Помните плакат в столовой НИИЧАВО: "Смелее, товарищи! Щелкайте челюстями! Г. Флобер"? Немного вольно, но вполне уместно для столовой, правда? И обращение "товарищи" здесь тоже логично. Но вот какая заковыка - в "Искушении святого Антония", этими словами подбадривают себя "кинокефалы" (т. е. собакоголовые), пригрезившиеся Антонию. Видимо, кто-то из редакторов счел неуместным "слово гордое "товарищ"" в среде этих самых собакоголовых и в некоторых изданиях перевод Михаила Петровского поправлен: "Смелее, друзья! Громче щелкайте зубами!"
Может показаться, что все источники цитат в ПНВС уже атрибутированы. К сожалению, это пока не так. До сих пор не установлен источник знаменитых, зацитированных "Слона" и "Вина": "Слон есть самое большое животное из всех живущих на земле. У него на рыле есть большой кусок мяса, который называется хоботом потому, что он пуст и протянут, как труба. Он его вытягивает и сгибает всякими образами и употребляет его вместо руки…" и "Вино, употребляемое умеренно, весьма хорошо для желудка; но когда пить его слишком много, то производит пары, унижающие человека до степени несмысленных скотов. Вы иногда видели пьяниц и помните еще то справедливое отвращение, которое вы к ним возымели…". Друг Аркадия Натановича переводчик Мариан Николаевич Ткачев говорил мне, что именно он принес их Аркадию, но припомнить, откуда он их почерпнул, не смог. Стало быть, буду работать дальше!
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО ИЗДАНИЯМ
ПНВС был опубликован в 1964 году сначала в сборнике "Фантастика-1964" (первая часть), затем в журнале "Искатель" (первая глава второй части), впервые полностью - отдельной книгой в 1965 году в издательстве "Детская литература", а затем - в 1966 году вместе с ТББ в "Библиотеке современной фантастики" в 7-м томе. Переиздания ПНВС до 1992 года (включая и собрание сочинений "Текста") пользовались вариантом текста, опубликованного в БСФ, пока в 1992 году не вышла книга, включавшая в себя ПНВС и СОТ (издательство "Terra Fantastica", серия "Золотая цепь") и содержавшая восстановленный текст (в основном - по первому книжному изданию). Хотелось бы поблагодарить Андрея Черткова за тщательность в работе по изданию этой книги (в то время, в период "перестройки" книгоиздания, многие издательства экономили на работе редакторов и корректоров, что выливалось в издание книг, изобилующих ошибками и опечатками) и пожалеть, что во время выпуска "Миров братьев Стругацких" он в "TF" уже не работал. Последний, канонический вариант текста ПНВС был доработан при издании собрания сочинений "Сталкера", куда вошли многие отрывки, взятые из черновика ПНВС.
В издании "Фантастика-64". была сноска к пятой главе (в которой фраза "Дивана не было"): "Авторы считают своим долгом поблагодарить Л. А. Камионко за активное участие в работе над этой главой". А в конце публикации значилось: "В настоящее время авторы заканчивают работу над повестью "Понедельник начинается в субботу". "Суета вокруг дивана" является первой частью этой повести. (Прим. ред.)".
Подзаголовок ПНВС "Сказка для научных сотрудников младшего возраста" в многочисленных переизданиях имел несколько вариантов: "сказка" или "повесть-сказка", "сотрудников" или "работников".
ТЕМАТИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ И ДОПОЛНЕНИЯ
Множество дополнительных сведений о самом НИИЧАВО, а также о персонажах, его населяющих, содержится в черновике ПНВС. Иногда интересные подробности встречаются и в первых изданиях повести, что ниже отмечено особо.
В издании "Фантастика-64" Киврин Федор Симеонович имел более привычное и современное отчество - Семенович. А вот в рукописи он иногда Симеонович, иногда - Семенович, фамилия у него была - Пупков-Задний, и описывается он там более негативно, к примеру: "…в приемную, отдуваясь, багровея и колыхая чревом, вдвинулся знаменитый…" Хотя и было там приведено мнение Привалова о нем: "Он был единственный из старых, кого я любил". Отдел, возглавляемый Федором Симеоновичем, назывался не Линейного Счастья, а Простого Счастья и Довольства. И биография Пупкова-Заднего первоначально была несколько другой: "…при Петре Алексеевиче, царе Великом, он было возвысился как знаток химии и довольно долго работал в Пробирной палате, но чем-то не потрафил Александру Даниловичу Меншикову и попал на каторгу на Демидовские заводы…" Там же было высказано мнение самого Киврина об институте: "…все-таки ночь п-под новый год, т-тут, в этом клоповнике, н-ночью, знаете…"
Дополнительные подробности о Витьке Корнееве можно узнать из разговора его с Приваловым накануне дежурства:
У входа в приемную директора я встретил мрачного Витю Корнеева. Он вежливо мне поклонился, не вынимая рук из карманов, и третий раз за этот день поздоровался со мной. Я подозрительно посмотрел на него.
- Ну как ты вообще? - осведомился он.
- Да ничего, - сказал я осторожно. - Вот заступаю. А ты как?
Он оттянул пальцем воротник свитера.
- Буду веселиться, - сказал он. - Буду танцевать. Буду делать стойку.
- Не попади ногами в зеркало, - сказал я. Был такой случай в ноябрьские праздники.
Он даже улыбнулся.
- Ты Саша, вот что… Ты присмотри у меня в лаборатории, там будет кое-что включено и будет работать дубль.
- Чей дубль?
- Ну мой дубль, естественно. Кто мне своего отдаст? Он парень ничего, работящий. Я его там запер, вот возьми ключ.
Корнеев с Амперяном спорили о белковой жизни несколько по-другому:
- Вы переутомились, Корнеев, - сказал Эдик. - Разве это доказательство? Ты создал первого из них и заложил собственной волей в него всех остальных, а кто посмеет утверждать, что ты не принадлежишь к белковой жизни? Конечно, ты и сам можешь превратить себя в нежить, но это тоже не будет доказательством. Начало-то ведь в белке!
- Вы меня изумляете, Амперян, - сказал Витька. - Белок тоже имеет свое начало. И это начало отнюдь не белковое. Я могу сейчас создать два-три миллиона домовых и запустить их, скажем, на Марс. И через миллионы лет, когда обо мне, а может быть, и о всех нас, белковых, думать забудут, на Марсе разрастется такая цивилизация, что и предсказать невозможно. Не все ли равно, что служит началом жизни? Химический процесс или сознательная деятельность. А может быть, такова закономерность? Природа создает белок, белок создает нежить, а нежить создает еще что-нибудь.
- Может быть, - соглашался Эдик. - Разница только в том, что природа создает белок в силу присущих, имманентных ее природе свойств, белок есть высшая форма организации, самоорганизации материи, это пик ее развития, а нежить есть лишь побочный, несамодовлеющий продукт деятельности белка. Мы создаем нежить для наших нужд и убираем ее, когда она перестает быть нужной нам.
- Ox и самоуверенны же вы, товарищ Амперян! А может быть, цель природы как раз не в создании товарища Амперяна, а в создании нежити руками товарища Амперяна. Цель природы, конечно, - это бессмысленное выражение, но во всяком случае, чтобы создать белок, природе нужны определенные температуры, давления, сочетания химических элементов, и это никого не удивляет. А если я предположу, что для создания нежити природе нужно полмиллиарда лет потрудиться, закономерно провести белок от протовируса до товарища Амперяна, чтобы впоследствии товарищ Амперян…
- Понятно, понятно, - сказал Амперян. - Спор бессмысленный, Витька. Я ведь антропоцентрист, и только в этой плоскости я и могу рассуждать.
Описание Авторами обычного утра в общежитии было более подробным. Витька утром не просто летал по комнате, а, "элегантно подогнув правую ногу, взлетел под потолок. Я подпрыгнул и поймал его за тапочку: потолки были невысокие. Впрочем, ему только этого и нужно было. Он принялся летать со мной по комнате…"
О Романе Ойра-Ойра. Дополнение, когда делалась стенгазета: "Мы со Стеллой страшно обиделись и написали на Романа эпиграмму. Но газету мы все-таки сделали".
Поначалу Роман заставлял Привалова творить не только груши:
Комната проветрилась естественным способом. Я закрыл форточку, и некоторое время Роман тренировал меня в материализации. Получавшиеся огрызки груш, вишневые косточки и кожурки от колбасы мы выбрасывали в мусорную корзину.
Роман Ойра-Ойра говорит о Янусе: "Он один в двух лицах". В первом издании было: "Он един в двух лицах". А Привалов в рукописи думает: "Я никак не мог освоиться с мыслью, что эти два человека были одним и тем же человеком в двух ипостасях".
Много было интересного в рукописи и о Выбегалле. О его тулупе говорилось более откровенно: не "пахучий", а "вонючий". Из цитат он вымарывал не просто "все, что ему не подходило", а "все, что касается духовного мира человека"; и не забывал Выбегалло не "о связи с жизнью", а "о связи с производством". Лаборатория Выбегаллы называлась сотрудниками не "Родильный Дом", а "Родильный дом имени Великого Инкубатора"; здесь слово "инкубатор" как бы содержит два смысла: обычный и намек на слово "инкуб", что в теоретической магии означает "меру отрицательной энергии живого организма".
После появления первой модели (Человека, неудовлетворенного полностью) "Ученый совет ужаснулся". В рукописи была добавка: "Только Федор Семенович явственно вымолвил: "Вот п-подонок!" <…> Ойра-Ойра однако сказал зловеще, что самое страшное - это будет модель Человека, Полностью Удовлетворенного. Я не понял и не поверил, хотя заметил, что Федор Семенович одобрительно хмыкнул, а Кристобаль Хунта едва заметно кивнул головой и нехорошо заулыбался".
Вся история со второй моделью (Человека, неудовлетворенного желудочно) представлялась первоначально более отвратительной. С подшефного рыбзавода Выбегалло вывез не селедочные головы, а рыбьи внутренности, поэтому описание, как модель это все жрала, выглядело более… натуралистичным. Модель в рукописи называлась чаще упырем, в изданиях - чаще кадавром. Хунта называет вторую модель "желудочным ублюдком". У новорожденного кадавра мокрые волосы свисали липкими прядями, из раскрытого и опрокинутого автоклава растеклась огромная зловонная лужа. А после начала работы конвейера:
В последующие пять минут лабораторию покинули почти нее. Остались только магистры Эдик и Роман, создавшие вокруг себя микроатмосферу, а я попал в микроатмосферу Романа и в ней остался, не решаясь высунуть нос наружу. Конвейер тарахтел, вываливая в лабораторию груды скользких рыбьих внутренностей. Упырь, пристроившись к этой груде, занялся делом…
<…> К тому моменту, как наступил второй пароксизм довольства, в лаборатории снова появились зрители в респираторах и кислородных масках. Стеллу, упавшую от духа в обморок, Выбегалло приказал вынести, как… эта… не справившуюся с обязанностями. Появились рука об руку дубли Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича, встали в сторонке, внимательно смотрели и слушали. Заглянул Жиан Жиакомо, вдунул в лабораторию под потолок круглое облако активированного угля и, кашляя, скрылся. Откуда-то взялись трое кинофотокорреспондентов: видимо, их привел Выбегалло. Сверкая блицами и опутывая окружающих черными змеями осветительных кабелей, они, зевая, принялись снимать и что-то записывать в свои книжечки.
Кстати, о корреспондентах. В рукописи они с Выбегаллой еще не знакомы, по фамилиям они не называются, всего их - сначала трое (после кончины второй модели: "…ушел обремененный семьей корреспондент, оставив на посту двух своих холостых товарищей"). На полях черновика есть пометка Авторов: "Корреспонденты уже привыкли к Выбегалле". На заявление Романа "Еще вопрос можно?", обращенное к Выбегалле, когда он вещает корреспондентам, Выбегалло ответил "Прошу" с устало-снисходительным видом - в изданиях. В рукописи более подробно: "У него был устало-снисходительный вид старого учителя, разговаривающего с первоклассниками".
О Саваофе Бааловиче Одине в черновике Привалов рассказывает:
Со мной, например, он вел вполне квалифицированные беседы по теории опознания образов и готовил докладную записку в Академию Педагогических Наук о реформе преподавания грамматики русского языка. Согласно его идее всю орфографию, как свод правил, надлежало упразднить. Этот свод правил должен быть известен только специалистам-филологам, корректорам, операторам лингвистических машин, ученики же на уроках русского языка должны были просто очень много читать, с тем чтобы запомнить правописание каждого слова. При этом он исходил из двух посылок: из хорошо известного факта (который он проверил дополнительными, специально поставленными экспериментами), что наиболее грамотными оказываются люди, читающие много; во-вторых, из опыта работы с электронными машинами, настроенными на опознавание образов, следовало, что проще всего научить машину различать, скажем, цифры можно было, показывая ей всевозможные варианты написания этих цифр. При этом машина с подавляющей вероятностью верно отличала двойку от семерки, совершенно не зная, чем эти цифры отличаются друг от друга теоретически.
О Редькине. Поначалу не только более подробно описывалась демонстрация брюк-невидимок Редькина (что-то "заело в пуговично-подтяжечном механизме"), но и пояснялась ситуация из первой части повести:
Между прочим, Редькин и был тот самый толстяк в пижаме, который сцепился с Корнеевым в памятную ночь в Изнакурноже. Он заподозрил тогда, что Корнеев украл Белый Тезис, и притащил с собой для расправы тощего товарища завкадрами гражданина Демина Кербера Псоевича.
О Мерлине было дополнение: "В институте его держали из уважения к старости". После разговора о погоде он не сразу начинает рассказ о путешествии, а сначала вещает:
- О вы, пропитанные духом западного материализма, низкого меркантилизма и утилитаризма, чье спиритуальное убожество не способно подняться над мраком и хаосом мелких угрюмых забот…
Добрый рыцарь Отшельниченко, о котором рассказывает Мерлин, имел немного другую фамилию: Отшельников. Престарелый колдун Перун Маркович Неунывай-Дубино имел фамилию сначала - Неунывай-Полено, затем - Неунывай-Дубина.
В издании "Фантастика-64" несколько раз упоминался Келдыш. Роман Ойра-Ойра вместо "Потому что У-Янус улетел в Москву. И в частности - по поводу этого дивана" говорит: "А главное - У-Януса вызвал Келдыш. Он вчера улетел и еще не вернулся". Парадной лестницей пользовались не тогда, "когда институт посетило августейшее лицо из Африки", а "когда приезжал месяц назад Келдыш". И гимнастику йогов в институте отменили с назначением на пост президента АН СССР Келдыша.
И о самом Привалове. В перечислении вычислительных работ, которые Привалов сделал, пришедши на работу в НИИЧАВО, вместо "сосчитал вероятности решения пасьянсов" - "решил несколько небольших задач из теории превращений для Жиана Жиакомо". "Но они хоть не вмешивались в сам счетный процесс", - сообщает в рукописи Привалов о других, кроме Хунты, сотрудниках. О своей работе в НИИЧАВО Привалов говорит сначала: "За свои уши я мог быть спокоен", потом: "…и жизнь моя была полна смысла". В издании "Фантастика-64" упоминается имя одного из тех, кого Привалов ждал в Соловце: на почтамте Привалов не просто оставил письмо с координатами, а "письмо на имя Толика". На вопрос Витьки, что надо делать, заменяя дежурного по институту, Привалов отвечает: "Обесточивать, гасить пожары и всем напоминать про трудовое законодательство".
О путешествии в выдуманное будущее. В перечислении персонажей выдуманных миров вместо Шерлока Холмса и Григория Мелехова упоминался Гулливер. Во время путешествия Привалов замечает: "Меня уже не удивило, что они заговорили об этом, едва я появился у них на глазах. <…> Вообще никто, по-моему, не работал". Вот еще персонаж, попавший в путешествие Привалова из рассказа "Машина времени": "Поодаль, чуть смущаясь, индифферентно стоял какой-то старикан и ловил из аквариума золотых рыбок. <…>…а индифферентный старикан, выловивши всех рыбок, глядел на них и вытирал глаза платочком". Об увиденном за Железной Стеной Привалов рассказывая: "Вдоль рва прямо на меня полз, стреляя из пушек и пулеметов, огромный танк на трех гусеницах. Из радиоактивных туч снова вынырнули тарелкообразные аппараты, и я закрыл дверцу".
О самом институте можно было узнать любопытные подробности из разговора Киврина с Хунтой перед новогодней ночью:
- Да, скучать вам этой ночью не придется, молодой человек. Я слышал, Голем пробуждается. Ты в курсе, Теодор?
- Вз-здор, - сказал Теодор Киврин. - Т-ты еще вокруг него м-магический к-круг обведи… Н-нашел чем пугать н-нынеш-нее поколение… П-пентаграмму еще слюнями на с-сейфе начерти.
Хунта вежливо улыбался одними губами. Он пристально меня разглядывал.
- Я, конечно, шучу, - сказал он. - Но в крайнюю зону я на вашем месте все-таки поостерегся бы заглядывать.
- Н-ну да, - сказал Федор Симеонович, - т-ты там собираешься работать ночью, а в списке т-тебя нет.
О странностях здания института говорилось не только, что "вправо и влево от вестибюля институт простирался по крайней мере на километр", но и "в глубину эшелонировался так далеко, что сотрудники сплошь и рядом пользовались передачей себя по проводам, чтобы забежать, скажем, в библиотеку или отнести заявление в отдел кадров".
Описывался метод получения энергии от Колеса Фортуны: "источник механической энергии с непрерывным переводом ее в электрическую". В первом варианте рукописи у Колеса играли не несколько бесов, а несколько инкубов. Инкубы тут же, в рукописи, заменены на бесов, которым Привалов грозит: "А вот я вас святой аш два о". В книгохранилище Витьке "в ватниках и с отбойными молотками" встретилась не бригада данаид, а бригада суккубов. Питекантроп, описанием жизни которого начиналась Книга Судеб, первоначально был сожран саблезубым тигром, а не пещерным медведем, а последний том Книги Судеб был подписан в печать во время: первой мировой войны (первый вариант рукописи), англо-бурской войны (окончательный вариант рукописи), полетов братьев Монгольфье (издания).