- Я?! - От неожиданности Киврин выпускает Шемаханскую.
- Да! Ждали до последней минуты!
- Я по магазинам бегал до последней минуты! - возмущается наветом Киврин. - Подарок искал по твоему заказу! Полное собрание фантастики! Был еще дополнительный том, но я его на этот костюм поменял, чтобы к тебе проникнуть!
И он вытряхивает из мешка к ногам Киры груды одинаково переплетенных книг.
- Неужели… - говорит потрясенная Кира. - Неужели меня обманули?
- Еще как! - весело смеется Киврин.
Не обращая ни на что внимания, Сатанеев ползает на корточках среди толпы, тщетно пытаясь найти оброненную волшебную палочку.
- Где же она? - бормочет он. - Нельзя же потерять все так сразу!
Нина внимательно следит за ним и вдруг замечает волшебный карандаш у ног кавказца. Она бросается и хватает карандаш. Сатанеев устремляется следом.
- Немедленно верни карандаш! - требует он.
- Это не карандаш! - заявляет Нина, пряча за спину. - А волшебная палочка!
Гость с Кавказа с любопытством прислушивается к разговору.
- Не говори глупостей! - шипит Сатанеев, пытаясь поймать девочку. - Это мой карандаш!
- А мы сейчас проверим, - заслоняя собой Нину, предлагает гость. - Загадай желание, девочка, и сделай вот так.
Он воспроизводит жест, который он подсмотрел у Киры.
- Вы не имеете права! - вскипает Сатанеев.
- Как не имею? - удивляется гость. - У меня наряд! И подпись есть.
- Товарищ Камноедов! - бросается Сатанеев к помощнику, - Прошу изъять! Примените силу!
- У них документ! - разводит руками Камноедов. - Он и есть - сила!
Представитель Кавказа кивает Нине: - Делай, как я сказал.
- Палочка-выручалочка, выручи нас всех! - быстро произносит девочка. - Сделай так, чтобы мы все-таки встретили Новый год. А то эти взрослые со своей любовью совсем про него забыли.
И тут происходит давно запланированное чудо. В зале появляются накрытые столы. В центре - елка, украшенная цветными огнями. Все оказываются за столом, "ансамбль" на эстраде, а Нина с палочкой-выручалочкой - в центре зала.
- Вот это и есть наша волшебная палочка в действии, - весело говорит Кира, обращаясь к комиссии.
- Замечательно, замечательно, очень эффектно! - одобрительно кивает Председатель.
- И вкусно! - подвязанный салфеткой толстяк на миг отрывается от тарелки.
- Удобно, - удовлетворенно вздыхает худая женщина, развалившись на мягком стуле.
- Будем рекомендовать для внедрения в сферу услуг, - заключает Председатель.
Кира улыбается, поднимает бокал.
- С Новым годом, друзья!
Начинают бить часы. И вместе с ударами часов, подчиняясь их организующему ритму, звучит веселая песенка о Новом годе, о счастье, о любви. Поют ее по куплетам все герои нашей картины под аккомпанемент уже знакомого ансамбля.
С последним ударом часов мы оказываемся вновь в квартире Киврина. Вечер. Хозяин сидит за столом, поглаживая черного кота.
- Так и закончилась наша новогодняя ночь, - говорит он, обращаясь к зрителям. - Впрочем, как вы понимаете, она и не могла закончиться иначе. Волшебство, интриги, даже производственные конфликты - что это все по сравнению с настоящей любовью! Ты согласна, Кира?
Сидящая с ногами в кресле Кира поглощена чтением. С трудом оторвавшись от последнего тома антологии фантастики, она поднимает взгляд на мужа.
- А? Да, согласна, милый.
- Теперь она во всем согласна со мной, - усмехаясь, говорит Киврин. - Особенно, когда читает свою любимую фантастику.
Кира со вздохом захлопывает переплет и кладет книгу на горку уже прочитанных томов.
- Скажи, а что было в том, дополнительном томе? - спрашивает она.
- Какая-то повесть братьев Стругацких, - отвечает Киврин. Кот, вскочив на стол, прошелся по нему и, повернувшись к хозяину, отчетливо произносит:
- Чародеи…
Появляется финальная мульт-заставка, аналогичная той, которая была в начале I серии. На ее фоне проходят титры. Звучит заключительная песня.
КОНЕЦ ФИЛЬМА
"Хищные вещи века"
РУКОПИСИ
Как пишет БНС в "Комментариях": "Черновик повести был закончен в два приема - первая половина в начале февраля, а вторая половина - в марте 1964 года. Добрых полгода черновик "вылеживался", а в ноябре единым махом был превращен в чистовик". В архиве сохранились оба варианта рукописей. Первый вариант густо испещрен пометками, исправлениями, некоторые страницы перечеркнуты, и тут же находятся рукописные страницы, которые должны были заменить вычеркнутые. Вторая рукопись гораздо чище и мало чем отличается как от первого варианта (если учитывать рукописную правку), так и от окончательного текста ХВВ. Ниже, в основном, будут рассматриваться интересные подробности первого, неправленого варианта.
В "Комментариях" же БНС рассказывал о названии и эпиграфе повести: "Название "Хищные вещи века" придумано было, видимо, еще в конце 1963-го, и эта строчка из Андрея Вознесенского ("О, хищные вещи века! На душу наложено вето…") взята была в качестве нового эпиграфа…" Позже начать повествование Авторы планировали с таких эпиграфов:
Понимая свободу, как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок.
Ф. Достоевский
Темный ум, холодная мысль, мелкие цели. Такие они были - оборотни нашего мира.
К. Саймак
Но окончательно остался в изданиях ХВВ только этот эпиграф: "Есть лишь одна проблема - одна-единственная в мире - вернуть людям духовное содержание, духовные заботы… А. де Сент-Экзюпери". В издании 1990 года (ХВВ + ХС) к эпиграфу из А. де Сент-Экзюпери был добавлен первоначально задуманный эпиграф из Андрея Вознесенского, но и позже повесть издавалась без него.
Но вернемся к тексту первого черновика. Амад, встретивший Жилина на выходе из таможни, первоначально имел имя Крайс. После предложения Крайса поселиться в пансионате, Жилин перечисляет добросовестные развлечения, какими занимаются проживающие там и от которых не отвертеться, - не "пикники, междусобойчики и спевки", как в поздних вариантах, а "пикники, капустники и винегретники". В разговоре Амада (Крайса) с Жилиным упоминалось вооружение гангстеров: огнеметы и газовые бомбы. В первом варианте рукописи вместо огнеметов назывались ракетные ружья. Тяжелый штурмовой танк "мамонт", изображение которого Жилин видит позже на фотографии с генерал-полковником Тууром, в черновике названия не имел.
Только в правке появляются заметки о том, что Жилин был в этом курортном городе и раньше, во время военных действий. Жилин не вспоминает и не сравнивает, он просто осматривает новый для него город, отмечая особенности:
Ничего особенного, город как город. Живые изгороди вдоль проезжей части, решетчатые ворота через правильные интервалы, за воротами аккуратные дворики с клумбами и фонтанами, стандартные коттеджи с разноцветными стенами и плоскими крышами, на перекрестках питейные павильоны из слоистого под мрамор пластика. Вот только людей совсем не было видно - ни на улице, ни во двориках. Я хотел было спросить об этом…
В путеводителе Жилин читает перечень религиозных учреждений этого курортного города: "…три католических, одна православная и одна протестантская церковь, одна синагога, одна мечеть, буддистский храм, ложа Новых Иеговистов и Убежище Верных Рафаэлитов". Несколько отличается от окончательного и список гражданских обществ, функционировавших в городе: "…Почитателей Науки, Покровителей Животных, Красного Креста и Красного Полумесяца, Эйнштейнианцев, Содействия Порядку, За Старую Добрую Родину Против Вредных Влияний, Усердных Дегустаторов и Знатоков и Ценителей. Наконец, в городе были два спортивных общества - "Голубые" и "Зеленые"…" Из-за изменения названий спортивных обществ (в окончательном варианте были "Быки" и "Носороги"), Жилина в баре спрашивают не "Ты "Носорог"?", а "Ты из "Голубых"?", на что он отвечает: "Я из желтых".
В еженедельниках, которые просматривал Жилин, вместо перечисления их содержимого ("Были там воспоминания участников "заварушки" и борьбы против гангстеризма, поданные в литературной обработке каких-то ослов, лишенных совести и литературного вкуса, беллетристические упражнения явных графоманов со слезами и страданиями, с подвигами, с великим прошлым и сладостным будущим, бесконечные кроссворды, чайнворды и ребусы и загадочные картинки…") в рукописи говорится: "Были там и литературные упражнения каких-то графоманов: в них были и слезы, и страдания, и подвиги, и великое прошлое, и сладкое будущее, но не было там одного - того, что я успел увидеть и почувствовать за сутки пребывания в этой стране".
В ресторане в окончательной версии летали попугаи и колибри. В рукописи - колибри не было, но попугаи летали не только с бутербродами, но и говорящие: "На плечо доктору Опиру слетел попугай и картаво сказал: "Еще гр-рафинчик…"".
Более подробно описывается квартира, которую снимает Жилин:
Справа от бара блестели клавиши миниатюрного пульта. Для пробы я нажал несколько клавиш. Пульт действовал: с шорохом раздвинулись створки в стене, открывая радиокомбайн, из подлокотников кресел выдвинулись разноцветные пепельницы, потолок разгорелся слабым розоватым сиянием, а противоположная стена бесшумно откатилась в сторону, и в комнату хлынуло голубое небо. За стеной оказалась широкая веранда, выходившая в сад. Сквозь зелень тусклой ртутной стеной блестело море, белел песок, пестрели тенты и шезлонги. Между креслами на чистом дощатом полу веранды стояла большая тренога с длинным черным биноклем. Я заглянул в окуляры и с минуту не без удовольствия рассматривал трех девиц в ярких бикини, как они играют на песке огромным мячом. Бинокль был двадцатикратный, широкоугольный, с отлично исправленной оптикой. Когда девицы покинули поле зрения, я вернулся в дом и прошел в кабинет.
В диктофонной записи, где уехавший курортник делился впечатлениями об отдыхе, говорилось нечто другое. Не совсем - основа была та же, но Парк Грез назывался Парком Улыбок, лучшей девочкой в городе называлась не Бася, а Лана, из советов перечислялось: "…сторонись "Зеленых". Рыжий Кап из "Тихой Пристани" верит в кредит, но он не дурак, а потому держи ухо востро. Вдова - добрая женщина, но любит рассказывать про покойника-мужа…" Интересна также идиома, проскочившая у говорившего, когда он советовал смотреть девятую программу по телевидению: "…остальное все моча…" - говорится в восстановленном варианте; "…остальное все зола…" - говорилось в ранних изданиях; "…остальное все комариная плешь…" - говорилось в первом черновике.
Телевизор в спальне был обыкновенный, без стереоскопического эффекта, поэтому мужчина из экрана не выскакивал, изображение было нормальным: "Взвыли саксофоны. Я посмотрел на экран. Красивая дородная женщина щелкнула пистолетиком-зажигалкой перед носом нетрезвого мужчины с глазами непроспавшегося идиота, он шарахнулся…"
Возраст детей вдовы, у которой поселился Жилин, немного, но отличался: дочери, Вузи, не двадцать, а восемнадцать лет, сыну, Лэну, не одиннадцать, а двенадцать. Сама вдова, тетя Вайна, описывала войну примерно так же, как и в опубликованном варианте ("Война - это ужасно. Моя мать рассказывала мне, она была тогда девочкой, но все помнит: вдруг приходят солдаты, грубые, чужие, говорят на чужом языке, отрыгиваются, офицеры так бесцеремонны и так некультурны, громко хохочут, обижают горничных, простите, пахнут, и этот бессмысленный комендантский час…"), но в черновике было маленькое дополнение к перечисленным неудобствам ("…и виселицы…"), которое не вязалось с примитивизмом тети Вайны и поэтому было Авторами убрано. Восторженное описание армии в окончательном варианте (впечатление от военного парада), о котором тетя Вайна говорит чисто по-женски ("…войска, выстроенные побатальонно, строгость линий, мужественные лица под касками, оружие блестит, аксельбанты сверкают, а потом командующий на специальной военной машине объезжает фронт, здоровается, и батальоны отвечают послушно, и кратко, как один человек!"), в рукописи было другим, тут тетя Вайна повторяла, вероятно, слова супруга: "Правильно, что уничтожили ракеты, эти ужасные атомные бомбы, но нельзя же было распускать цвет нации, армию и генеральный штаб! Это же смешно - государство без армии!"
Несколько по-другому Авторы описывали и знакомство Жилина с Лэном:
В холле спиной ко мне стоял худенький мальчик в коротких штанишках. Согнувшись в три погибели и сопя, он что-то делал с длинной серебристой трубкой.
- Привет, - сказал я.
Мальчик резко обернулся, что-то звонко щелкнуло, и из трубки вылетела прямая струя угольно-черной жидкости. Меня спасла только годами выработанная реакция. Я отскочил, и чернильный заряд угодил в кремовую стену. По стене потекло. Мальчик переводил испуганный взгляд с меня на растекающуюся кляксу и обратно.
- Что-то ты, брат, нервный, - сказал я.
- Так вы прямо над ухом, - сказал мальчик.
- Кому-то теперь будет, - сказал я. В лице мальчика было несомненное сходство с мужественными чертами генерал-полковника Туура.
- А чего? - сказал мальчик.
Я посмотрел на стену.
- Лично мне это нравится, - признал я. - Но это же на любителя…
Мальчик снисходительно улыбнулся.
- Это же ляпа, - пояснил он.
- Ну?
- Высохнет.
- Ну?
- Ну, и ничего не останется.
- Гм, - сказал я с сомнением. - Впрочем, тебе виднее. Как тебя зовут?
- Лэн. А вас?
- А меня Иван. Что это у тебя такое?
- Ляпник. У него предохранитель испортился.
- Дай-ка посмотреть…
У ляпника была удобная рифленая рукоятка и плоский прямоугольный баллончик, вставляющийся снизу, как магазин автомата. Держать его было удобно и очень хотелось нажимать на спусковой крючок.
- А вы давно приехали? - спросил Лэн.
- Часа три назад.
- Тут до вас жил один, противный такой, подарил мне плавки, красивые такие, я полез купаться, а они в воде растаяли. Хотел я его ляпнуть, а он уже уехал. Подлый тип, верно?
- Верно, - сказал я. - Пошли ко мне.
- Пошли, - сказал Лэн.
Я отдал ему ляпник, и мы прошли в кабинет, причем Лэн крался впереди, ступая с носка на пятку и выставив перед собой оружие. Видимо, я тоже не внушал ему доверия.
- Вот что, Лэн, - сказал я. - Скажи-ка мне почтовый адрес вашего дома.
- Вторая Пригородная, семьдесят восемь, - сказал Лэн. Он положил ляпник на стол и, присев перед полками, стал рассматривать детективы. Я достал из стола чистый лист бумаги и составил телеграмму Марии: "Прибыл благополучно Вторая Пригородная семьдесят восемь целую Иван". Затем я позвонил в бюро обслуживания, передал телеграмму и снова позвонил Римайеру. И снова Римайер не отозвался.
- Можно, я это возьму? - спросил Лэн.
- Что именно?
- Вот эту книжку.
Я взял книжку и перелистал ее. Это был роман Николя Намота "Дело о пауках". Судя по всему, речь в нем шла о контрабандной торговле наркотиками.
- Возьми, конечно, - сказал я. - Только все это вранье.
- Зато интересно.
- Ну раз интересно, тогда читай.
<…>.
Проходя через холл, я убедился, что ляпа действительно высохла, стала серой и осыпалась легкими пушистыми хлопьями.
В опубликованном варианте Лэн читал книгу доктора Нэфа "Введение в учение о некротических явлениях". В черновике это была книга доктора Френса "Введение в учение об оборотнях и вурдалаках".
Вечером на вопрос Лэна, можно ли, чтобы у него ночевал Рюг, Жилин отвечает в опубликованном варианте: "Ну да, конечно, хоть два Рюга…" В первоначальном варианте этот ответ отсутствует, вместо него только вопрос о драке подушками, но там мальчишки ночуют не вдвоем: "Я запер дверь в холл и перешел в кабинет, а когда я дочитал Минца, то услыхал, что в гостиной зашептались, потом стукнула дверь в холл, и начали шептаться уже в три голоса. Заснули мальчишки только в двенадцатом часу".
В окончательном варианте нет описания того, как Жилин принимает душ: залез под душ и в следующем же предложении - оделся, причесался и стал бриться. Черновой вариант красиво передает ощущения Жилина: "Душ всегда был моей слабостью, и я провел под холодными тугими струйками минут пятнадцать. Обсушившись под потоком горячего воздуха, я достал из вывода утилизатора свежее белье и комнатные туфли. Приятно было чувствовать себя стерильно чистым, совершенно здоровым и готовым к любому бою и к любому развлечению".
Читая черновик телеграммы, найденной в столе, Жилин сразу делает вывод: "Грин утонул во время рыбной ловли". В первоначальном варианте он более медлителен: "В этой телеграмме было что-то странное. Сначала я решил, что странность заключается в архаическом слове "рыбари", а потом понял: обычно, когда сообщают о смерти, говорят в первую очередь, отчего или как умер человек, а не у кого он умер. Забавно, подумал я, сунул бумажку обратно в ящик стола и полез на полку за энциклопедическим словарем. Рыбарь. В словаре было сказано только, что "рыбарь" - архаическое слово, соответствующее современному "рыбак". Возможно, Грин утонул во время рыбной ловли?.."
Памятник Юрковскому на площади Авторы задумали с самого начала, но надпись на нем была вырезана сначала английскими буквами, затем - латинскими буквами, в изданиях - просто золочеными буквами. Вместо "5 декабря, год Весов" в черновиках значилось: "5 сентября 1999 года". Мысли Жилина по поводу памятника в рукописи были несколько аморфными (вообще, в первоначальном варианте ХВВ Жилин кажется человеком медлительным и даже нерешительным, - разительный контраст с прежним Жилиным, десять лет до ХВВ, в "Стажерах"):
Не менее четверти часа я смотрел на монумент и не верил своим глазам. Юрковский, несомненно, был человеком известным, правда, во вполне определенных кругах. Он был крупным ученым, неплохим организатором, членом двух академий, но он ни в коем случае не принадлежал к числу людей, которым ставят памятники даже у них на родине, не то что за границей. Еще более странно было видеть памятник ему в стране, к которой он не имел никакого отношения, в городе, где он, насколько мне было известно, если и бывал, то только проездом.
Позже Авторы, вероятно, сами заметили эти необоснованные изменения в характере Жилина и придали мыслям Жилина четкость и ясность: