягчилась, равно как и волнение.
Эскадра ложилась на курс к мысу Калиакра, а пароходофрегат "Владимир" рванул вперед, чтобы успеть осмотреть Балчик, Варну, Сизополь. Кто знает, не отстаиваются ли где‑нибудь там загнанные штормом турки?
Следуя за "Владимиром", начальник штаба флота велел готовить корабли к бою. Трудно сказать почему, но в скорой встрече с турками Корнилов был уверен. Своим командирам он уже отписал подробную инструкцию будущего сражения: "Если открою неприятеля в Балчике или Варне, намерен атаковать его; для сего заранее изготовить пеньковые канаты с кормы… каната потребуется до 75 саженей…"
Наконец, в отдалении со стороны Варны прозвучали два пушечных выстрела. Неужели турецкая эскадра?
- Поднять сигнал "Изготовиться к бою", – сразу распорядился Корнилов, сам уже лихорадочно обдумывая, как ему атаковать обнаруженных турок.
Но тревога оказалась ложной. "Владимир" слишком близко подошел к крепости и был для острастки оттуда обстрелян. Никаких турецких судов в Варне обнаружено не было.
На пределе своих машин "Владимир" проскочил по другим портам, но везде картина была та же. Ни в Балчике, ни в Сизополе турок не было.
Когда же со встречного купеческого судна сообщили, что совсем недавно три турецких парохода ушли из Константинополя в Трапезунд, терпению Корнилова пришел конец. Не выдержав, он пригласил к себе Новосильского.
- Вот что, Федор Михайлович, – сказал он Новосильскому, – я перебираюсь на "Владимир" и иду на ост гляну Нахимова, чтобы его предупредить. Если не найду, иду в Севастополь. Ты же также бери курс ему навстречу. Если найдешь раньше меня, передай ему линейных кораблей, а с остальными возвращайся в Севастополь!
- Хорошо! – кивнул никогда ничему не удивляющийся Новосильский.
На "Владимир" просигналили: "Подойти к борту и принять адмирала". Бутаков, лихо срезав корму "Константину", подошел почти вплотную к флагманскому линкору. С "Константина" спустили адмиральский катер. Под трели боцманских дудок и барабанный бой в него спустился Корнилов с неизменным Железновым. Спустя несколько минут начальник штаба флота и его адъютант были уже на палубе пароходофрегата. Взбивая плицами шквальную волну, "Владимир" быстро оставил эскадру далеко позади себя.
А в воздухе все отчетливее пахло надвигающейся грозой. Все шло к скорой войне. Что касается турок, то они намеревались активно обороняться на рубеже Дуная, а на Кавказе наступать на Грузию и Армению, с одновременной высадкой в тылу наших войск севернее Сухума целого армейского корпуса, который должны были поддержать черкесы во главе с Шамилем. Христиан Закавказья предполагалось вырезать. Затем предполагался поход к низовьям Волги и Дона, а если повезет, то и высадка десанта в Крыму. Так что аппетиты у турок были весьма немалые!
Бой с "Перваз‑Бахри"
Отделившись от эскадры контр‑адмирала Новосильского, "Владимир" под флагом начальника штаба Черноморского флота, описав дугу по Черному морю, взял курс на встречу с эскадрой Нахимова. 5 ноября с рассветом "Владимир" подошел на вид Анатолийского берега против Пендераклии. Море штормило, и "Владимир", зарифив паруса, едва выгребал паровой машиной против ветра.
Спустя несколько минут впередсмотрящий прокричал:
- Вижу паруса шести судов и отдельно дым парохода!
Эскадра была едва видна на горизонте, и определить ее принадлежность было невозможно.
Капитан‑лейтенант Бутаков спустился к отдыхавшему в каюте Корнилову.
- К зюйду вижу паруса! Предположительно шесть вымпелов! – конкретизировал он увиденное.
- Никак Павла Степаныча нашли! – обрадовался Корнилов, выйдя наверх и беря из рук адъютанта подзорную трубу.
Он велел принести к себе карту и вместе со штурманом долго прикидывал по ней что и как. По всем выкладкам получалось, что сейчас "Владимир" находится в районе крейсерства Нахимова.
Наведя на обнаруженный дым зрительную трубу, Корнилов сразу понял, что это турецкий пароход, но какой именно – из‑за дальности и плохой видимости разглядеть было пока невозможно. Вице‑адмирал ударом сложил тубус зрительной трубы.
Увы, кто может знать что‑нибудь наперед. Уже позднее станет известно, что Корнилов не предполагал, что находится около Пендераклии, а ошибочно из‑за шторма считал себя у мыса Керемпе, где и должен был крейсировать Нахимов.
- По обсервации мы в районе Амастро! Но открывшийся в тумане мыс напоминает Пендераклию, хотя из‑за дымки вполне может быть и Амастро!
- Если это Амастро, то обнаруженная нами эскадра – нахимовская, которая находится там, где и должна находиться – к осту от Амастро. Ну, пароход, скорее всего, – это наша "Бессарабия", которая и должна быть сейчас при Нахимове.
- А если открывшийся мыс не Пендераклия?
- Тогда и этот пароход не "Бессарабия"! У Пендераклии "Бессарабии" делать нечего!
- "Бессарабия" имеет всего двести двадцать сил, против наших четырехсот, так что особого труда догнать ее не будет! – высказал свое мнение Бутаков.
Корнилов пытался разглядеть рангоут и трубу парохода. В дымке они все еще плохо просматривались.
- Неужто в самом деле "Бессарабия"? Эка жалость!
- К эскадре мы всегда подойти успеем, так что правьте на пароход! – обернулся он к Бутакову.
- Лево руля! – скомандовал тот. – Рулевой, править на дым!
- Есть лево руля, править на дым! – отозвался скороговоркой рулевой унтер‑офицер, с силой вращая тяжелое штурвальное колесо.
Минуло еще три четверти часа, когда стало очевидно, что на пароходе заметили преследователей. Неизвестный пароход резко изменил курс, направившись к берегу.
- Кажется, нас заметили!
- И приняли за турок, ишь, к берегу повернули!
- Пора идти на пересечку? – посмотрел на вице‑адмирала командир пароходофрегата.
- Конечно! И поднимите опознавательные флаги! – велел Корнилов.
Прошло несколько томительных минут. Убегающий пароход никак не реагировал на запрос.
- Почему не отвечают! – хмурился Корнилов. – Поднимите русский флаг!
Когда флаг подняли, на пароходе произошло какое‑то оживление.
- Кажется, поднимают ответный! – сказал, не отрываясь от зрительной трубы, адъютант Железнов.
- Это турецкий флаг! Это турок! – не сговариваясь, выкрикнули через несколько мгновений Железнов с Бутаковым.
- Ну, что я говорил! – хмыкнул, повеселев, Корнилов. – Не зря, значит, гнались. Командуйте, Григорий Иванович, к бою! – велел он Бутакову. – Турок не должен от нас уйти!
Пуская густые шапки дыма, "Владимир" лег на пересечку курса неизвестному пароходу. Однако последний внезапно развернулся и, дав полный ход, пошел в отрыв.
Вице‑адмирал опустил зрительную трубу:
- Нам представилась удача пополнить флот еще одним пароходом! И мы своего шанса не упустим! Правьте на дым! И прибавьте хода!
"Владимир" начал быстро сближаться с неизвестным пароходом, и к восьми утра были уже видны его рангоут и труба. Пароход, преследуемый "Владимиром", начал попеременно менять свой курс, то направляясь к берегу, то удаляясь в море.
Когда на нашем пароходе были в четверть десятого подняты рангоут и Андреевский флаг, неизвестный пароход принял вызов. Он поднял турецкий флаг и повернул прямо на "Владимир".
- Ого! – обрадовались наши. – Турки‑то нынче как осмелели – сами в драку лезут! Придется проучить!
Тем временем турки, наконец, разобрались, кому они бросили вызов, и прыти у них поубавилось. "Владимир" явно превосходил их и в мощности машины, и в силе оружия. Капитан турецкого парохода резко изменил курс, но было уже поздно. Всем было ясно, что боя не избежать.
Спустя час "Владимир", дрожа всем корпусом, как в лихорадке, уже настигал беглеца. Кочегары падали от изнеможения. Давление пара держали предельным, и стрелка манометра дрожала давно на красной отметке.
- Турецко‑египетский пароход "Перваз‑Бахри"! – безошибочно определил Григорий Бутаков. – Предупредительный под нос!
Выстрел… и первое ядро легло у форштевня неприятельского судна. Это был сигнал остановиться! Однако предупреждение действия не возымело. Напротив, "Перваз‑Бахри" пошел в отрыв.
- Второй предупредительный! – хладнокровно скомандовал Бутаков. – Постараемся по возможности избежать кровопролития!
На второй выстрел неприятельский пароход ответствовал полновесным бортовым залпом. Неприятель ответил на это залпом всего борта, но все ядра перелетали через наш пароход. Так начался первый в мировой истории бой паровых судов – бой, навсегда вошедший в летопись русской морской славы!
Опытным глазом Корнилов сразу оценил вооружение противника. На "Владимире" было на одно орудие больше, кроме того, он имел и три бомбических 68‑фунтовых орудия, так что сила его залпа была значительна. Однако бой есть бой, и во время его случается всякое…
Наш огонь, не в пример туркам, отличался меткостью, и уже один из первых снарядов сбил с турецкого парохода флагшток с флагом, который скоро, впрочем, был заменен другим.
Стараясь нащупать слабые места противника, Бутаков с первых минут сражения непрерывно маневрировал. Вице‑адмирал Корнилов, полностью доверяя командиру пароходофрегата, в ход боя не вмешивался. Командир "Владимира" распоряжался как на учениях, успевал следить за всем.
- Виктор Иванович! – кричал он в упор артиллерийскому офицеру Борятинскому. – Пора бы уж перейти на поражение!
Словно в ответ на недовольство командира, очередной снаряд "Владимира" сбил на турецком судне флагшток с флагом.
- Вот так и продолжайте! – махнул рукой артиллеристам Бутаков.
Окутываясь клубами черного порохового дыма, два парохода медленно крутились один подле другого. Умело уклоняясь от "Перваз‑Бахри" и нанося ему в то же время ощутимые удары, Григорий Бутаков быстро определил, что вражеское судно не имеет орудий ни на носу, ни на корме. Капитан‑лейтенант тотчас велел развернуть два 68‑фунтовых орудия в нос и занял позицию в кильватер противнику. Теперь русские ядра продольным огнем буквально вычищали палубу турецкого парохода, производя в ней огромные разрушения. Сам Григорий Бутаков, зорко следя за действиями турецкого капитана, предусмотрительно пресекал все попытки вывести "Перваз‑Бахри" из‑под огня.
Турки сражались отчаянно, но русские моряки противопоставили им великую решимость и мужество. Не сразу, но постепенно наши стали одолевать.
Сам Бутаков вспоминал впоследствии о своих действиях так: "Увидев, что противник мой не имеет кормовой и носовой обороны, я направил два 68‑фунтовых орудия по направлению своего бушприта и стал держать ему в кильватер, уклоняясь понемногу в одну и другую сторону, чтобы удобнее было наводить одну и другую по очереди. Когда же он, чтобы иметь возможность навести свои бортовые орудия, старался принять направление поперек моего курса, я уклонился в ту же сторону и громил его пятью орудиями своего борта".
К одиннадцати часам утра турецкий пароход уже потерял все шлюпки, рангоут, дымовая труба зияла пробоинами. Ответный огонь с "Перваз‑Бахри" начал быстро слабеть.
- Неприятель выдыхается! – оглянулся на Бутакова стоявший рядом Корнилов. – Нужен решающий удар!
- Вперед полный! – мгновенно отреагировал командир судна.
Под форштевнем "Владимира" вскипела пена. Пароходо‑фрегат сближался с турецким судном вплотную. В упор пущенным ядром был буквально разорван пополам адъютант Корнилова лейтенант Железнов. Лейтенант на минуту спустился вниз, чтобы взять саблю на случай возможного абордажа, но едва успел вновь подняться на мостик, как был убит. Кровью павшего адъютанта обрызгало стоявшего рядом Корнилова. Тот, глянув на обезображенное тело, лишь перекрестился:
- Господи, прими его душу!
И тут же вновь обратился к Бутакову:
- Григорий Иванович! Нельзя ли поторопиться с развязкой! Этак мы на помощь к Павлу Степановичу не успеем!
Командир пароходофрегата обернулся:
- Думаю, еще пару‑тройку хороших залпов и турок будет наш!
- Хорошо, – кивнул вице‑адмирал. – Вы капитан, вы и командуйте боем дальше!
Сойдясь борт в борт, противники перешли на картечь. Падали убитые и раненые, но Бутаков упорно гнал "Перваз‑Бахри" перед собой, по‑прежнему поражая его из всех орудий.
Около полудня точным попаданием с "Владимира" был тяжело ранен капитан египетского парохода. С мостика русского судна видели, как он пытался подняться на ноги. В это время новое ядро полностью снесло капитанский мостик "Перваз‑Бахри". Надо отдать должное капитану‑египтянину, который дрался со всей отважностью.
С гибелью своего капитана турки практически прекратили сопротивление. Два других офицера, как выяснилось, погибли еще раньше. Теперь турки помышляли лишь о бегстве. Бой вступил в заключительную фазу.
О финале боя вице‑адмирал Корнилов писал в своем донесении: "В 13.45 мы были уже от него на расстоянии не более кабельтова и действовали несколько минут носовыми орудиями – все наши ядра ложились в корпус парохода, – потом, положив "вдруг влево", легли на параллель ему на пистолетный выстрел и сделали залп, причем он спустил флаг и остановил машину. А мы пробили "дробь"".
На "Перваз‑Бахри" поползло вверх Андреевское полотнище. Увидев это, Григорий Бутаков выхватил саблю:
- Ребята, там поднимают русский флаг! Спасибо за службу!
Матросы ответили дружным "ура".
Общие потери противника были за сорок человек. Наши составили три матроса и лейтенант Железнов.
Офицер "Владимира" Виктор Борятинский так отметил эти незабываемые минуты в своем дневнике: "Мы тогда были совсем близко от неприятеля, и я, к великому удивлению, вижу турок. Сидящих на палубе и курящих трубки среди трупов… Мы посылаем сперва туда легкую шлюпку с лейтенантом Ильинским, чтобы овладеть пароходом, а потом два баркаса для своза к нам пленных. Первый турок, поднявшийся к нам на "Владимир", кажется, полагал, что ему отрубят голову. Лицо его выражает смертельный испуг, но и покорность судьбе. Наш командир Бутаков, хорошо знающий турок, их успокаивает, отводит отдельную каюту офицерам… остальную турецкую команду на бак".
Из воспоминаний капитан‑лейтенанта Бутакова: "В несколько секунд пролетевшей сквозь дымовую трубу, а потом между мной и адмиралом картечной пулей убило на кожуховой лодке адъютанта его Железнова в грудь навылет; под ногами моими, под площадкой, упал простреленный в голову картечью горнист, у носовой пушки тяжело ранило в голову командора, и на юте еще двух. В то же время упал на площадке гонимого парохода, простреленный в бок, капитан его, но скоро опять поднялся. Новые выстрелы освирепелых при виде крови матросов наших и – вскоре неприятельский капитан скрылся, раненный второй пулей, а вслед за ним опрокинуло ядром площадку, на которой он так храбро распоряжался. Еще несколько ядер в расстоянии 50 саж., и неприятельский огонь прекратился, а вслед за тем и наш. Машины остановились, и вышедший на ют старик лоцман спустил свой флаг при восторженных "ура" нашей команды. Кроме лоцмана, не было в этот момент никого на палубе; но затем начали показываться из фор‑люка команда и офицеры. Я закричал, чтобы командир приехал, но лоцман ответил, что он убит и шлюпки нет.