- Фюреров поменьше я наберу из вас.
- Нет, не обольщайся. Из нас ты наберешь первых заключенных.
- Ребята, ребята, тихо…
- Бей фашистов, - сказал я. - Но пассаран! Они переглянулись.
- Видал?
- А что ты хочешь от пьяного?
- Может быть, это наш?
- Наш! Понюхай, чем он воняет! "Дрож-ка! Дрож-ка!"
- Кстати, эти бомбежки надо прекратить. Некоторые слепнут.
- А, все они давным-давно ослепли. И если чем-нибудь еще можно открыть им глаза, то только газовыми бомбами… Они же гниют заживо! Чувства атрофированы, все мечты и желания сконцентрированы на одном - поменьше размышлений, побольше сладостных грез…
- Чтобы было весело, - сказал я, - и ни о чем не надо думать.
- Тьфу! Они даже ненавидеть не умеют.
- Даже! Если бы они умели ненавидеть, было бы сопротивление, была бы борьба, можно было бы победить…
- Перестаньте. Если бы они умели ненавидеть, они были бы с нами.
- А они и сейчас не против нас. Им на все наплевать. Эй ты, а ну кричи: "Да здравствуют интели!"
- Да здравствуют интели! - заорал я с готовностью.
Они помолчали.
- Наверное, мы напрасно барахтаемся. Исторический путь человечества определился. Мы пойдем вперед, а эти никуда не пойдут. И бог с ними. Наши пути больше не скрестятся.
- Ненавижу такие рассуждения! Мы люди, а не машины. Нечего играть в логику! Есть же какие-то обязательства у людей перед людьми… И что за манера болтать от имени истории, от имени всего человечества? Я тебе советую: когда тебя очень заносит - вспоминай о своих родителях.
- При чем здесь мои родители?
- А при том, что твой отец не пропускает ни одной дрожки, а мать…
- Замолчи!
Они опять помолчали.
- Я не хотел тебя обидеть, извини. Я просто хотел, чтобы ты спустился с небес на землю…
- Между прочим, уже три часа…
Они резко ускорили шаг, обогнали меня и скрылись в темноте. Я стоял и слушал, как затихают вдали их каблуки. Это была интересная встреча. В другое время я бы с удовольствием потолкался среди таких ребят. Только не в них было дело. И не ими надо было заниматься.
Разговор советника муниципалитета и городского казначея, который подслушал Жилин, в первоначальном варианте был таким:
- Утеряна цель жизни, - с убедительной горечью повествовал румяный, расчленяя шницель на мелкие кусочки. - Всякая цель. Вот я вспоминаю свое детство. Я не хочу сказать, что цели нашей тогдашней жизни были непременно благородны и прекрасны. В большинстве люди стремились к мелким целям: к обогащению, к карьере, к выгодному браку… Бывали и подлые цели. Но человек жил во имя чего-то! Ему все время приходилось напрягать ум и воображение. Он был активен. Он не брезговал трудом, хотя, повторяю, это был далеко не всегда общественно-полезный труд. А сейчас ничего этого нет. Никто не трудится. Все отбывают рабочие или служебные часы и спешат к развлечениям. К бесцельным, бессмысленным, животным, я бы сказал…
- Согласитесь, однако, - надменно сказал человек с пластырем, - что они и есть животные. Животными они были во времена наших отцов, животными они и остались.
- Нет, не говорите так. Можно подумать, что они виноваты. А они ни в чем не виноваты.
- Разве я говорю, что они виноваты? Я просто утверждаю, что они животные. Медведь в цирке кое-как взбирается на лестницу, и укротитель жалует ему за это кусочек сахару. Медведь понятия не имеет, для чего надобно лазать по лестницам, но сахаром он доволен. Наш горожанин тоже полон равнодушия и неприязни к своей общественно-полезной деятельности, но он совершенно также, как медведь, рад своему кусочку сахара. Какая же разница? В том, что кусочек сахара для горожанина дороже обходится? А намного ли?
- Нет, не говорите так. Разница есть. Все-таки нас с вами выбирали не медведи. И нас выбирали - я чувствую это интуитивно - не только ради кусочка сахара… Вся беда в самом стиле жизни. Где-то мы промахнулись. Чего-то не учли. Мы слишком много говорили о благосостоянии. Мы слишком потакали этой буржуазной идее счастья в сытости, счастья в освобождении от забот… Вы понимаете меня? Господи, избавь нас от забот, а с этим кусочком колбасы я уж сам справлюсь…
- Эта идея имеет у нас многовековую традицию. Только избранные убереглись от ее тлетворного воздействия. Они стремились не к сытости, сытостью они пресытились при рождении. Они стремились к власти, к переустройству мира таким образом, чтобы только человеку было человеково, а дрессированному медведю - медвежье.
Ну а где они сейчас? У нас давно никто не стремится к власти. Это считается дурным тоном, и вы это прекрасно знаете…
- Да. С тех пор, как во время так называемой заварушки эти дрессированные медведи растерзали последнего диктатора, стремиться к власти стало дурным тоном.
- Это не так. Вы же знаете, что это не так. Изобилие! Изобилие сделало стремление к власти дурным тоном! Зачем человеку стремиться к власти, когда в пресловутой дрожке он получает гораздо больше, чем может получить, находясь у власти… - Он понизил голос - А теперь появились слеги. Вы слыхали о слегах? Никто не знает толком, что это такое, но рассказывают фантастические вещи! Ценою пустячка - собственной жизни - вы можете прожить двадцать жизней. И каких жизней! Императора Всея Вселенной. Властелина Острова Женщин. Бога-Творца…
- Я не верю в это, - сказал человек с пластырем. - И потом, это аморально. А если это все-таки правда, то я скажу вам, чего нам недостает: жадной, жестокой, отлично вымуштрованной оккупационной армии.
- Вы рассуждаете как интель.
- Ничего подобного. Я еще давеча хотел сказать вам. Напрасно вы полагаете, что в стране нет элементов, недовольных сытостью и стремящихся к власти. Вы забыли интелей, дорогой советник. Им не нужны оккупанты. Если они придут к власти, они устроят режим пострашнее оккупационного.
- Мой дорогой друг, это заблуждение. В том-то и беда, что даже интели не стремятся к власти. Что бы они ни вытворяли, что бы о них не говорили, это весьма благородные люди. По крайней мере, субъективно. Им не нужна власть. Они хотят расшевелить, дать хоть какую-нибудь цель… Пусть самую варварскую. Но активную цель! Это совсем иное, чем ваша оккупационная армия. Вы хотите подавить, а они стремятся расшевелить, разбудить. И когда я сказал, что вы рассуждаете как интель, я имел в виду совсем другое. Я имел в виду ваш экстремизм, склонность к жестокости. Если интели и приветствовали бы оккупационную армию, то лишь как средство возбуждения общенародного духа, пробуждения народа… Вы понимаете?
- Духа нет, дорогой советник. Дух давно умер. Он захлебнулся в брюшном сале. Давайте с этим считаться и оставим глупые надежды.
Некоторое время они молчали, потом румяный советник проговорил.:
- Боже мой, боже мой… Дрожка… Меценаты… Рыбари… Перши и артики… Люди, куда мы идем? Что бы мы ни начинали делать, все разбивается вдребезги. Бросьте, говорят нам. Пусть будет просто весело и ни о чем не надо думать… Но где-то кто-то все-таки летит ведь к звездам! Где-то строят мезонные реакторы! Где-то создают новую педагогику! Где-то пишут книги, спорят, не соглашаются, думают, ошибаются, расплачиваются за ошибки, кровью и страданиями расплачиваются, а не глупыми искусственными слезами над трупиком белой кошечки…
Пек Зенай в первом черновике имел имя Петер Зенер. Жилин, пытаясь всколыхнуть воспоминания в душе Петера, говорит ему: "Курсант Петер Зенер, уберите с колен Петрония Арбитра и вернитесь с Земли на небо. <…> И сто шестой рейс не помнишь? И абордаж на Титане не помнишь?" - и думает о нем: "Настоящая развалина. Совершенно невозможно было поверить, что этот человек испытывал самые рискованные модели космических кораблей".
Разговор Жилина с Бубой в черновике тоже отличался от опубликованного:
- Почему ты не хочешь дать мне слег, Петер? - сказал я. - Всем даешь, а мне нет.
- Да никому я не даю! - сказал Буба. - Что ты ко мне пристал? Откуда ты взял, что у меня есть слег? Неужели тебе не совестно? Пристал к незнакомому человеку, как гомосексуалист какой-то, ей-богу…
Если бы он не сказал о незнакомом человеке, мне было бы очень совестно. Но тут я озлился.
- Откуда я взял? Пэт мне сказал. Знаешь, с таким губчатым носом. И "Девон" ты ему дал. И Эль-рыбарь сказал мне обратиться к тебе…
На вялом лице Бубы изобразилось отчаяние.
- Не знаю я их, - сказал он. - Эль сволочь, он на меня клепает. Зато, что я у него жену увел. Не верь ты им. Говорят сами не знают что. Что я им, фабрика, что ли?
- Слушай, Петер, - сказал я. - Ты меня знаешь, я человек упрямый. Я тебя не выпущу, пока не получу слег и твой адрес.
Буба вдруг решился.
- Ну и черт с тобой, - сказал он. - Подыхай. Какое мне до тебя дело? Все уже было. И никогда ничего больше не будет. Только ты дурак, Иван. Все так начинают. Любопытно, интересно, шепоток, слухи… А вообще-то, это стоит всего прочего. Но только мне кажется, это не для тебя. Или тебя тоже жизнь стукнула?
- Нет, - сказал я. - Мне просто любопытно и интересно. Я ведь из космоса ушел. Вот приехал отдохнуть, развлечься…
Он начал тихо смеяться.
- Ай да слег, - бормотал он, - ну что за молодец!.. И правильно… Кто докажет, эта жизнь настоящая или та? Верно, Иван?
- Я еще не знаю. Я узнаю и скажу тебе. Дай мне слег, Петер. И дай мне твой адрес, потому что я хочу встретиться с тобой не в кабаке, а дома, испытатель Петер Зенер.
На его вялом лице появилась странная улыбка. Он запустил пальцы в нагрудный карман и вытащил плоский пластмассовый футлярчик.
- Пользуйся, - сказал он. - Нашего полку прибыло. - Он раскрыл футлярчик. Внутри было несколько блестящих металлических трубочек, похожих на кристаллические модуляторы для карманных радиоприемников. Он взял одну трубочку и протянул мне. Она была маленькая - длиной не больше дюйма и толщиной в два миллиметра. - Пользуйся, - повторил Петер. - Пользуйся, борт-инженер Иван Жилин. Начинай новую жизнь. Не пожалеешь.
- А что с ней надо делать? - спросил я спокойно.
- Это кому как нравится, - ответил он. - Приемник есть? Вставь туда вместо модулятора, повесь где-нибудь в ванной и валяй.
- В ванной?
- Да.
- Обязательно в ванной?
- Да. Нужно, чтобы тело было в воде.
- Так. А "Девон"?
- А "Девон" высыпают в воду. Брось таблеток пять в воду и одну проглоти. Это самое неприятное. И еще обязательно добавь в воду ароматических солей. С ними очень здорово. А перед началом хорошо выпить пару стаканчиков чего-нибудь покрепче. Это чтобы развязаться.
- Так, - сказал я. - Понятно. Теперь все понятно. - Я спрятал слег в карман. - Сколько я тебе должен?
- Пустяки. - Он опять тихо засмеялся. - Дарю тебе по старой дружбе. Сладкая смерть, лучший подарок старому другу. - Он вдруг перестал смеяться и сказал просительно: - Ну пойдем, может быть? Чего зря время тратить?
- Сейчас, - сказал я. - Только дай мне твой адрес. Я зайду к тебе завтра вечером.
- Солнечная, одиннадцать, - сказал он. Ему не терпелось уйти, но он все же добавил: - Только ты не придешь.
- Почему?
- Сам увидишь. Ну пойдем, что ли?
И сразу после отъезда Бубы в черновике:
Я проводил взглядом его машину и вдруг увидел Оскара. Мокрый, со слипшимися волосами, он стоял на углу и пристально смотрел на меня. Я и мигнуть не успел, как он исчез. Сначала я решил взять такси и проводить Бубу хотя бы до дома. Оскар становился опасен. Если он связан с "Девоном", значит, он связан и со слегами, значит, он не зря следит за мной… или за Бубой, или сразу за мной и за Бубой, и если он догадывается, кто я такой и кто такой Римайер, а он, кажется, догадывается, то Бубе будет плохо, и Римайеру будет плохо, и вообще, если Мария не пришлет сюда завтра кого-нибудь, то все полетит к чертям, потому что мне просто не поспеть за всеми. Потом я сообразил, что на активные действия Оскар или те, кто за ним стоит, сейчас не решится. Он отлично знает, что я его заметил, и вряд ли знает, сколько нас здесь. Я успокоился, взял такси и поехал домой. Я мог быть доволен: то, что мы искали, найдено. У меня было такое ощущение, что дело движется к концу.
В черновике, когда Жилин появился в квартире у Бубы, было дополнение: "Почему-то мне было страшно идти прямо в ванную, и я осмотрел спавших. Человек в брюках был мне незнаком. Бородатый без брюк тоже был мне незнаком. Оба они были пьяны до последней степени, и когда я давал им нюхать "потомак", они только рычали и чихали, слабо отмахиваясь".
Мысли Жилина после смерти Бубы в черновике были более поясняющими: "Только-только я нашел концы, и они сразу оказались обрублены. Впрочем, оставалась еще Вузи. И конечно, оставался Римайер. И еще бродил где-то Оскар, которого, пожалуй, все-таки следовало тогда нокаутировать. На Вузи надежда мала. Значит, Римайер".
В первом варианте черновика у Жилина не описывалось состояние, когда он был близок к тому, чтобы принять слег и такую жизнь. Не было и мысленного разговора с Римайером, вместо него Жилин размышляет о дальнейших действиях:
Торопиться теперь было некуда. Я просидел в номере до девяти часов и решил пойти позавтракать, затем выспаться, а вечером заняться Вузи. Вузи была единственной и очень ненадежной ниточкой, оставшейся в наших руках. Она может просто не помнить, от кого получила слег. Оскара же я больше не надеялся увидеть. Я был уверен, что его придется искать.
Вместо записки Лэна ("Берегитесь. Она что-то задумала. Возилась в спальне") в первом варианте рукописи Жилин видит другую записку, в которой узнает о сущности Оскара, и поэтому не ждет уже Оскара с таким напряжением.
Я вошел в кабинет и обнаружил на столе записку: "Не застал вас в десять. Зайду в двенадцать. Привет от Марии. Оскар".
В рукописи можно узнать дополнительные подробности о дрожке, слеге и волновой стимуляции мозга. Психотехника в рукописи называется гипнотерапией. Видения, которые посещают Жилина на дрожке, в рукописи были более связными:
Тут я понял, что все это необычайно весело. Мы все хохотали. Стало просторно, загремела музыка. Я подхватил хорошенькую девчонку, и мы пустились в пляс. Это была такая красавица и умница, каких я до сих пор ни разу не встречал. С нею можно было говорить о чем угодно, она все понимала, Минца она знала наизусть и надеялась на меня, как на каменную гору, и этим можно было гордиться. Мы натанцевались всласть и отошли в сторонку, чтобы нас не толкали, и немножко поговорили об эмоциональном индивидуализме, и она согласилась, что шофер был не прав. Потом к нам подошел Римайер, он хорошо выспался, был в отличной форме, и лицо у него было, как и раньше, веселое и розовое. Я познакомил его с Вузи, и он сказал, что я молодец. Потом Римайер сказал - прямо при Вузи! - что все эти рыбари, слеги и меценаты к нам никакого отношения не имеют, и мы все трое очень обрадовались, потому что Вузи и сама так думала. Я ощутил к Вузи огромную нежность, обнял ее, и мы снова пошли танцевать, прижавшись друг к другу. Я подумал, что глупо молчать, и сказал: "Я тебя люблю, Вузи". Она подняла лицо, и я увидел, что ее можно поцеловать…
Слег в первоначальном варианте имел название не четырехразрядный вакуумный тубусоид, а двухразрядный микрогенератор, и вставлялся он в приемник не вместо гетеродина, а вместо модулятора. О таблетке "Девона" в черновике Жилин говорит так: "…по вкусу и запаху она напоминала теплый пот…"
Бредил Римайер после слега в рукописи так:
- Не надо… Мария не велит… Бери его, он твой… Нехорошо, когда просыпаешься, никому не надо просыпаться… и пусть не начинают… <…> Пусть все войдут… - бормотал Римайер. - Пусть встанут на брови… Так я велел… Альзо шпрахт Римайер… А потом он проснется. <…> Пусть все уйдут… Мы хотим остаться одни. Наедине с миром…
И впечатление Жилина от слега после размышлений об экспериментах по мозговой стимуляции Авторы описывали сначала по-другому:
Теперь я знал, что он [Кингсли Эмис - С. Б.] был прав в своих опасениях. Я понял, что имел в виду несчастный Буба, когда бормотал в полубреду: "Еще неизвестно, какая жизнь настоящая - эта или та…" И Буба был тоже прав, потому что ТА жизнь была, несомненно, гораздо ярче, слаще, полнее для человека, предпочитающего готовенькое. Все мы, черт подери, любим готовенькое. К счастью, в большей или меньшей степени. Особенно когда труд не требует затрат духовной энергии, когда человек с детства систематически грабится интеллектуально и эмоционально, когда главным стимулом существования становится жажда развлечений, и наслаждение объявляется единственной ценностью жизни, а все остальное - вздор, скука, "чушики". Слег надвинулся на этот мир, и этот мир разнузданной сытости был готов покориться слегу…
Впрочем, все это была философия. Я хлебнул бренди, выключил приемник и сразу почувствовал себя лучше. В общем, эта жизнь тоже, несомненно, имела смысл. Она стоила того, чтобы ради нее действовать. Впереди была большая драка, а за этой дракой виделась еще более грандиозная, и еще, и еще.
В первом черновике в конце повести не было длинных рассуждений Оскара о центре, не было жилинских прерываний этого повествования, не было и полосатого Марии после ванны. Повесть оканчивалась так:
Тут открылась дверь, и вошли Оскар и Мария. Оскар самодовольно улыбался, а Мария - плотный седой мужчина в темных очках и с толстенной тростью - был, как всегда, печально-спокоен и немного смахивал на ветерана, потерявшего зрение. Мы пожали друг другу руки. Мария уселся в мое кресло, а я притащил для Оскара и для себя стулья из гостиной.
- Занимаемся радиотехникой? - благодушно пророкотал Мария, поглядев на стол. Я понял, что они ничего не знают. - А как там насчет смысла жизни? Вы, кажется, его нашли? Надеюсь, вас не придется увозить, как беднягу Римайера?
- Не придется, - сказал я. - Я не успел втянуться. Что вам рассказал Римайер?
- Практически ничего, - сказал Мария. - Только намекнул, что он нашел снадобье. И замолчал. Впервые в жизни встречаю сотрудника, который отказывается давать информацию. Правда, он болен… Ну что же, удовольствуемся соображениями нашего Оскара. Нынче же начнем планировать операцию.
Я взглянул на Оскара.
- Какую операцию?
- Обнаружения и захвата центра.
- Ах, центра?
- Но сначала хотелось бы выслушать ваши соображения, - сказал Мария.
- Хорошо, - сказал я. - Слушайте.
И я рассказал.
Сначала они слушали меня с недоверием. Потом они уставились на слеги и не сводили с них глаз, пока я не закончил. Когда я закончил, они довольно долго молчали. Мария осторожно, как жужелицу, взял один слег и внимательно его осмотрел. Оскар тоже взял слег и тоже осмотрел.
- Гм… - сказал он. - Микрогенератор… Высокочастотное поле. Что же, это возможно. Н-но… Послушайте, Иван, в ваших рассуждениях есть один существенный просчет. Если нет тайного центра, если все это стихийная самодеятельность, то откуда такая бешеная… конспирация? Об этом шепчутся, об этом никогда не говорят вслух. Мне так и не удалось узнать, что такое слег… от меня шарахались, когда я спрашивал.
Мария с интересом уставился на меня. Я взял у него слег, вставил в приемник и протянул Оскару.